Юрий Погосов - Мелья

Восьмой день голодовки

Серая, с грязными потеками стена засветилась серебром лунный луч медленно втискивался в узкое окно. Хулио приподнял голову. Стена блестела ослепительно, до рези в глазах. На мгновение ему показалось, что перед ним зеркало, с которого на него смотрело изможденное, с запавшими глазами, бородатое лицо незнакомца… Он не двигался, с трудом удерживая голову над подушкой…

«Зеркало» начало тускнеть, надвинулась туча и поплыла, затягивая по всей стене черный занавес.

Позавчера начальник тюрьмы по приказу «сверху» попытался перевести его в общую камеру, «в гости» к сорока уголовникам. Так намеревались покончить с сопротивлением «непокорного большевика». Но Альдерегиа, Оливин и все остальные друзья приложили титанические усилия, чтобы он остался в своей каменной коробке…

Голова тяжело упала на подушку.

Итак, сегодня 13 декабря. По лицам некоторых товарищей, которые днем побывали у него, он понял, что они уже ни во что не верят. Правда, члены комитета «За Мелью» надежды не теряли, в особенности Альдерегиа и Рубен Мартинес Вильена. Они борются за то, чтобы его перевели в больницу. Их энергией заражаются все остальные.

Везде только и говорят о его голодовке. А что особенного он делает? Встав на путь борьбы, надо быть готовым и к самому худшему — к смерти. Здесь в тюрьме он не раз вспоминает русских революционеров. Все, что он читал, и все, что слышал от Карлоса Балиньо, все возвращает память. Сколько надо было выстрадать большевикам, чтобы победить в 1917-м! Их расстреливали, ссылали на каторгу, пытали, но, когда пришел их час, они оказались сильнее своего врага Когда же пробьет час кубинских коммунистов?..

В тот год, когда победили большевики, он был слишком юн, чтобы оценить это событие по-настоящему. Он жил с братом у матери в Новом Орлеане Когда в феврале телеграф принес известие о революции в России, почти все его американские родственники прокомментировали это событие с явной радостью: наконец-то в этой несчастной России тоже установится демократия, как у них в Соединенных Штатах. Разумеется, многое в этих событиях было непонятно Никанору, но никто из его окружения не мог вразумительно растолковать ему их.

Лето пролетело стремительно, пришла осень, а с нею новый учебный год. Интерес газет к России постепенно ослабевал, но вот 8 ноября газеты сообщили ошеломляющую весть: власть в России захватили большевики во главе с Лениным.

Так впервые он услыхал имя человека, учение которого стало через шесть лет основой его, Никанора, мировоззрения.

В те годы ему хотелось объехать весь мир, совершать подвиги, а главное, стать военным. Его американские дядюшки и тетушки мечтали увидеть его не по годам высокую и широкоплечую фигуру затянутой в офицерский мундир. Но мечте не суждено было сбыться. Однажды с ним произошел курьезный случай. Он стоял на улице, ничего не делая, заложив руки в карманы, жмурясь от яркого солнца. Мимо него медленно шли пожилые женщины, и одна из них возьми да скажи, что вот, мол, стоит здоровенный детина (а ему и 15 лет еще не было), бездельничает, в то время как их сыновей призвали в армию и вот-вот пошлют на войну в Европу.

Никанора эти слова ранили в самое сердце, и, сгорая от стыда, он побежал на призывной пункт. Там ему вынуждены были отказать, во-первых, из-за несовершеннолетия, а во-вторых, потому, что он был кубинский подданный. Так его желание скрестить оружие с врагами Антанты не осуществилось, а вскоре ему с братом пришлось вернуться на родину. Мать осталась в Соединенных Штатах. Она тяжело болела легкими, а жаркий и влажный климат Кубы был ей вреден. Когда Никанор уезжал, он не предполагал, что видит мать в последний раз.

А сейчас, прикованный к постели, он вдруг страшно захотел увидеть ее, уткнуть голову в мягкие, ласковые ладони, которые не раз гладили его жесткие черные волосы. Энергичный и динамичный, порой даже резкий и экспансивный, он любил минуты тишины и успокоения, которые дарила детям мать.

Она еще была не стара и не дурна собой, поэтому ее новоорлеанские родичи пытались найти ей подходящего жениха, и, разумеется, с деньгами. Никанор догадывался об этом по разговорам в доме, и иногда ему казалось, что он стесняет мать.

В Гавану он возвращался со смутным чувством радости и опасения (как-то примет мачеха, у которой были свои дети?). Но все обошлось как нельзя лучше. Не говоря уже об отце, его жена и ее дочери встретили Никанора ласково и приветливо. Такими они оставались все время, пока он жил у отца, и даже после разрыва с ним.

По возвращении в Гавану ему пришлось кончать предуниверситетский курс не в столице, а в городе Пинар-дель-Рио. А в 1921 году он стал студентом юридического факультета Гаванского университета.

Общественная жизнь университета увлекла Хулио Антонио с первого же дня. Он понял, что не сможет быть в стороне от студенческих бурь, ворвавшихся в Гаванский университет извне и бередивших умы сынов и внуков тех, кто в прошлом веке боролся за освобождение Кубы.

На первых собраниях студенты кричали до исступления, повторяя чуть ли не в каждой фразе слова: «свобода», «автономия», «справедливость», «долой деградирующих профессоров». Бывали ораторы, которые явно не понимали смысла многих своих слов, но они звучали словно боевой клич и вели студентов в водоворот событий.

В то время обстановка вокруг университета накалялась. Обещания президента Сайяса в 1920 году, в период избирательной кампании, оказались обычной предвыборной приманкой. И студенты это поняли. Где-то подспудно, почти стихийно зрел в студенческой массе взрыв, который должен был потрясти основы университетской жизни.

Что же побуждало молодых к мятежу?

За год до окончания первой мировой войны рабочие, крестьяне самого большого государства в мире впервые в истории человечества взяли власть в свои руки. Зарево русской революции осветило все уголки земного шара. В Латинской Америке Октябрьская революция стала импульсом, подтолкнувшим развитие революционного движения. Рабочий класс, студенчество, прогрессивная интеллигенция стали овладевать марксизмом. В большинстве латиноамериканских стран левые, наиболее радикально настроенные социалисты становились коммунистами.

В 1920 году была основана коммунистическая партия в Аргентине. В Чили с 1919 года действовала социалистическая рабочая партия, которую возглавлял Луис Эмилио Рекабаррен, за которым в 1922 году пошли наиболее революционные элементы, чтобы образовать коммунистическую партию. В 1919 году в сентябре на съезде коммунистических групп Мексики была создана партия коммунистов. В начале 20-х годов зашевелилось и студенчество. Первыми поднялись студенты одного из самых старых латиноамериканских университетов в аргентинском городе Кордове.