Лариса Бау - Нас там нет

Как жила тетя Рая? Руки у нее болели зимой, три места убирала: соду в ведро — и скрести голубые стены щеткой. Зато ногти как полированные. У нее был ситчик в стопочках в коробке — все Берте шить. Иногда моя бабушка уговаривала и шила самой тете Рае. Помню, у нас дедушка нашел красивую пуговицу, под нее теть Рае платье сшили — как брошка, красовалась пуговичка. Мне до сих пор стыдно: так жалко было пуговицу отдавать, рыдала прям, мелочная моя душа.

А бабушка Берто-Яшина тетю Раю ругала: за мужа-шлемазла[28] непутевого, за Яшкины двойки, за Бертино обжорство, за то, что когда-то техникум не закончила… Плакалась мужьей фотографии — бидне[29] у нас дочки. У бабушки на краю земли в Барнауле еще одна дочка была, образованная училка, но хромая, без мужа родила. И вообще после бабушкиного мужа, которого «ранило уже в Берлине, и он упал в лестничный пролет», не было годящих мужиков, шваль одна, а до Бертиного бабушка не дожила — мечта, а не мужик! Хоть внучке повезло.

Зимой тетя Рая ходила в калошах с шерстяными носками. Поэтому ее принимали за узбечку. Берта стеснялась — тут Кремерша в трофейных немецких ботах, АннМихална в полсапожках, а теть Рая в калошах!

А еще тетю Раю пчела укусила, мы все три дня ходили диспансер мыть за нее.

Тетя Рая не разрешала бабушке Берту и Яшу драть. На что бабушка возражала так: если бы она Раю драла, та была бы докторшей замужем за начальником.

— Мамен, ты ж мне сама не дала в партию вступить! Я, мож, уже секретарем была, — рыдала тетя Рая.

— Нет, ты послушай что говорит твоя мизинке,[30] — кричала бабушка в мужью фотографию, — в партию, чтоб ее первую замесили в лагерные, как Фимину жену?

Когда кричали громко, мой дедушка посылал бабушку с кагорчиком на успокоение. Я проскальзывала рядом, и мы устраивались с Бертой на балконе плеваться…

Что-то печально я завспоминалась.

Вы, наверно, подумаете, что ничего светлого в ее жизни не было? А вот и нет! Когда ее в Израиле парализовало, зять катал ее на коляске и в парк, и на экскурсии, и на Кипр, и в кино. И внуков увидела — один другого лучше. И еды у них было навалом, и шелковые платья, и Яша на аккордеоне играл! И жидами не обзывали. И с подоконника бабушка в ящичке не ругалась больше.

А главное, тетя Рая умерла во сне, не каждому так везет.

Это ее Б-г поблагодарил за жизнь.

Спасибо, тетя Рая, и от нас тоже!

Другая моя подружка Лилька отличалась от Берты только тем, что была худая и юркая, как мышь. А в остальном они были похожи: орали, толкались, дрались, я еле поспевала за ними. Из боевых искусств я освоила только кусачество, ябедничество и тыканье кулаками, зажмурившись. Ну еще я умела портить настроение неподходящими размышлениями. В момент размышлений Лилька меня иначе как дурой или психической не называла. Даже мою бабушку просила промыть мне мозги.

Иногда мне кажется, что мы больше дружили с тетей Риммой — Лилькиной мамой, когда она вертелась с нами, а Лилька сидела надутая на скамейке.

Лилькина мама, детородный доктор тетя Римма, была решительная женщина.

— Я с ним разведусь, уеду к маме, а он пусть сидит с доской.

Доска — большой чертежный кульман — была причиной всех ее негодований. Муж инженер Бергсон, чемпион Узбекистана по боксу, отгородил часть комнаты с доской и никого туда не пускал. Он стоял там каждый вечер, за этим кульманом, чертил и баловался белыми линеечками с движками посередке, ему даже чай туда подавали.

Родина ждала его труд, ну он и старался. А тетя Римма с Лилькой уже ничего не ждали. Лилька тоже ненавидела этот кульман, рисовала на нем чертиков и скребла ножиком, за что папа Бергсон орал не нее и пугался советской власти.

Тетя Римма жаловалась моей бабушке, что живет как вдова, а это «пи*дец, а не жизнь», у нее на работе рожают по десять человек за смену, это вдохновляет ее, она еще молодая и так далее. А Бергсон за кульманом! Ну сами понимаете. Они шептались, чтоб я не слышала. Ну мне и слышать не надо было, я и так все понимала, о чем они. Вон Тане Буркановой скажите два слова, она вам все объяснит.

Вот и я вырасту, будет у меня муж, будет он за кульманом сидеть, а я как вдова… А если не за кульманом, то в пожарной машине или канаву рыть… В общем, все равно, а я, как вдова, в расцвете лет. Как же светлое будущее организовать?

Один раз во дворе случилось немыслимое, прямо на моих глазах.

Лилина мама, детородный доктор, подобрала в пыли окурок, отряхнула его и закурила!

Лилина мама, тетя Римма, врач, которая всех требовала руки мыть! И считала чистоту полезной!

Моя бабушка заверещала про туберкулез, который обязательно случится у Лилиной мамы уже на следующий день.

— Сил нет и нервов никаких! — пискнула Лилина мама.

Я не могла этого пережить, я вылезла из-за бабушкиной спины и зашипела:

— Тетя Римма, курить вредно, дедушка даже бросил! (Это его бабушка пилила, а он не часто с ней соглашался.)

Лилина мама засмеялась и заплакала, бабушка повела ее к нам, налила ей кагорчик из воскресного запаса, выперла меня из кухни, и они доплакали вместе.

Потом она ушла, а бабушка велела молчать во дворе, а не то!

Про «не то» было понятно, еще как!

Мне хотелось утешить тетю Римму, даже отдать ей своего мишку, но ведь Лилька враз отнимет!

На следующий день я следила за ихней дверью, но вроде все было как обычно, никто не умер, не ушел с чемоданом, не ввалился пьяный.

И в такую жизнь надо будет вливаться со временем, надо кагорчиком запастись. И папиросками…

Берта и я своих бабушек любили очень, а вот Лилька свою ненавидела до абсолютизма, это слово означало, что ну ни капельки никакого другого чувства там не было.

Но это не страшно, потому как ейная бабушка далеко была. В украинском городе со смешным названием Черновцы. Теть Римма тоже эту свою мамашу терпеть не могла и сбежала от нее взамуж в Ташкент.

Так вот эта Лилькина Страшная Бабушка иногда наезжала к зиме, и эти две недели состояли из скандалов и слез, истерик на лестнице: «Соседи, у меня ужасный зять, черствая дочь, испорченная внучка, пойду повешусь!» Хорошо хоть ихнюю морскую свинку не поминала лихом.

Перед приездом этой Страшной Бабушки мыли не только всю квартиру, но и лестницу. Готовили-пекли, проветривали. На вокзал ездили встречать без ненавистного зятя, он даже иногда уходил ночевать к соседям, чтоб она лишний раз не скандалила.

Свои папироски теть Римма прятала у нас. Ходила к нам курить на балкон и возмущаться. Наш балкон был виден с ихнего. Страшная Бабушка в подозрениях вылезала на балкон и орала на всю улицу: «Ты опять куришь, у тебя в легких уже черви завелись, и вонь стоит на всю улицу». Прохожие пугались, растерянно поднимали головы — откуда этот глас небесной кары раздается? Но потом начинали смеяться, и самые некультурные даже свистели и показывали пальцами. Тогда глас бранился на прохожих и теть Римма могла спокойно докурить папироску и еще хлебнуть кагорчика у нас на кухне.