Маргарита Смородинская - Маяковский и Брик. История великой любви в письмах

После Володиной смерти всё время, пока мы жили на Гендриковом, я не переставала слышать, как он приходит домой, открывает дверь своим ключом и со стуком надевает трость на вешалку в передней; не переставала видеть, как, войдя, он немедленно снимает пиджак, ласкает Бульку, идет в ванную без полотенца и возвращается к себе в комнату, неся перед собой мокрые большие руки. По утрам он сидел рядом со мной, боком к столу, прихлебывал чай, читал газеты.

И до сих пор я вижу его на улицах Москвы и Ленинграда и часто называю близких людей – Володя.

Даже написав предсмертное письмо, не обязательно было стреляться. Володя написал это письмо 12-го, а застрелился 14-го. Если б обстоятельства сложились порадостней, самоубийство могло бы отодвинуться. Но всё тогда не ладилось: и проверка своей неотразимости, казалось, потерпела крах, и неуспех «Бани», и тупость и недоброжелательство рапповцев, и то, что на выставку не пришли те, кого он ждал, и то, что он не выспался накануне 14-го. И во всем он был неправ. И по отношению к Норе Полонской, которую хотел заставить уйти от мужа, чтоб доказать себе, что по-прежнему ни одна не может ему противостоять, и по отношению к постановке «Бани». Правда, пресса ежедневно и грубо ругала ее, но не мог же он не знать, что пьеса блестящая, да и люди, которым он верил больше, чем себе, говорили ему, что он видит на десятки лет вперед, что далеко не все еще понимают, чем грозит нам подымающий голову бюрократизм, что постановка неудачная, что следующая может оказаться прекрасной. Провалилась же сначала «Чайка» Чехова! Рапповцы! Он знал им цену! Чего иного можно было ждать от них?! Не мог же он в них «разочароваться»! А выставка с трудом вмещала ломившуюся на нее молодежь. Неужели он всерьез «справлял юбилей»?

Но он был Поэт. Он хотел всё преувеличивать. Без того он не был бы тем, кем он был.

Оставленное письмо, адресованное «Всем»,

помечено 12 апреля.

«В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.

Мама, сестры и товарищи, простите – это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.

Лиля – люби меня.

Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская.

Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо.

Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.

Как говорят —

«инцидент исперчен»,

Владимир Маяковский

12/IV 30

Товарищи Рапповцы, не считайте меня малодушным.

Серьезно – ничего не поделаешь.

Привет.

Ермилову скажите, что жаль – снял лозунг, надо бы доругаться.

В. М.

В столе у меня 2000 руб. – внесите в налог.

Остальное получите с Гиза.

В. М.».

Весь Маяковский – в своем предсмертном письме. Он боялся, как бы кого-нибудь не обвинили в его смерти. Боялся сплетен. Больше всего он ненавидел сплетни. В нашем быту они начисто отсутствовали.

Он просит прощения и у товарищей, и у родственников за причиненное им горе. При жизни он старался не делать этого.

«Лиля – люби меня». Это значит: прости, не забывай, защищай, не бросай меня и после моей смерти. И после моей смерти я хочу быть первым в твоем сознании, как хотел этого при жизни.

К правительству он обратился словами: Товарищ правительство, – то есть с доверием, дружбой. И убивая себя, он оставался большевиком.

Он по-товарищески просил правительство взять на себя заботу о людях, о которых сам заботился при жизни.

Он поручил Осипу Максимовичу и мне заниматься его литературным наследством: Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся. Это означало: Брики так глубоко знают меня и мои сочинения, что разберутся не только в том, что я уже создал, но и в том, что я задумал.

Несмотря на разногласия с рапповцами, он считал их товарищами в революционной борьбе и не желал, чтобы они думали о нем как о трусе, и пожалел, что не доругался с ними по творческим вопросам, – это было не в его привычках.

Он всегда платил денежные долги и даже после смерти не хотел оставаться ничьим должником.

В столе у меня 2000 рублей – внесите в налог.

И не мог он умереть без стиха, без шутки – они сопутствовали ему всю жизнь.

И то, что упомянул В. В. Полонскую в составе своей семьи. Своей просьбой к товарищу правительству устроить ей сносную жизнь он надеялся дать ей независимость.

И не хотел он, чтобы его смерть послужила кому-нибудь примером: Это не способ (другим не советую). То есть это ничего не решает, ничего не меняет, это бегство, но у него выхода нет – нет сил побороть ощущение надвигающейся старости и с ней так гиперболически, казалось ему, растущей неполноценности.

Счастливо оставаться – пожелал он всем нам. Это было искренне. До последней минуты остался он верен себе.

Прошло много лет со дня смерти Володи.

Лиля – люби меня.

Я люблю его. Он каждый день говорит со мной своими стихами». (Л. Брик. «Пристрастные рассказы»).

История любви Маяковского и Лили Брик со временем обрастала мифами, и уже совершенно невозможно было определить, где правда, а где вымысел. Сделала свое дело и склонность людей романтизировать отношения знаменитых людей. Всегда кажется, что если человек поэт, значит и любовь у него должна быть какая-то неземная, и муза его должна быть не от мира сего. Не хотят люди принимать тот факт, что Лиля Брик была обыкновенной женщиной, которой не чужды были женские капризы и прихоти. Да, из писем видно, как много денег она тратила на покупку вещей для себя, косметики, белья, чулок и прочих женских мелочей. Не стоит забывать, что она была женщиной, которая привыкла баловать себя, красиво одеваться, ни в чем себе не отказывать. А зачем отказывать, когда есть средства, которые мужчины готовы тратить на нее бесконечно и в неограниченных количествах? Да, она жила в свое удовольствие, но это был ее выбор. Мужчины, которые позволяли ей вести роскошный образ жизни, делали это добровольно.

Идеальные отношения Маяковского и Бриков развенчивает Каменский в своих воспоминаниях:

Перцов:

– У Бриков нежности он не нашел?

Каменский:

– Об этом специально книгу можно написать, что они с ним делали. Там совершенно феноменальный перелом произошел, когда он с ними познакомился.

Перцов:

– У меня такое ощущение, что наибольшее наслаждение ему давала игра.

Каменский:

– Правильно. Он даже мне сказал такую фразу (о пьесах мы говорили), «что там пьесы писать! Если бы я написал пьесу, то только об игорном доме. Из опер я признаю только «Пиковую Даму».