Джон Бэррон - Пилот МИГа - последний полет лейтенанта Беленко

В 1:30 вдали показалась земля. По очертаниям береговой линии Беленко предположил, что приближается к полуострову в юго восточной части Хоккайдо, а Хитозэ находится на северо-востоке, ближе к центру острова за грядой сопок, скрытых облаками. Стрелка указателя расхода топлива показывала, что горючего осталось всего на 16–18 минут полета. И знай он точно курс, горючего, возможно, хватило бы, чтобы дотянуть до аэродрома. Но он летел наугад. А впереди грозно топорщились гряды сопок, миновать которые можно было только увеличив высоту, где он вновь попадал в зону облаков. Едва ли можно было рассчитывать, что там его ждет безоблачное небо, откуда он сможет разглядеть аэродром и посадочную полосу. В то же время, продолжая лететь низко, он рискует разбиться о сопки, и весь его план тогда летит к черту. Если бы он не ставил своей целью сохранить самолет, он мог бы кружить над островом до тех пор, пока не кончится горючее, а затем катапультироваться. Но сохранить МИГ-25 было для Беленко важнее, чем собственная безопасность. И пока у него была хоть малейшая надежда посадить МИГ в целости и сохранности, пока у него был хоть один шанс из тысячи, он решил не отступать.

Беленко продолжал лететь низко, держа курс на восток, и, обогнув гряду сопок с юга, повернул на север к Хитозэ. Теперь он был даже доволен, что из-за нехватки горючего не выбрал окольного пути. Под ним расстилалась бескрайняя равнина, на которой он в случае необходимости мог посадить самолет. Для посадки можно было использовать также шоссе, пересекавшие равнину в разных направлениях.

В 1:42 в кабине замигал красный предупредительный сигнал и появилась надпись: „Горючего осталось на шесть минут полета”. Беленко выключил сигнал — к чему эта раздражающая надпись? Он снова поднялся на высоту 9000 метров и вскоре увидел воду. Это был Вулканический залив. Он пересек его, сделал поворот на 90 градусов и взял курс на север. Неожиданно прямо перед собой он увидел густые клубы облаков, но, решив не менять высоту, устремился прямо в их гущу. Он надеялся, что облачный участок скоро кончится и впереди опять будет чистое небо. Снижаться было опасно: чем ниже он будет летать, тем больше расход горючего. Вдруг в кабине прозвучал нежный женский голос: „0-6-8, будьте осторожны! Ваш запас горючего на исходе. Самолету грозит авария”. Голос был спокойный, даже будничный. Беленко был поражен. Он не знал о существовании в самолете магнитофона. „Девушка, — закричал он, — где бы вы ни находились, помогите мне! Скажите, где здесь аэродром?”

Стрелка указателя расхода топлива приблизилась к нулю. Ему оставалось лететь еще две минуты. Облака не рассеивались. Больше он ничего уже не мог сделать. Нужно было садиться, теперь уже только сесть, и постараться не погубить ни себя, ни дорогой самолет.

Что ждало его внизу? На это у него не было ответа. Беленко направил самолет к земле, в неизвестность…

Почему? Почему из всех офицеров именно Беленко? Ни его официальная биография, ни послужной список, не давали ответа на этот вопрос. В его жизни не было ничего такого, что могло бы толкнуть его на этот шаг, побудить покинуть родину, семью, друзей, бросить так удачно складывающуюся карьеру. Беленко не был замешан в каких-либо связях с диссидентами, никогда не выражал крамольных мыслей. Врачи, ежедневно проводившие медицинский осмотр пилотов, никогда не замечали у него психических или физических отклонений от нормы. Наоборот, он всегда славился отличным здоровьем, пил в меру, жил по средствам, не вступал ни в какие сомнительные связи, не изменял жене и имел по всем показателям репутацию честного, порядочного человека и образцового офицера.

Инцидент с Беленко ошеломил всех, никто не мог поверить, что он добровольно совершил этот шаг. Поначалу это объясняли тем, что под влиянием каких-то таинственных сил Беленко потерял контроль над собой, был не в состоянии управлять своими действиями и целиком подчинился чужой воле. До некоторой степени это было правдой, так как Беленко был доведен до отчаяния, а доведенный до отчаяния человек совершает иногда действия, которые он, возможно, не совершил бы в нормальном состоянии. Впоследствии Беленко неоднократно задавал себе вопрос, какие именно моменты его жизни явились предпосылкой для побега, как и почему он пришел к этому решению.

Виктор рос одиноким, заброшенным ребенком, с раннего возраста предоставленным самому себе. Он родился 15 февраля 1947 года в горной деревушке, расположенной между Черным и Каспийским морями. Его отец в 1941 году, в возрасте семнадцати лет, был призван в армию, дослужился до звания сержанта, прошел курс обучения диверсионной работе и был заброшен к партизанам. Он испытывал все тяготы партизанской жизни: переплывал ледяные реки, скрывался в лютые морозы в лесу, видел как беспощадно расправлялись немцы с пленными партизанами. Война закалила старшего Беленко физически, но сделала его резким, нетерпимым, жестоким человеком, интересующимся только карьерой и женщинами.

Виктор родился через год после демобилизации отца. А когда мальчику исполнилось два года, его родители развелись. Отец увез его в Донбасс и запретил матери навешать сына. Через некоторое время он завербовался на работу в Сибирь, на завод, которым руководил его друг еще с военных лет, а Виктора отправил к бабушке, которая вместе с теткой жили в убогой саманной хате в небольшой деревеньке около угольной шахты. Все дома и постройки тут были покрыты слоем черной угольной пыли, даже воздух был так насыщен этой пылью, что после грозовых ливней пища приобретала странный привкус, В избе было две комнаты: в одной спали женщины, а в другой, где готовили и ели, сколотили кровать для Виктора. Тетка вставала в пять утра, чтобы до работы успеть натаскать воды из колодца, испечь хлеб и сварить суп. Затем она шла на шахту, где с семи утра и до шести вечера сортировала на конвейере уголь. Работала она, как и все остальные, без рукавиц. Ее руки были в ссадинах и часто кровоточили. Бабушке было семьдесят. Ходила она с трудом, прихрамывая, опираясь на палку, но каждый вечер подолгу простаивала на коленях перед висящей в углу иконой, и лицо у нее становилось спокойным и ясным.

До шести лет Виктор всю зиму безвыходно просиживал в избе — у него не было никакой обуви, кроме тапок, сшитых из старого теткиного жакета. Гулять в них было невозможно — от снега они бы сразу развалились.

Однажды, когда Виктору исполнилось четыре года, он решил узнать откуда идет тепло и широко открыл дверцу печи. Горящий уголек выпал на солому, и изба наполнилась густым едким дымом. Виктор залез на бабушкину кровать и накрылся с головой одеялом. Он пришел в себя на снегу…