Юлия Андреева - Триумвират. Творческие биографии писателей-фантастов Генри Лайон Олди, Андрея Валентинова, Марины и Сергея Дяченко

Оказалось, что Харьков – это совсем не плохо, даже наоборот. За год с небольшим в новой школе он освоился полностью: спички в замках, натертый парафином классный журнал или грифельная доска…

Полюбил химию…

При этом учителям не хамил, сверх меры не прогуливал, не сквернословил, учился почти на одни пятерки. Что же до остального, то… Полы в школе, измазанные йодистым азотом, который взрывается при малейшем прикосновении, слезоточивый газ в классе физики, задымление рекреаций и прочее… – вполне можно отнести к внеклассным занятиям любимым предметом.

Подобные «подвиги» принесли Диме популярность среди одноклассников, и не только – ведь в детстве почему-то кажется, что настоящие пацаны непременно должны быть хулиганами. Вот он и хулиганил на полную катушку.

Впрочем, любовь к взрывоопасным предметам не была единственной страстью Громова. С самого раннего детства он писал фантастические рассказы. Первые пробы пера относятся еще ко времени пребывания Димы в детском саду, не оставил он любимого занятия и в начальной школе, периодически строча что-то в толстых тетрадях. Класса же с шестого писал регулярно: повести, рассказы, пьесы, киносценарии, стихи – все что угодно.

Много раз пытался опубликоваться, но все неудачно. В восьмом классе начал посещать литературную студию Дворца пионеров, где и познакомился с Олегом Ладыженским. Первое знакомство не произвело ни на того, ни на другого должного впечатления: при встрече просто здоровались друг с другом, и не более того.

Старшие классы школы Дмитрию Громову запомнились странными травмами – все, что называется, на ровном месте. Сначала Дима сломал левую руку, пришлось оставить занятия на пианино, потом правую, бросил стрельбу из малокалиберной винтовки. Только починил руки, пошел на хоккей и сломал ногу. При этом добро бы еще во время игры! – поскользнулся по дороге на матч, просто шел, и вдруг ни с того, ни с сего поскользнулся и грохнулся на обледенелую дорожку. В результате – сломанная берцовая кость, с двойным винтовым смещением. В общем, круто в хоккей поиграл!

Вылечили ногу, освободили на какое-то время от физкультуры. Закончилось освобождение, Дима приходит на занятия – и тут же сдает бег на пятерку (чего, надо сказать, ему ранее никогда не удавалось)! И это после сложнейшего перелома ноги! Через несколько лет, уже в институте, ситуация повторяется с точностью до дежавю. Во время работы в подшефном колхозе на выходные отпускали домой. И вот, приехав домой, Дима через несколько часов свалился с приступом аппендицита. Вызвали «скорую», отвезли в больницу. Сделали операцию, вскоре выписали. Опять освобождение от физкультуры – на сей раз уже в институте. И едва освобождение заканчивается, Дима на первом же занятии в секции фехтования, куда он ходил до приступа аппендицита, попадает на сдачу нормативов. Ну, сдает, как все. Скорость укола, попадание в мишень… – отлично! Дошло дело до подтягивания. Тренер: «Может, не надо?» Громов: «Надо, надо!» И подтянулся целых семнадцать раз, больше всех в группе. Потом объяснил: мол, исхудал во время болезни, сбросил вес, вот и подтянулся без проблем. А тренеру его красный свежий шрам еще, небось, долго в страшных снах являлся.

Возвращаемся назад, в школу. Во время подготовки к выпускным экзаменам Дима сделал себе пневматическую винтовку, в просторечии – «воздушку». Получилась не хуже фабричной, на ней даже оптический прицел имелся. Точность была неплохая, но испытывать ее в школе Дмитрий не стал. Какой смысл? – аттестат все равно весь в пятерках. Жаль, без медали, но не беда: медалей, дипломов и прочих наград он уже позже добрал, в ипостаси знаменитого писателя.

Институт он себе наметил Харьковский политехнический, факультет технологии неорганических веществ. Древние покровители наук и ремесел египетские боги птицеголовый Тот и таинственный Осирис, а также их коллега из Греции легкий на ногу Гермес с распростертыми объятиями встретили нового ученика в храме знаний. Немного сконфуженная блистательными противниками, в сторонке за мраморными колоннами то и дело кидала на них полный немых упреков взор дама Литература, уязвленная тем, что мальчик, которого она давно знала и надеялась видеть в своей свите, предпочел ей других. Но какой выбор? Особого выбора у Дмитрия Громова как раз и не наблюдалось. С детства Дима увлекался химией и литературой. Общеизвестно, что в Литературный институт без блата поступить было нереально. Поэтому он решил сосредоточиться на химии, продолжая писать для себя. Так что никакой обиды для сиятельной госпожи в действиях молодого человека не было. Просто ее время еще не пришло.

Поступил с первого захода. В ВУЗах как раз ввели «эксперимент»: если первые две оценки, полученные на вступительных на экзаменах, дают в сумме не менее девяти баллов, дальнейшие экзамены не нужны. Четверка по математике и пятерка по химии открыли дорогу в любимую профессию.

В Харьковский политех приезжали чуть ли не со всего мира: Польша, Индия, Афганистан, Тунис, Доминиканская республика, Кувейт, Зимбабве… В то время перспектива оказаться когда-нибудь за границей для советского человека была голубой мечтой. А так – хотя бы послушать, пообщаться, приобщиться, пусть даже на уровне разговоров, прикоснуться к чему-то запредельно-далекому, но безусловно интересному.

Среди новых знакомых выделялся чернокожий Педро из Доминиканской республики. Педро знал пять языков, по дороге к новому месту учебы начал изучать русский, на месте достаточно быстро освоил его настолько, что мог уже свободно болтать на любые темы, и тут же взялся за украинский. Зачем? А просто так принято – неприлично жить в стране и не знать ее языка!

Годы студенчества – время гулянок и веселья, время дискотек, где Громов вскоре сделался одним из ди-джеев и любимцев публики. Время напряженное, но творческое и бесконечно увлекательное.

Даже скучные субботники и первомайские демонстрации, на которые хочешь не хочешь, а ходишь, представлялись вполне себе ничего времяпрепровождением. С песнями, танцами, криками «ура»… И если историки из Универа традиционно маршировали под сделавшееся классикой жанра: «Мы наш, мы новый миф построим», химики обратились к поэзии А. В. Кольцова, вопя на всю Сумскую:

Не стерпел удалой,

Загорелась душа!

И – как глазом моргнуть —

Растворилась изба… – последняя строчка грела душу и звала на новые подвиги.