Страстное искусство. Женщины на картинах Ван Гога, Рериха, Пикассо - Кристина О‘Крейн

– С вами все в порядке? – спросил Винсент, – вы выглядите не совсем здоровой.

– В моем положении… – ответила Класина.

– Где же отец вашего ребенка?

– У него нет отца…

– Я художник. Вы согласитесь позировать мне? Конечно, я не смогу платить вам, как полагается натурщице, но у вас будет крыша над головой, и я разделю с вами свой хлеб.

Ван Гог привел Син в свою мастерскую на Схенквег и сделал ее своей постоянной натурщицей и любовницей. Более того, он поехал с нею в роддом в Лейдене, чтобы договориться о будущих родах. Оказалось, что ребенок Син лежал неправильно и, чтобы спасти жизнь им обоим, нужна была операция, во время которой ребенка повернут щипцами. Все это было тревожно, но врачи надеялись, что все пройдет благополучно. Родить она должна была в июне, через полгода после их встречи.

Когда окружение Винсента высказывало недоумение по поводу его «новой семьи», у Син была еще пятилетняя дочь, которая теперь жила вместе с ними, он парировал: «Мне кажется, что каждый мало-мальски стоящий мужчина сделал бы в подобном случае то же самое. Я нахожу свой поступок таким простым и само собой разумеющимся, что даже не считал нужным говорить о нем».

– Имею я право жениться или нет? – вел Винсент безответный диалог со своей семьей и, отвечая сам себе согласием, действительно хотел связать себя узами брака с уличной женщиной. Для него не существовало классовых или иных различий между людьми. Ван Гог не терпел лицемерия и ханжества. А то, что в его кругу считалось пороком, для него таковым вовсе не являлось.

Своеобразное мировоззрение Винсента Ван Гога за полтора года до описываемых событий привело к тому, что отец решил отправить сына в сумасшедший дом, точнее, в город безумцев Гел.

Были ли для этого основания?

К 27 годам Винсент не получил никакого законченного образования, он вообще к академическому обучению был не склонен – в возрасте пятнадцати лет бросил школу, чтобы больше никогда в нее не вернуться; не обзавелся семьей; а самое главное – не мог обеспечивать сам себя на минимальном прожиточном уровне. В среде голландских протестантов это считалось тяжким грехом. Но! Он никого не убил, не воровал, не вступал в драки, не был насильником. Он лишь перестал заботиться о каком-либо комфорте: мог спать на улице, мог ничего не есть, кроме картофеля и черствого хлеба, не мылся неделями, был готов отдать нуждающемуся последнюю рубашку и проповедовал, как мог, слово Божие, пробуя себя в качестве катехизатора.

Строго говоря, он в точности следовал тому, что написано в Евангелие: не заботься ни о чем, так как Господь позаботится о тебе[12], не стяжай себе сверх необходимого, бьют по правой щеке, представь левую[13] и так далее. Но в семье уважаемого протестантского пастора – его отца Тедоруса (Доруса) Ван Гога, никто не собирался, включая главу семейства, следовать тому, что написано в Евангелии буквально. Дорус Ван Гог был представителем голландского протестантизма, в котором наслаждение от обретенного благосостояния вполне могло соседствовать с упованием на Божию благодать. «Кто не умеет добиться минимального успеха в бренной жизни, не добьется его и в жизни духа»[14] – «нормальному» человеку это должно быть ясно.

Возможно, это было ясно всем, кроме Винсента. Он хотел жить настоящей жизнью без полумер: «Я – человек одержимый, способный и обреченный на более или менее безрассудные поступки»[15] – и не хотел ни под кого подстраиваться. Да, его беспокоило, что он вынужден постоянно находиться в финансовой зависимости от других людей и более всего от брата Тео. Но беспокоило не на столько, чтобы что-то реально изменить в своей жизни. Он мог отправиться в дальнее путешествие без гроша в кармане, рассчитывая на милость Божию, брался выхаживать безнадежных больных, был скромен в еде, одежде и жилье до самоистязания. Ван Гог не нашел ни одного человека, кто поддержал бы его в этом яростном стремлении к самоотречению и служению людям: «Человек несет в душе своей яркое пламя, но никто не хочет погреться около него: прохожие замечают лишь дымок, уходящий через трубу, и проходят своей дорогой»[16]. Его образ жизни вызывал опасения, побуждал держаться подальше, а то и вообще возникало желание изолировать от приличного общества странного Винсента.

Пастор Дорус очень устал нести финансовое бремя содержания своего взрослого сына: ему в том числе пришлось заплатить круглую сумму, равную его годовому доходу, чтобы Винсента не призвали на военную службу. И теперь он готов был «передать» его на содержание в лечебницу для душевнобольных. Но, чтобы признать человека сумасшедшим, нужно было медицинское заключение врача или свидетельство всех членов семьи. От осмотра Винсент отказался. Поэтому для вынесения неутешительного вердикта был создан семейный совет. Отец Винсента Теодор Ван Гог собрал всю семью: жену Анну Корнелию, младших сыновей Тео и Корнелиса, дочерей Анну, Элизабет и Виллемину.

Как вы думаете, что они решили тогда, в 1880 году? Доподлинно неизвестно, но вполне вероятно, что все единогласно признали старшего брата и сына безумным. Поэтому Винсент Ван Гог бежал в бельгийский Боринаж, где ранее был катехизатором. В город углекопов – потемневших от угольной пыли и обреченных на гибель людей, город, где его постигло одно из самых больших разочарований. От него отвернулись те, ради кого он готов был отдать последнее, готов был страдать – люди, которым он как учитель катехизиса проповедовал слово Божие. Над ним смеялись даже дети, которым он еще недавно пел церковные гимны и рассказывал истории из Евангелие. Ему не верили ни паства, ни руководство миссии, от имени которой он проповедовал, его не хотели слушать.

Первым не выдержал семейного бойкота брат Тео. Он послал брату 50 франков. Гордый Винсент хотел было отказаться, но крайняя нужда не позволила ему сделать это. Душевные терзания Винсента дошли до своего предела. Он изо всех сил хотел делать то, для чего был рожден на этом свете, но не знал, что это: «И я кое на что годен, и я имею право на существование! Я знаю, что могу быть совсем другим человеком! Какую же пользу могу я принести, чему же могу я служить? Во мне есть нечто, но что?»[17]. До этого момента Винсент