Андрей Белый - Воспоминания о Штейнере

До первых еще слов меж нами уже предо мной стоял Штейнер в том именно, где все слова пересекались: теперь, в окончательном, в моем "УЖЕ", в осознаньи, лежит вся великая правда того "ЕЩЕ".

Меж "ЕЩЕ" и "УЖЕ" — слова, чувства, познанья, ландшафты общественной деятельности, но круг их замкнут. "УЖЕ" и "ЕЩЕ" — во мне встретились.

И повторяю опять: ОН СИЛЬНЕЕ ВСЕГО ГОВОРИЛ ТОГДА ИМЕННО, КОГДА СЛОВА УЖЕ БЫЛИ ИСЧЕРПАНЫ.

"Понимание какой — нибудь вещи нужно почерпать не только из сказанного о ней самой, но и из многого такого, что сообщается о совсем других вещах… Существенное заключается не в одной истине, а в созвучии их"[19]. /…/

Доктор Штейнер, как деятель, — но эта тема сознательно лимитируется моими воспоминаниями о нем, как о личности. Я ни в чем не характеризую его идей, их особенностей, их культурной значимости; когда — то разгляд его воззрений на Гете взял год жизни; и отразился книгою моею, превышающей 300 страниц* ("Рудольф Штейнер и Гете в мировоззрении современности"), не исчерпав и трети темы: одна характеристика его воззрений заняла бы многие сотни страниц, а разве "ВОЗЗРЕНИЯМИ" исчерпывается эта деятельность? Один лектор в нем — чего стоит; сколько тысяч лекций начитал он! Один каталог с перечислением всей суммы прочитанных лекций разросся бы в том; эти лекции образуют заторы не приведенного еще в порядок стенографического материала; а организатор, а творец новых путей, а социальный реформатор, а… — обрывая себя… мимо всего того проходит тема моя; и если в моих воспоминаниях есть глава под условным названием "Рудольф Штейнер, как деятель", то это лишь отметка "ТЕМПА", а вовсе не характеристика деятельности; мелодий деятельности я не затрагиваю сознательно, ни тем более проведения их сквозь контрапункты; я делаю лишь отметку о тональности: "АС ДУР"[20], например: а не "ЦЕ МОЛЬ"… Очень важно отметить: глубоко трагическая песня Шумана "Я не сержусь" — подана в МАЖОРЕ[21]; и важно отметить: глубоко трагическая картина этой огромной деятельности проходила в МАЖОРЕ, хотя этот трагизм был осознан: и — МАЖОР был осознан.

Глава "Рудольф Штейнер, как деятель", есть необходимая отметка личного темпа; и действия этого темпа на окружающих: не более.

И все — таки существуют неизжитые традиции даже в самом свободном письме, своего рода поговорки, припевы: у Штейнера был такой припев к лекциям: вставочные слова: "им грунде геномен"[22] ("в корне взять"). Только таким припевом, формулой перехода к воспоминаниям о личности, являются и эти слова, и случайный перечень отметок в культуре этой деятельности.

Только как вводительная риторика к теме воспоминаний, а не сама по себе, она и фигурирует здесь, чтобы читатели не думали, что особенность деятельности — "ТЕМП", а не его содержание; я заметил: как чего — нибудь не договоришь, так вырастает досадное недоразумение; не скажешь, например, "ДНЕМ СВЕТЛО", и подашь повод критику объявить: "У НЕГО СМЕШАНЫ ДНИ И НОЧИ", а скажешь "ДНЕМ СВЕТЛО", — новое обвинение: "На полюсе не бывает темно".

Знаю, друзья критики (есть такие и среди антропософов), — сам знаю: оттого — то и пложу поговорки, пятясь, как рак, — не в тему, а от темы; написал на тему "Штейнер и Гете", — не прочли и обвинили: "ЭТО НЕ АНТРОПОСОФИЯ". (Спасибо, доктору, — отразил это "НЕ АНТРОПОСОФИЯ", отметив в одной лекции, что у меня "ХОДЫ МЫСЛЕЙ" и что они "НУЖНЫ"); не сделай здесь отметок о деятельности, — скажут: "АНДРЕЙ БЕЛЫЙ СУБЪЕКТИВИРУЕТ"; "ИРОНИЧЕСКОЕ" замечание о себе, что "ИНТУИЦИИ" мои не нашли точку применения, без оговорки, что я их не ценю, что они — "ИНТУИЦИИ В КАВЫЧКАХ", что могут быть и субъективные имагинации об интуициях[23] и т. д., — вызвало ж замечание: "ОН ПРОТИВОПОСТАВЛЯЕТ СЕБЯ ШТЕЙНЕРУ, КАК ИМЕЮЩИЙ ИНТУИЦИИ".

"ГЛУПОСТЬ" и "ЗЛОСТЬ", сопровождая мои слова, вызывают оговорки почти в каждой фразе!

Среди бесконечных следов деятельности доктора Рудольфа Штейнера особенно говорящие мне лично (оговариваюсь — "ЛИЧНО", т. е., не навязываю другим) отмечу иные, как оказавшие на меня большое влияние.

В первую главу: удивительная, никем еще до конца не понятая оригинальная теория познания. Данная в сжатых до скупости тезисах и в огромном разбросе ретушей в ряде книг, статей, примечаний к Гете и курсов[24], — она — материал для огромного сочинения, или ряда сочинений, Штейнером не написанных — за недостатком времени и за недостатком интересов со стороны самих антропософов; так он мне однажды сказал сам. И она до сих пор не восстановлена никем из его учеников. Значимость ее гигантская, не видная даже антропософам; ее корни — во всем: в интимнейших "Циклах"[25], в плане постройки "ГЕТЕАНУМА", сквозь все разбросы деятельности вижу я верность основным сформулированным гносеологическим положениям; Штейнер 1894 года и Штейнер 1925 года, как гносеолог, — верны себе, тезисы изменились лишь в том, что в модуляциях углубились; в свете их весь "ЭЗОТЕРИЧЕСКИЙ" материал вовсе не тот, каким он оказывается без овладения хотя бы основными нотами гносеологии этой. Рисуя изощренности своей "Ангелологии", Штейнер верен "ИСТИНЕ И НАУКЕ", и когда это забывают, и отдаются мистике "НЮХАЙ" ангельских линий, он возвращает трезво к "ИСТИНЕ И НАУКЕ", хотя бы в учении о Михаиле, в связи с интеллектом и самосознающей душой[26].

У Канта, например, теория знания не высечена из цельного камня: сопоставьте "Критику чистого разума" с "Третьей" критикой, и вы увидите, что КРИТИКИ высекались из разного гносеологического материала[27]; у Штейнера они высечены из одного. В "Истине и Науке", в гетеанских экскурсах, в теории медитаций, в ангелологии и в "Пятом Евангелии" (курс); "Пятое Евангелие" и "Истина и Наука" — прямая линия соединяет их. Вот в чем изумительность его теории знания: она — во всем, и все — в ней.

Лично я пробирался к этой теории знания долгим обходным путем, главнейшими станциями которого были мне: Шопенгауэр, Кант, Риккерт; каждый из философов взял у меня штудиум лет; и только после этого штудиума я взошел к "ТЕОРИИ ЗНАНИЯ" Штейнера; она не из пустоты; ее корни — история гносеологических воззрений; Штейнер для меня до сих пор — ее последний этап.

И уже исходя из ее основных тезисов, он строит никем не объясненные, не собранные из серии экскурсов, но цельно данные в них и изумительные по оригинальности: учение о восприятии, объяснении, смысле, действительности и т. д., не говоря о богатейшей методологии, наук и учения о "МИРОВОЗЗРЕНИЯХ", то данных броском, в лозунге (XXIII курс[28]), то данных в скрупулезных подробностях (примечания к Гете), но без лозунговых обобщений; из контакта "ЛОЗУНГОВ" с "РЕТУШАМИ" вырастает нечто изумительное, что способно логически оплодотворить в десятилетиях школу логиков и отразиться не в книжном "КИРПИЧЕ", а в шкапе из кирпичей.