Мои воспоминания - Жюль Массне

Он покинул библиотеку с сокрушенным сердцем и высоко поднятой головой, словно генерал, что с воинскими почестями оставляет осажденный город, который он доблестно защищал. Он выглядел победителем, распахнувшим двери, за которыми его собирались запереть.

До последних дней приходил он на заседания Академии и умер стоя, как и подобало столь упорному труженику. На упреки домашних, что он встает слишком рано, он отвечал не иначе как: «Дни стариков должны быть долгими, ибо их не так много осталось». Слова, достойные быть выгравированными на его надгробном памятнике, ибо ими он руководствовался всю жизнь.

В Академии надписей и изящной словесности скорбят также об иностранном ассоциированном ее члене Адольфе Тоблере, который на протяжении сорока лет преподавал романскую филологию в Берлине. Он родился 23 мая 1835 года неподалеку от Цюриха.

В течение всего девятнадцатого столетия он содействовал изучению старофранцузского языка и нашей старинной литературы и распространению знаний о них. Любопытно отметить, что это благородное начинание принадлежало уроженцу Цюриха, работавшему в Берлине. Скажем же последнее «прости» иностранному ученому, который любил нашу страну, так как полюбил ее словесность.

И я не хочу прощаться с Академией надписей, не упомянув о самом значительном событии этого года. Я говорю о недавних открытиях в Северной Азии. 25 февраля Поль Пелио представил Академии отчет о результатах доверенной ему миссии в Китайском Туркестане, которую он усердно исполнял целых три года. Исследованные в этом регионе руины, храмы, украшенные фресками пещеры явили нам неизвестные доселе цивилизации первых веков нашей эры. Но главным открытием стала библиотека, содержащая рукописи, сделанные ранее одиннадцатого века. Библиотека эта находилась в пещере, замурованной, по всей видимости, около 1035 года. Вход в нее случайно открыли буддийские монахи в 1900 году.

Господину Пелио повезло приобрести у монахов и доставить во Французскую национальную библиотеку пять тысяч свитков, среди прочего — один прекрасно сохранившийся китайский манускрипт на шелке пятого или начала шестого века. Какое сокровище!

Что повлечет за собой для историков расшифровка этого огромного и нежданного источника информации? Узнаем ли мы о перемещениях народов, что оттуда захлестнули Европу? Ближайшее будущее покажет!

Однако следует вернуться к поминальному списку. Академия наук не отличилась бережливостью, потеряв двух своих членов: Букет де ла Грие и Мориса Леви. Мы не станем обозревать весь путь господина Букет де ла Грие, инженера и испытателя, работавшего в Новой Каледонии, где его корабль потерпел крушение, в Египте, в Сен-Жан-де-Люз, где он защитил береговую линию, искусственно подняв риф Арта у входа в порт Ла-Рошель, на острове Кэмпбелл и в Мексике, где он наблюдал транзит Венеры. Именно после этого вы призвали его к себе. Последней его мечтой, как вы все знаете, стало превращение Парижа в морской порт. Он не увидел воплощения своих грандиозных планов, несмотря на то, что боролся за них целых пятнадцать лет. То, что он посеял, пожнут другие. Впрочем, эта идея уже кажется устаревшей, ибо уже близко время, когда над нашими головами будут парить воздушные суда. Что гораздо лучше портов и каналов!

Недавняя кончина Мориса Леви повергла Академию наук в скорбь. Как мы все были смущены, когда прочли в некрологе президента Эмиля Пикара, насколько обширны и разнообразны были его труды. Его ум, поистине энциклопедический по охвату и несравненный по ясности, справлялся с любыми проблемами, именно он сделал Мориса Леви мэтром, непревзойденным в умениях.

Впрочем, я касаюсь сейчас вопросов, о которых трудно и даже опасно долго рассуждать музыканту. Мне следовало бы скромно признать, что я далеко не лучшим образом в них разбираюсь, использую непривычную мне клавиатуру. Однако боязнь ошибиться есть первый признак мудрости. И да позволено мне будет лишь трепетать, когда в связи с именем Мориса Леви упоминают о принципах термодинамики и энергетике, о бесконечно малых величинах, о математической теории упругости, аналитической или небесной механике — областях, в которых он прославился.

Академия наук потеряла также трех ассоциированных членов и одного вольного. Сначала господин Агассис скончался на корабле, на котором возвращался в Америку с одного из ваших заседаний. Великий зоолог, он единственный представлял в США изучение биологии моря.

Затем немецкий врач Роберт Кох, прославленный своей борьбой с туберкулезом. Не победив его полностью, он, однако, нашел возбудитель болезни и тем самым, возможно, пробил брешь для тех, кто сможет победить это ужасающее зло.

И наконец совсем недавно умер знаменитый итальянский астроном Скиапарелли, директор Миланской обсерватории.

Его деятельность привлекает внимание композиторов и мое, в частности, не потому, что этот ученый всю жизнь занимался вопросами происхождения блуждающих звезд, которые порой интересуют и нас, против чего не возразит мой славный друг Сен-Санс, являющийся активным членом Астрономического общества Франции, где он охотно делится своими мыслями о строении небесного свода, но и потому еще, что любого музыканта притягивает к себе музыка сфер, упоминаемая божественным Платоном, к коей он тоже жаждет приобщиться.

Да и сам оборудовал в верхнем этаже своего уединенного жилища в Эгревиле нечто вроде обсерватории, разумеется, не в иллюзорной надежде постигнуть небесную музыку, а с целью при помощи телескопа получше выбрать планету, где я хотел бы провести вторую свою жизнь. Ибо невозможно сомневаться в том, что нам дана такая надежда, как утверждает американский философ Уильям Джеймс, недавно ушедший ассоциированный член Академии нравственных и политических наук, автор «Бессмертия человека» и «Вселенной с плюралистической точки зрения». Его считают величайшим мыслителем Америки со времен Эмерсона. «Прагматизм» создал ему репутацию и стал чем-то вроде новой религии. Именно там он убедительнейшим образом сформулировал принципы своей спиритуалистической веры. И в доказательство оставил своим адептам из «Психологического общества» послание, где обещал, что будет общаться с ними «оттуда».

И самое время, кажется, придержать себе местечко наверху, если я хочу там устроиться. Этого мнения придерживаются многие рассудительные люди, и мне вспоминается забавный анекдот, рассказанный моим замечательным соавтором Катулом Мендесом. Это случилось в дни его молодости, когда он вел трудную жизнь, кормясь только своими талантами. Бывали вечера, когда он не знал, чем поужинать и вынужден был, как сам говорил, потуже затянуть пояс. В один из таких мрачных вечеров он задумчиво прогуливался по бульвару в обществе своего друга Вилье де Лиль-Адана, чья мошна была ничуть не более тугой. Мендес, не потерявший, несмотря ни на что, твердость духа, решил, что лучше всего поддержать товарища мечтами, если ничего более существенного в меню нет. Дрожа от возбуждения,