Моисей Мейерович - Шлиман

Более нижние города бесконечно древнее Микен. Раскапывая их, Шлиман частью разрушил своей траншеей, частью же засыпал землей подлинную Трою. До сих пор ученые не могут этого простить Шлиману. Но прав знаменитый историк античности Эдуард Мейер, писавший: «Для науки исключительно полезным оказалось антиметодическое стремление Шлимана докопаться до самого «материка». При систематических раскопках едва ли были бы открыты древнейшие слои, скрытые в холме, а с ними и та культура, которую мы называем собственно троянской». Мейер здесь подразумевает культуру так называемого «второго города» Гиссарлыка, относящего к третьему тысячелетию до нашей эры.

Такова цена «научной ошибки» Шлимана: он увел нас не в двенадцатый век до нашей эры, как сам предполагал, а примерно в тридцатый.

Но это еще не все.

В 1900 году англичанин Артур Эванс стал раскапывать город Кносс на Крите. В земле был найден современный Микенам громадный дворец с «тронными залами», жилыми покоями, коридорами, лестницами, ванными комнатами. Стены дворца были покрыты чудесной фресковой живописью. Фрески изображали пирующих женщин, мальчика, собирающего цветы, вождя, гуляющего по полю, гимнастов, прыгающих через мчащегося быка, женщин, приносящих жертвы богам.

Во дворце из найденных поблизости могилах сохранились необычайно художественно выполненные вазы, изделия из золота и бронзы, много статуэток. Около трех тысяч табличек, покрытых надписями на неизвестном языке, нашел Эванс.

Вслед за Кноссом были найдены подобные же древние поселения на юге Крита, в Фесте, а затем и в ряде других мест: и на Крите, и на Кикладских островах, и на материке.

Теперь наука с несомненностью установила, что в бассейне Эгейского моря в «догреческие» времена существовала богатая и сложная культура. Историки называют ее эгейской, или крито-микенской культурой.

Уже четыре тысячи лет тому назад Крит был могущественной морской державой (Вот где разгадка фактов, объяснение которых Шлиман искал у финикиян,- она заключается в морском могуществе Крита), распространившей свое культурное и, вероятно, политическое влияние на весь бассейн Эгейского моря. Критяне вели торговлю с далеким Египтом и даже вступали в сношения с Месопотамией и со странами западного Средиземноморья.

Кносский дворец строился и перестраивался в течение ряда столетий. Археологам удалось расчленить различные периоды культурной жизни Крита. Эванс назвал их по имени мифического критского царя Миноса «минойскими» и различает три периода – раннеминойский, среднеминойский и позднеминойский. Каждый из этих периодов разделяется на три подпериода. В общей сложности на Крите можно проследить развитие культуры от неолитической эпохи примерно до конца второго тысячелетия до нашей эры.

Соответственно и в Микенах и на Кикладских островах установлено это деление на периоды, помогающее изучить развитие общества и состояние производительных сил на различных этапах эгейской культуры, о существовании которой наука и не подозревала шестьдесят пять лет тому назад.

«Эгейская проблема» еще далеко не разрешена. Часть ученых видит в кносском дворце, в крепостях Тиринфа и Микен доказательство существования рабовладельческой формации с государственной организацией, близкой по типу к восточным деспотиям. Другие считают, что поселения Крита, Трои, Микен, Тиринфа возникли и развивались на различных этапах общинно-родового строя. Этот спор в науке еще не закончен, и рано делать какие-либо окончательные выводы.

Но советская наука установила несомненный факт, что «эгейцы», исконные обитатели бассейна Эгейского моря, вовсе не были вытеснены и полностью уничтожены пришедшими откуда-то извне «греками». Есть преемственность между эгейской и греческой культурой.

Нет сомнения в том, что дальнейшее развитие исторической науки полностью раскроет «эгейскую проблему».

К сожалению, до сих пор мы не можем прочесть ни слова на догреческом языке. Многочисленные критские надписи еще не расшифрованы. Если бы удалось их прочесть и восстановить язык, на котором они написаны, история Крита, Микен и Трои, вероятно, была бы нам сейчас известна гораздо лучше.

Характерно, что Эванс за тридцать с лишним лет опубликовал лишь небольшую часть найденных им надписей. Почему? Может быть, он надеется сам прочитать их и не хочет ни с кем делиться заслугой расшифровки языка Крита?

Как в этом отношении не похож был на Эванса Шлиман! Капиталист в личной жизни, он в науке переставал быть собственником. Он бывал счастлив, когда ему удавалось привлечь к своему любимому делу еще хоть одного ученого.

Можно себе представить, в какой ужас пришел бы Шлиман, если бы прочитал писания нынешних фашистских лжеученых, которые объявили микенцев «расой господ», а критян – «расой рабов», которые считают могучего героя народного эпоса – Одиссея – трусливым и немощным «представителем южной расы» в противоположность храбрым «северным германо-грекам» (?!) и, в довершение всего, начали бешеное наступление на «Илиаду» и «Одиссею» под лозунгом: «Гомер был… евреем»!

Перед всем этим чудовищным бредом, подлежащим изучению психиатра, даже незабвенный артиллерист Беттихер с его нападками на Шлимана, должно быть, показался бы образцом научной добросовестности!

Эта беспримерная в истории науки фальсификация далекого прошлого, поразительное убожество мысли запечатлены в книгах, распространяемых с надписью: «Официально рекомендовано министром народного просвещения для школьных библиотек». Разве все это не свидетельствует о том, в какую глубочайшую бездну скатилась немецкая историческая наука в условиях фашистского варварства?

Справедливы слова современного выдающегося антифашистского писателя и историка Генриха Манна: «Фашизм и история – несовместимы. И уже поэтому история обрекла фашизм на неминуемую гибель».

…Генрих Шлиман стоит того, чтобы в нашей стране, стране социализма, где созданы все условия для расцвета подлинной исторической науки, где широкие народные массы проявляют глубочайший интерес к познанию пути, пройденного человечеством на протяжении тысячелетий, – Шлиман стоит того, чтобы помянули его добрым словом. Он – самоучка – был полон благородной страсти к знанию. Он был интернационалистом до мозга костей (недаром к концу жизни он владел уже пятнадцатью языками!). Он любил творчество народа и верил в побеждающую силу этого творчества. Смелый искатель, он мучительно трудно становился настоящим ученым, но он сумел проложить науке новые пути. Он помог нам искать и находить следы прошлого, которые мы изучаем для того, чтобы строить будущее!