Андрей Шагланов - «Севастополь останется русским!» Оборона и освобождение Крыма 1941-1944

Между 22 и 23 часами из бухты в море вышел буксир с мусорной баржой. Для обеспечения его выхода и возвращения по приказанию капитана 1 ранга Н. Рыбалко включили Инкерманские створные и Херсонесский маяки. Телефонная связь с маяками работала хорошо. В первом часу 22 июня начальник штаба флота контр-адмирал И.Д. Елисеев получил телеграмму народного комиссара Военно-морского флота Н.Г. Кузнецова: «Северному, Краснознаменному, Балтийскому, Черноморскому флотам, Пинской и Дунайской флотилиям оперативная готовность № 1 немедленно». В связи с этим был вскрыт пакет, содержавший документы, определяющие действия оперативной службы при переходе флота на высшую оперативную готовность[64].

В 1 час 15 мин. по флоту была объявлена оперативная готовность № 1, на которую примерно к 2 час. перешли все разнородные силы[65].

В соответствии с этими документами вся оперативная служба флота была поднята на выполнение приказа наркома ВМФ. Через дежурного по связи флота срочно оповестили все военно-морские базы и соединения флота о приведении сил в полную боевую готовность. О приказе немедленно доложили командующему Черноморским флотом Ф.С. Октябрьскому. В 01 ч. 55 мин. по Главной базе флота был дан сигнал «большой сбор». Спящий город огласился звуками сирены, сигнальными выстрелами батареи, громкими оповещениями городской радиотрансляционной сети. Со всех сторон города моряки флота спешили на корабли и в части[66].

В соответствии с документами корабли и части приступили к приемке боеприпасов, топлива, продовольствия, доукомплектовывались личным составом. Органы тыла флота подавали на корабли все виды боевого снабжения. Действия соединений кораблей, частей и органов тыла флота отличались слаженностью и четкостью и укладывались в принятые на флоте нормативы времени. Переход флота на высшую готовность был отработан хорошо и проходил без каких-либо существенных нарушений плана. По прошествии нескольких минут после сигнала «большого сбора» город погрузился в темноту. Однако маяки в районе Главной базы продолжали гореть. При попытке передать приказание о выключении огней маяков обнаружилось, что связь со всеми ими нарушена. Пришлось обратиться к начальнику гарнизона генерал-майору П.А. Моргунову, который приказал послать на маяки посыльных на мотоциклах с ближайших к ним батарей и воинских частей[67].

Огни маяков были погашены до начала воздушного нападения противника, за исключением Верхнего Инкерманского маяка, куда мотоциклист не успел доехать. Огонь этого маяка горел и во время налета вражеской авиации. Однако один этот маяк не мог дать надежного ориентира вражеской авиации для удара по важным объектам Главной базы и по кораблям флота. Вскоре после налета авиации противника связь с маяками была восстановлена. Нельзя точно утверждать, было ли нарушение связи с маяками результатом диверсии, но, вероятно, это так, потому что связь была нарушена сразу со всеми маяками, тогда как до этого не было ни одного случая нарушения связи хотя бы с одним из них[68].

Вскоре после получения телеграммы наркома в штаб флота прибыли командующий флотом вице-адмирал Ф.С. Октябрьский и член Военного совета флота дивизионный комиссар Н.М. Кулаков. С объявлением «большого сбора» начали собираться офицеры штаба флота. Подавляющее большинство командиров недоумевало по поводу внезапного вызова. Однако вскоре они занялись своими делами, начали получать противогазы, оружие и т. п. Отдельные командиры соединений просили сообщить обстановку. Вскоре после объявления «большого сбора» в комнату оперативного дежурного пришли И.Д. Елисеев, начальник оперативного отдела штаба флота капитан 2 ранга О.С. Жуковский, начальник разведывательного отдела полковник Д.Б. Намгаладзе и ряд других руководящих офицеров штаба флота[69].

Примерно к 3 часам 22 июня поступили донесения от военно-морских баз и соединений флота, береговой обороны, частей ПВО и авиации о переходе на оперативную готовность № 1. Перешла на оперативную готовность № 1 и Дунайская военная флотилия. Около трех часов ночи к дежурному Н. Рыбалко поступили донесения от постов службы наблюдения и связи и воздушного наблюдения, оповещения и связи, находившихся в районе Евпатории и мыса Сарыч, что они слышат шум моторов самолетов, идущих курсом на Севастополь. Тотчас же за этими докладами дежурному Н. Рыбалко позвонил начальник ПВО флота полковник И.С. Жилин, получивший донесения службы ВНОС одновременно с Н. Рыбалко, и спросил, как быть с открытием огня по неизвестным самолетам. После сообщения об этом И.Д. Елисееву последний потребовал доложить командующему. Далее выслушав доклад Н. Рыбалко о появлении неизвестных самолетов, командующий флотом спросил: «Есть ли наши самолеты в воздухе?» Н. Рыбалко ответил: «Наших самолетов в воздухе нет!» Затем Н. Рыбалко вновь задал вопрос: «Как быть с открытием огня?» После небольшой паузы командующий флотом ответил: «Действуйте по инструкции». После этого Н. Рыбалко позвонил полковнику Жилину и передал приказание: «Открыть огонь по самолетам»[70].

Следует отметить, что в период с 22 июня 1941 года по 1 марта 1942 года в г. Севастополе было зарегистрировано 156 налетов вражеской авиации. Особенно интенсивные налеты наблюдались в ноябре и декабре 1941 года, а также в феврале 1942 года. Всего за данный период было сброшено мин и авиабомб – 1971, артснарядов – 6672, зажигательных бомб свыше 1500. В том числе было разрушено 274 дома, зафиксировано 45 случаев разрушения водопровода и 156 случаев разрушений высоковольтной сети. Вместе с тем от зажигательных авиабомб возникли пожары в количестве 31[71].

Через короткий промежуток времени, когда самолеты врага подходили к базе, части ПВО включили прожекторы, а зенитные батареи и корабельная зенитная артиллерия открывали огонь. Это было в 3 часа 13 минут 22 июня. Самолеты противника шли на небольшой высоте. Как стало потом известно, они несли только неконтактные парашютные мины, против которых у нас тогда не было эффективных средств и способов борьбы, с задачей заблокировать стоявшие в Севастополе корабли Черноморского флота[72].

Расчет противника застать флот неподготовленным к отражению удара его авиации не оправдался. Неприятельские самолеты, встреченные неожиданным для них действительным зенитным огнем, не смогли полностью решить стоявшую перед ними задачу. Две мины на парашютах упали на берег в черте города, несколько на мелководье в районе входа в Севастопольскую (Северную) бухту и за чертой города и только две или три мины попали на фарватер. Все это стало известно несколько позже, а в момент налета и вскоре после него обстановка продолжала оставаться неясной[73].

Первоначально считали, что враг ставит обычные якорные мины. 22 июня корабли охраны водного района (ОВР) главной базы (командир контр-адмирал В.Г. Фадеев, начальник отдела политической пропаганды полковой комиссар Н.А. Бобков, начальник штаба капитан 2 ранга В.И. Морозов) провели траление Южной и Северной бухт, а также фарватера по Инкерманскому створу. Мин обнаружено не было. Однако в 20 час. 30 мин. того же дня у Карантинной бухты на мине подорвался и затонул буксир «СП-12»[74].

Продолжалась стрельба зенитной артиллерии, светили прожекторы, а наблюдательные посты докладывали о сбрасывании самолетами «парашютистов». Взрывов бомб пока не было слышно. Начальник разведки Д.Б. Намгаладзе, поспешно оценив обстановку, сделал вывод и доложил его И.Д. Елисееву и О.С. Жуковскому: «Это немцы-парашютисты хотят захватить штаб флота». И.Д. Елисеев срочно вызвал начальника общего отдела штаба полковника Ю.Г. Раева и приказал ему немедленно организовать оборону штаба флота. Раев ответил, что он не имеет бойцов. Тогда начальник штаба распорядился использовать для этого временно работников штаба и флагманских специалистов флота. Мне же было приказано вызвать роту краснофлотцев из учебного отряда для обороны штаба флота, но рота эта к штабу так и не прибыла. По всей видимости, с выяснением обстановки вызов ее был отменен»[75].

Выполняя приказание И.Д. Елисеева, полковник Раев организовал из флагманских специалистов штаба отделение для охраны здания штаба. Функции командира отделения выполнял флагманский инженер-механик флота инженер-капитан 2 ранга Б.Я. Красиков; остальные флагманские специалисты флота выполняли функции бойцов отделения. Таким образом, отсутствие заранее подготовленной охраны штаба флота вынудило отвлечь от своих прямых обязанностей опытных специалистов флота[76].

Дальнейшие события очень скоро показали ошибочность предположения о выброске противником парашютного десанта. Налет самолетов, сильный огонь зенитной артиллерии, взрывы мин, упавших в городе, сразу внесли ясность – началась война. Нужно сказать, что вплоть до налета многие военнослужащие, в том числе и руководящие офицеры, а о гражданском населении и говорить не приходится, предполагали, что все события той роковой ночи являются лишь учениями. Впоследствии, по воспоминаниям Н. Рыбалко, он не от одного офицера слышал, что, наблюдая огонь нашей зенитной артиллерии, они восхищались ею и говорили между собой: «До чего хорошо организована внезапная зенитная стрельба и притом сразу же после флотских учений, чтобы проверить бдительность». Следует отметить, что в эту ночь было сбито 2 вражеских самолета. Во всяком случае, днем 22 июня в штаб флота была доставлена часть плоскости одного из сбитых самолетов со свастикой, и Н. Рыбалко лично видел эту плоскость[77].