Всегда со мной. О моем Учителе РАБАШе - Михаэль Семенович Лайтман

– Не знаю. Ты должен сам это почувствовать.

– Как?! – спросил я, почти вскрикнул.

– Сердцем, – ответил он. – Больше никак. Он всех отправлял к Творцу.

Никогда и никого не замыкал на себе.

Прошла неделя, и я увидел, что РАБАШ «потеплел» ко мне.

Я приходил к нему в больницу каждое утро, проводил с ним целый день, я готовился к этому, решил все будничные дела, чтобы меня ничто не отвлекало. Я очень старался не пропустить ни слова им сказанного. Это требовало большого напряжения.

Находиться с каббалистом такого уровня один на один – не просто. Были состояния, когда я вдруг с удивлением обнаруживал, что у меня нет вопросов. И вроде были, и я ведь заготовил их массу, думал – обязательно спрошу. И вдруг сижу напротив РАБАША и немею.

РАБАШ как бы «глушил» меня. Я не мог рта открыть, а он словно не обращал на меня внимания. Как часто потом я ощущал, что он руководит всей моей жизнью, что он все про меня знает наперед. Так оно и было.

Именно в больнице у нас возник тот контакт, который потом превратился в настоящую, неразрывную связь.

Я помню, однажды не выдержал и с болью спросил его: «Ну как понять это, как?!» Как бы с ощущением – «Ну что ты меня мучаешь?!» И он вдруг ответил мне так просто, так понятно, он почувствовал мое состояние. Мы говорили о том, что написано в Талмуде: двое держатся за талит, и один утверждает «Это все мое», а другой отвечает – «Нет, мое».

– Ну о чем здесь речь? – спросил я его. – Зачем они разрывают талит, эти двое?!

И он вдруг сказал:

– Талит[20] – это человек.

Я, помню, замер. Я поразился. Это переворачивало мозги.

А он продолжил:

– Двое, которые его разрывают, – это две силы, которые держат человека: злое начало и доброе, желание насладиться и желание отдачи.

Это было так просто и, в то же время, так глубоко.

– А сам человек должен видеть себя нейтральным, находящимся между ними, – сказал РАБАШ. – И быть ответственным за то, кто из них двоих будет говорить в нем. А теперь спроси, что Творец хочет от тебя. Это же Он так действует на тебя с двух сторон, Он!

Я вдруг так ясно ощутил, какая же неимоверная глубина заложена в нем. И что мне надо руками и зубами держаться за него из последних сил. И благодарить Творца, что дал мне этот шанс в жизни. Но вот проходит время, буквально несколько минут. И снова передо мной прежний, «сухой» РАБАШ, который раскрывает «Учение десяти сфирот» и начинает монотонно читать прямо с того места, на котором раскрыл. Без всяких объяснений, без эмоций, читает, не обращая внимания, что я снова ничего не понимаю, ничего не ощущаю, что я снова потерян и пуст.

Сегодня я уже понимаю, что он видел меня насквозь. Знал наперед, что я останусь с ним, что кроме этого, все остальное ничего для меня не стоит, что я никуда не уйду, знал вообще все, что будет со мной. И готовил меня к этой будущей жизни.

Вот так и бросал он меня то в огонь, то в полымя. То понимаю, то нет. То ощущаю, то нет. То он велик, то мне надо бороться за его величие.

В этой постоянной борьбе я и закалялся. И вдруг осознал, что езжу в больницу уже месяц, и что РАБАШа вот-вот выпишут.

Я ужаснулся. Что же будет со мной тогда? Нет, это не может прекратиться! Я не могу никому отдать эти наши ночные уроки вместе, я не могу представить, что не буду готовить ему кофе, как он любит, по-иерусалимски, ложечку без горочки и кипяток без сахара, что не будет этой тишины, когда мы сидим один на один, он закрывает глаза, молчит и думает, а я буквально чувствую, с Кем он говорит, и так боюсь помешать ему, боюсь шевельнуться, вздохнуть.

А когда он начинает читать своим высоким гортанным голосом, мне хочется, чтобы это продолжалось вечно! И я ловлю себя на мысли, как же он похож на моего деда! Какой же он родной мне! Как же я не могу без него жить!

Мое сближение с ним началось именно с этой «нашей» больницы. Я пишу «нашей», пишу «мы там лежали», – это потому, что такое ощущение и было все время. И у меня, и у него.

Страхи мои были напрасны. После больницы все только началось. Начались наши совместные прогулки по парку, поездки в лес Бен Шемен, разговоры, молчание вдвоем, – жизнь началась.

После больницы он был очень слабый. В него вкачали такое количество антибиотиков, что, когда мы приезжали в лес или в парк, я старался подвезти его поближе к скамейке. Он выходил из машины, делал несколько десятков шагов и говорил: «Я ложусь». Я быстро подкладывал поролоновый матрац, и он, ослабленный, как ребенок ложился и засыпал на час-полтора.

А я стерег его сон. Курил невдалеке и читал тексты, которые дали РАБАШу на проверку. Это были статьи Бааль Сулама, они потом вошли в первый том книги «Плоды мудрости»[21].

Когда РАБАШ вставал, я ему давал горячего чая из термоса или кофе. Он немножко сидел, мы разговаривали, но очень мало, я не хотел его утомлять, и он начинал, не торопясь, проверять тексты.

Сразу было видно, как трепетно он относится к каждому слову своего отца, как чувствует постороннее вмешательство, как любую редактуру определяет мгновенно.

Здесь было изменено слово, здесь было вставлено предложение, а это не рука отца, он так не мог написать. Уже тогда я увидел, какая неразрывная внутренняя связь есть между ними. Самое удивительное, что он ни разу не ошибся.

Он мне говорил, что нельзя исправлять написанное каббалистом. Даже если кажется, что это не логично, что это грамматическая ошибка,