Дмитрий Быков - Статьи из еженедельника «Профиль»

[Дмитрий Быков:]

— Моэм писал, что самое худшее в актере — способность быть всяким. Личности не остается.

[Татьяна Догилева:]

— Ну нет, совершенно не обязательно. Настоящий актер только личностью и может подсветить любую роль. Я вообще не согласна с моэмовским взглядом на людей театра: у него получается, что они все время врут. А это не так. Я не все время вру.

[Дмитрий Быков:]

— И что, ваши чисто сценические приемы вам ни разу не пригодились в быту?

[Татьяна Догилева:]

— Нет, у меня этим заведуют какие-то другие центры. Я в жизни стараюсь не очень притворяться. Зачем?

[Дмитрий Быков:]

— Вы производите впечатление человека, очень крепкого физически. Это действительно так?

[Татьяна Догилева:]

— Спасибо организму, я на него не жалуюсь. Это не столько крепость, сколько приспособляемость. Наши удивляются: как может актриса на Бродвее выходить на сцену ежедневно? И очень даже запросто, потому что организм самонастраивается на такую нагрузку. Три раза трудно, а дальше пошло. Я тоже привыкаю. Что касается формы, ну что — могу потолстеть, могу похудеть. Трагедии не будет.

[Дмитрий Быков:]

— Таня, если не захотите, не отвечайте. Но у меня есть подозрение, что вы красите волосы.

[Татьяна Догилева:]

— Крашу. С тех пор еще, как Захаров пробовал меня в «Мюнхгаузене» на роль, которую потом так хорошо сыграла Коренева. Я ведь у Захарова начинала, и он сначала решил посмотреть, как в этой роли буду смотреться я. Сделали совсем черную — получилась японка. Потом подсветлили — и получилось как сейчас. Так и хожу с тех пор, спасибо Захарову. На самом деле я темно-русая.

[Дмитрий Быков:]

— И всегда коротко стрижетесь?

[Татьяна Догилева:]

— Ага. Видите ли, во мне нет ничего от «шикарной женщины», это стиль совершенно не мой, да я никогда бы и не смогла тратить два часа на приведение волос в порядок. Так что пока отращивать не хочу.

[Дмитрий Быков:]

— Вы хвалите актеров, которые могут все. А сами многого не можете?

[Татьяна Догилева:]

— Есть роли, которые мне не нравятся. При всей их выигрышности, казалось бы. В первую очередь — Анна Каренина. Вот чего я бы никогда не сделала.

[Дмитрий Быков:]

— Почему? Софи Марсо ведь сыграла…

[Татьяна Догилева:]

— Я вообще не люблю эту героиню, хотя бесконечно ей сочувствую. Оказаться в таких обстоятельствах врагу не пожелаю.

[Дмитрий Быков:]

— А что, ситуация адюльтера была бы для вас так страшна?

[Татьяна Догилева:]

— В жизни я через это не проходила, во всяком случае, через такой неразрешимый выбор, как там. Но думаю, что да, мне это было бы невыносимо. Я человек упрямый, постоянный и моногамный.

№ 9(81), 9 марта 1998 года

Фильм Валерия Тодоровского «Страна глухих» по нынешним временам на редкость удачлив: попал на Берлинский фестиваль, вышел в широкий прокат, получил разноречивую, но заинтересованную прессу. Самый обаятельный режиссер своего поколения в четвертый раз доказал право на зрительский интерес. Даже недоброжелатели его последнего фильма признают, что есть повод для серьезного разговора.

[Дмитрий Быков:]

— Валера, как тебе рецензии на «Страну глухих»?

[Валерий Тодоровский:]

— Я потрясен. Понятия не имею, какими глазами надо было смотреть мою картину, чтобы там все это увидеть: и лесбиянство, и мужефобию, и какие-то совершенно уже невероятные подтексты… Такое впечатление, что у критиков иначе устроены глаза. У меня появилась потребность собрать человек тридцать кинокритиков (их у нас примерно столько и есть) и проговорить с ними какие-то базовые вещи. Может, мы уже в самых истоках кино расходимся? Вот, например, Чаплин — это хорошее кино? Ладно, хорошее; пошли дальше.

Такое впечатление, что современная русская кинокритика по-русски-то говорит с большим трудом. Она знает только одно русское слово: «Тарантино». И не знает, как им пользоваться. То ли все должно быть, как у Тарантино. То ли, наоборот, совсем не как у Тарантино.

[Дмитрий Быков:]

— Признаться, я сам удивился, что ты снял такую простую картину…

[Валерий Тодоровский:]

— Я попытался сделать минималистское, камерное кино — очень мало персонажей. Они живут, словно в вакууме, то есть ни семьи, ни работы, ни друзей.

[Дмитрий Быков:]

— Но вот в самом действии мне померещилась некая скудость…

[Валерий Тодоровский:]

— Наш мир вообще стал гораздо грубее и проще за последние десять лет. Каждая более-менее симпатичная девушка сегодня (а скорее, восемьдесят процентов всех девушек вообще) обязана решать для себя один вопрос: продаваться или не продаваться. Я тоже его для себя решаю все последние годы. Все свелось к одному-двум вопросам: убьют — не убьют, выживешь — не выживешь, продашься — не продашься… Наша жизнь в 70-е годы была намного сложнее. Было ощущение, что за всем скудоумием и тупостью, которые нас окружали, есть мир абсолютно других, роскошных возможностей. Было ожидание другой, прекрасной жизни. Я лет до двадцати пяти прожил с этим ощущением.

[Дмитрий Быков:]

— Кинокритик Елена Стишова заметила, что для тебя как-то особенно принципиален вопрос о потере невинности. Это, можно сказать, твоя сквозная тема. Я говорю о невинности в широком смысле…

[Валерий Тодоровский (смеется):]

— Да и в узком тоже. Я как-то об этом не думал, но действительно, в каждой картине есть эта тема.

И мне кажется, что я невинности пока не потерял. В том смысле, что сделал картину, какую хотел. «Не стараясь угодить». Не выпендриваясь. Не заискивая.

[Дмитрий Быков:]

— Но у тебя-то самого с потерей невинности все было гораздо проще, чем у твоего героя?

[Валерий Тодоровский:]

— Я бы не сказал, что это бывает просто, разве что у безнадежно тупых… Но вообще, да, конечно, таких драм не было.

В фильме «Любовь» довольно точно воспроизведены приметы моего первого бурного романа, самой горячей из юношеских влюбленностей, когда я действительно ехал к любимой в одном лифте с другом ее мамы и мы расходились по комнатам: мать — с другом, я — с дочерью. Скажи, можно было про это не снять?

[Дмитрий Быков:]

— Кстати, как складываются твои отношения с тещей?

[Валерий Тодоровский:]

— Виктория Самойловна Токарева — очень хороший писатель. Кстати, я не так давно писал сценарий по ее рассказу… Про ее кино вообще говорить нечего — это классика; особых трудностей в общении у нас нет. Правда, она иногда говорит, что я ей кажусь очень уж прагматичным… Это вообще часто про меня говорят.