Анатолий Левандовскнй - Максимилиан Робеспьер

— Смотрите, сударыня, какой заморыш, — кивает Людовик Марии Антуанетте. — Это, вероятно, их первый ученик…

Избранник коллежа подходит к карете. Мельком взглянув на придорожную грязь, он преклоняет колени и начинает читать. Но голос его тих и неровен. Колеса скрипят, форейторы ругаются, в соседних экипажах о чем-то громко спорят. Людовик смотрит на чтеца, но почти не разбирает слов. Приветствия, пожелания, ремонтрансы… Ученик отрывает глаза от бумаги. На момент взгляд монарха встречается с его взглядом. У него светлые внимательные глаза, холодные и пронизывающие, как стальные клинки. Королю становится не по себе. Что?.. Он, кажется, хочет продолжать? Довольно! Надоело! К дьяволу этого бледного недоноска с его неприятными глазами! Король хватает за локоть придворного и что-то шепчет… Поезд с грохотом трогается…

Ученик прерывает чтение, но остается на коленях. На глаза навертываются непрошеные слезы. Или, быть может, это капли дождя?.. К нему подбегает длинноволосый воспитанник.

— Не огорчайся, Максимилиан! Тебя недаром прозвали Римлянином: будь стойким, и ты свое возьмешь!

Максимилиан вскакивает. С разорванных чулок грязь стекает на башмаки. Быстро смахнув слезу, он сурово смотрит на товарища.

— Кто тебе сказал, что я огорчен, Камилл? Напротив, я горд… Я ведь удостоился самой высокой чести, не правда ли? — И затем, мгновенье помолчав, он добавляет: — Но заметь, какое сегодня число: сегодня 12 июня 1775 года. Не забывай никогда об этом дне и, если будет нужно, напомни мне о нем…

Его звали Максимилиан Мари Исидор де Робеспьер. Ему только что исполнилось семнадцать лет: он родился 6 мая 1758 года. Седьмой год пошел с тех пор, как он покинул свою родину — тихий Аррас, покинул без большой охоты, ибо там остались все близкие и дорогие ему люди. Но Максимилиан страстно хотел найти свое место в жизни. Он рано понял, что только образование даст ему будущее. Поэтому, бедняк и сирота, он, ни минуты не колеблясь, ухватился за возможность учиться в столице в таком коллеже, как Луи-ле-Гран: ведь отсюда шла прямая дорога в университет!

Место и стипендию в коллеже выхлопотал через аррасского епископа заботливый опекун Максимилиана, дедушка Карро; он же дал отъезжающему первые жизненные советы.

Луи-ле-Гран! Сколько трепетных надежд связывал с ним когда-то худенький мальчик из Арраса! И сколько разочарований ожидало его!

…Мрачное серое здание в пять этажей — тюрьма тюрьмой. Решетки на окнах, решетки вместо забора. Ворота и двери — на замке. И души на замке. Надзиратели — хуже собак, наставники — благочестивые ханжи с постными физиономиями и елеем на устах. Монастырская дисциплина. И монастырская аскеза для воспитанников: кормят так, что животы подводит с голодухи.

Но Луи-ле-Гран — школа для характера. Интернат заставил замкнутого и робкого мальчика вступить в общение со сверстниками. Максимилиан с честью выдержал этот первый жизненный экзамен.

За ним установилась репутация хорошего товарища.

Впрочем, из всех своих однокашников по-настоящему он сблизился только с одним: с длинноволосым Камиллом Демуленом.

Камилл во многом казался противоположностью Максимилиана, и, быть может, именно это содействовало их дружбе. Пылкий и неровный, то чрезмерно веселый, то слишком грустный, Камилл отличался подкупающей искренностью своих взглядов и суждений. Одаренный, но разболтанный, он отнюдь не стремился стать первым учеником. Максимилиан, обладая незаурядными способностями, был сверх того очень трудолюбив и усидчив. Природа наделила его честолюбием и выдержкой: в отличие от Демулена он мог терпеливо и упорно добиваться намеченной цели. Сначала Камилл был склонен подтрунивать над несколько чопорным аррасцем, но затем привязался к нему всей душой и даже принял его превосходство.

Коротая время вдвоем, они обменивались мнениями о воспитателях и прочитанных книгах. Иногда говорили о прошлом. Камилл вскоре узнал трагедию детства своего друга. Тот рассказал ему, как умерла мать, как уехал и погиб на чужбине отец. Чувствительный Камилл не мог сдержать слез, услыхав, что Максимилиан всего семи лет от роду остался старшим в семье, младшему члену которой, крошечному Огюстену, исполнилось всего два года.

— Так вот почему ты кажешься таким замкнутым и отчужденным, — прошептал Демулен, сжимая руку товарища.

— Да, я рано почувствовал свою ответственность, — задумчиво произнес Максимилиан. — Забот было много. Вскоре нам, правда, помогли родственники: сестер взяли тетки, а мы с братом переселились к деду. Но я не знал детства: мне были чужды игры и забавы. В свободное от школы и домашних дел время надо было посидеть над книгой. Моим единственным развлечением был уход за птицами. Признаюсь тебе, я очень любил синичек, щеглов, бедных воробьишек и дружил с ними больше, чем с детьми. Кормить их, приручать, наблюдать за ними — в то время ничто другое не казалось мне столь отрадным!

Камилл с удивлением смотрел на своего собеседника. Ему хотелось больше узнать о нем, чтобы лучше его понять.

— Максимилиан, — спросил он как-то, — почему ты прибавляешь к своей фамилии частицу «де», которую пишешь отдельно? Неужели ты происходишь из дворян? Я ведь тоже мог бы писать де Мулен, но мой отец — мелкий чиновник магистратуры в Гизе, и поэтому мы просто Демулены…

Максимилиан покраснел. Камилл ударил его по больному месту. Он действительно подписывался «де Робеспьер», точно герцог или маркиз; это было его маленькое детское тщеславие. Ну что ж, другу нужно во всем признаваться,

— Нет, Камилл, — ответил он после короткого раздумья. — Это только дурная привычка. Мы такие же Деробеспьеры, как вы Демулены, Считают, что наш род происходит из Ирландии. Во Франции, впрочем, мои предки утвердились очень давно. Нотариусы с этой фамилией в местечке Карвене, близ Арраса, упоминаются уже в шестнадцатом веке. Все Робеспьеры из поколения в поколение были судейскими. Ты хочешь знать, откуда взялась форма «де Робеспьер»? Изволь. Право на нее было получено братом моего деда по отцу, неким Ивом Робеспьером, который служил сборщиком налогов в Эпинуа и за свое личное дворянство уплатил немалый куш чиновникам податного управления. Он имел даже герб: на золотом поле черная перевязь вправо, обремененная серебряным крылом… Так-то, мой друг!.. На моего отца, разумеется, эта привилегия уже не распространялась: он был просто Франсуа Деробеспьер, потомственный адвокат при совете Артуа. Отец моей матери, добрый Кар-ро, — торговец пивом в Рувиле. А я из дурацкого самолюбия, с которым ничего не могу поделать, подписываюсь, подобно Иву, «де Робеспьер». Вот и все. Я так подробно рассказал тебе об этом, чтобы никогда впредь к сему не возвращаться. Понял? Ну и довольно. Поговорим о чем-нибудь другом…