Лев Визен - Хосе Марти. Хроника жизни повстанца

Дон Рафаэль на мгновение замолчал, окинул класс быстрым, все замечающим взглядом педагога. Он увидел, что Торрес дремлет, а Пачеко рисует, Гаррига слушает, подняв светлые брови, а Марти… Как впитывает в себя историю этот мальчик! Он словно сам переживает все.

— И хотя вскоре стало ясно, что открытые Колумбом земли совсем не Индия, испанцы не ушли из новой страны…

Колумб писал об аборигенах Антильских островов: «Легко будет обратить (в христианство. — Л. В.) этих людей и заставить их работать на нас».

Но он ошибся. С копьями выходили индейцы навстречу вооруженным мушкетами завоевателям. Они умирали, но не покорялись.

Испанцы нашли выход. Они послали свои корабли в Африку, и многие тысячи африканских негров, обмененных на водку, бусы, ножи или просто захваченных вооруженными огнестрельным оружием работорговцами, были доставлены на Кубу в смрадных трюмах плавучих тюрем.

Кубе индейской пришел конец. Но уже можно было предвидеть конец и Кубы испанской. Историки свидетельствуют, что на острове постепенно складывалась новая, численно преобладающая группа населения, в которую не входили ни индейцы, ни африканцы, ни испанцы, прибывшие из метрополии. Это была группа креолов, и состояла она из людей, родившихся непосредственно на Кубе, — потомков осевших на острове белых завоевателей, мулатов и метисов.

Многие кубинские землевладельцы были креолами. Это на их землях в основном рос уже прославивший остров сахарный тростник. И они считали себя подлинными хозяевами некогда открытой Колумбом Кубы. И они ненавидели испанских чиновников, приплывавших из-за океана, чтобы надменно управлять чужой им страной, управлять, не желая хотя бы посоветоваться с ее жителями. Они ненавидели и купцов Испании, которые по королевскому указу одни могли торговать колониальными товарами за пределами испанского королевства, одни могли наживаться на кубинском сахаре и табаке, руде и пряностях. И креолы не раз поднимались против испанского владычества.

Их борьба смыкалась с освободительной борьбой на покоренном Испанией континенте. С 1810 по 1826 год шла война народов Испанской Америки за национальную независимость, и, когда она закончилась, у Испании остались только островные колонии — Куба и Пуэрто-Рико…

Мендиве помолчал, прошелся по проходу между рядами скамеек с откидными пюпитрами на спинках. Класс сидел тихо, очень тихо. Мендиве вынул часы — до конца занятий оставалось пятнадцать минут.

— А теперь, мои юные друзья, послушайте несколько строф:

— Зачем он зовет в горы? — шепотом спросил у Пепе его друг Фермин, сын богатого гватемальца Домингеса, уже давно осевшего в Гаване.

— Он зовет туда, где нет испанцев, — ответил Пепе.

Дон Рафаэль благоволил к Пепе и однажды нанес визит его родителям. Донья Леонора приготовила специально купленных крабов «моро», сварила кофе по-канарски. Дон Мариано посоветовал гостю отведать рома. Беседа мужчин касалась многого — падения экспортных цен на сахар и строительства новой железной дороги к западу от Гаваны, массового банкротства мелких плантаторов и стремления янки по дешевке скупить их сахарные заводы.

В конце визита дон Рафаэль попросил Пепе сходить за сигарами. Когда мальчик вышел, учитель перешел к делу: он, Мендиве, понимает, что дону Мариано трудно нести расходы по обучению сына. Он понимает, что лишь поэтому мальчика послали работать в табачную лавку, где он проводит половину дня. Но Пепе талантлив, и не следует лишать его возможности учиться дальше. Он, Мендиве, готов платить за него. Пепе должен быть бакалавром.

Возвращаясь, Пепе услышал, как отец смущенно говорил:

— Мальчик будет просто счастлив, я знаю…

27 сентября 1866 года Пепе сдал вступительные экзамены в среднюю школу.

Школа располагалась на улице Обиспо в здании, которое было частью старинного монастыря «Санто-Доминго». Каждое утро к монастырю подкатывали коляски на мягких рессорах — многие питомцы школы даже на занятия ездили в родительских экипажах. Когда занятия кончались и веселая гурьба школьников высыпала на улицу, из тени тополей выходили черные слуги, ожидавшие молодых сеньоров, чтоб помочь им донести до дома стопку учебников и тетрадей.

Пепе знал, что его семья беднее, чем семьи других, но его гордость не страдала от этого. Он был, как и прежде, первым по всем предметам и никому не отказывал в дружеской помощи.

Донья Леонора была счастлива. Даже дон Мариано, слушая рассказы Пепе о школе, удовлетворенно поглаживал усы. Но в дело вмешалась политика.

Давние расхождения между испанскими колонизаторами и креолами все более обострялись. Дон Мариано раз и навсегда определил свое отношение к этим распрям. Он считал своим долгом верой й правдой служить короне. Для Пепе все обстояло гораздо сложнее.

Мендиве постепенно становился духовным отцом молодого Марти. Пепе читал в кругу друзей книги из его домашней библиотеки, и юношам казалось, что изгнанник Эредиа[8] обращается именно к ним:

Нередко чтения прерывались тяжелым топотом марширующих батальонов. В широкополых сомбреро, полотняных блузах и брюках сероватого цвета по улицам Гаваны проходили вооруженные до зубов волонтеры: сыновья испанских купцов, боявшихся, что независимая, свободная Куба откажется от их «услуг», чиновники, не дослужившиеся до высоких постов и жаждавшие власти в любой форме; просто испанцы, приплывшие на остров в поисках своего счастья и не нашедшие его.

Колониальные власти создали корпус волонтеров, чтобы иметь опору в трудной борьбе с «мятежниками». Они вручили оружие авантюристам, потому что войск всегда не хватало и к тому же приплывшие из Испании крестьяне в военной форме не проявляли особого рвения в карательных операциях.

А волонтеры быстро доказали, что не зря получают щедрое жалованье из сейфов улицы Муралья, где свили гнезда испанские банкиры. Наглые и озлобленные, презиравшие все кубинское, волонтеры готовы были стрелять в каждого, кто хоть взглядом выражал несогласие с лозунгом «единства Кубы с матерью родиной».

А в Гаване множились слухи о «беспорядках» на востоке острова. Мендиве медленными шагами мерял залу библиотеки, и его тихий голос был тверд: