Эдит Пиаф - Моя жизнь

Мы виделись с ним всего несколько минут. Губы его дрожали, когда он говорил мне: «Я знаю, что ты меня больше не любишь. Но я не могу тебя забыть. Для тебя, в память о тебя, я развелся».

В этот день я поняла, что по собственной вине прошла мимо счастья.

Он напомнил мне о себе ещё раз, во время моей последней болезни. Прислал образок, который я подарила ему на счастье. Он написал: «Он тебе нужнее, чем мне».

А теперь пришло время рассказать вам о человеке, который по-настоящему осветил мою жизнь и, конечно, изменил бы её навсегда, если бы смерть не прервала наши удивительные отношения. Вы понимаете, конечно, что речь идет о знаменитом чемпионе по боксу, Марселе Сердане.

Я начала говорить о нем и остановилась, потому что мне это слишком тяжело, несмотря на время, несмотря на все, что потом прошло через мою жизнь, принося то радость, то горе.

И даже несмотря на мою последнюю любовь, такую неожиданную, такую живительную. Мой мальчик, мой муж, Тео, думаю, поддержит меня в последний мой час.

Но все-таки хорошо, что я говорю сейчас об этом: обо мне и Марселе Сердане.

Это удивительная, несравненная история любви. Любви, которая пришла ко мне в тридцать лет и одним ударом смяла мое прошлое: печальные интрижки, драки и мимолетные приключения.

Мое прошлое, сколько ночей оно не давало мне спать! Длинная вереница лиц, неотвязно преследующая меня; мой отец, заставляющий меня петь на улицах; его любовницы, то ласкавшие, то колотившие меня; Малыш Луи — мой первый возлюбленный; Альберт — сутенер с площади Пигаль, с которым я жила; Лепле — владелец «Джернис», в чьем убийстве меня обвиняли; и Раймон Ассо, и Поль Мерисс, и все мужчины, которыми я забавлялась или которые дурачили меня…

И все это далеко не всегда было красиво…

Вот почему мне необходимо сегодня говорить о Марселе и обо мне. Я хранила молчание об этих двух годах моей жизни. Я не могла даже думать о них.

Но я не хочу умереть, пока не скажу истинную правду о нем и обо мне.

Чего только не говорили про нас! Нас выслеживали, за нами подглядывали. Рассказывали отвратительные вещи. Меня обвиняли, что я украла мужа у жены и отца у детей.

Многие дорого бы дали, чтобы узнать про нас всякие подробности, и, не имея этой возможности, выдумывали что попало.

Теперь я вам расскажу всю правду о нас.

Да, я любила Сердана. Больше того, я обожала его, как бога! Чего только я не сделала бы для него!

Я хочу, чтобы он жил в памяти людей. Я хочу, чтобы все знали, какой он был великодушный, какой удивительный.

Я хотела бы закричать на весь мир: «Марсель Сердан преобразил мою жизнь!»

До него я была ничто. Нет, простите, я была знаменитой певицей, даже очень знаменитой. Но в моральном отношении я была ничто. Я считала, что жизнь лишена всякого смысла, что все мужчины — скоты, что остается только хохотать, петь и валять дурака, ожидая смерти. И чем раньше, тем лучше.

Один только Раймон Ассо пытался открыть мне иное существование. Но я его бросила, он был недостаточно силен, чтобы удержать меня. По правде говоря, я не любила его, просто мне нужна была его помощь.

Марсель вновь научил меня жить. Он вырвал из меня горькое жало безнадежности, отравляющее мне душу и тело. Он открыл мне радость, ясность и нежность существования. И весь мир осветился для меня.

Я вспоминаю, сколько людей, расположенных ко мне, спрашивали меня тогда: «Как вы можете любить боксера? Это же просто грубое животное?»

Грубое животное, которое могло давать им уроки великодушия!

Кстати сказать, я тоже не сразу распознала его.

Сначала он показался мне скупым. А скупость я считаю самым отвратительным пороком. И дело не только в деньгах, а… во всем поведении. Кто скуп на деньги, тот и сердцем скуп.

Бедный Марсель! Ему просто не хотелось в нашу первую встречу пускать мне пыль в глаза.

Это было в 1947 году в Нью-Йорке. Нас представили друг другу на каком-то коктейле. Марсель готовился к своему первому матчу в Америке, я была поглощена своими репетициями.

Нас было двое французов в Нью-Йорке. Двое французов, без друзей, погибавших от скуки.

Это должно было случиться. Марсель Сердан позвонил мне в «Уолдорф-Асторию» и пригласил пообедать. Я не заставила себя долго упрашивать.

Довольная и гордая, я быстро привела себя в порядок, надела свое лучшее платье. Марсель зашел за мной и сказал: «Идемте скорей, я голоден как волк». Я подумала: «Хорошо! Мы пойдем, наверное, в шикарный ресторан, устроим пирушку».

По дороге я семенила рядом с ним, громадным, как зеркальный шкаф. Вдруг он толкнул какую-то дверь и ввел меня в самую невзрачную забегаловку.

Сидя на табуретках перед стойкой, мы ели «пастрами» — переваренное сухое мясо. Потом он предложил мне стакан пива и порцию мороженого. Все это стоило ему сорок центов.

После обеда я съязвила: «Вам не грозит разорение, когда вы приглашаете на обед своих друзей». Это могло его обидеть, но он только немного удивился и, улыбнувшись, сказал: «А что нам мешает!» И повел меня в один из самых изысканных ресторанов Нью-Йорка — «Ле Гурме».

Там мы пообедали второй раз. Уже как следует!

По-настоящему я узнала Марселя только в следующую нашу встречу, спустя несколько месяцев, в Париже. Я встретила его на улице в довольно странном обществе: он вел под руку своего приятеля. Но это был не совсем обычный приятель… Араб, почти слепой. Меня это заинтриговало. Я проводила их и таким образом узнала целую историю. Этот несчастный был другом детства Сер-дана. Марсель решил спасти его от слепоты. Он вызвал его в Париж из Касабланки, оплатив все расходы на путешествие и на нужды больного. И теперь каждое утро провожал друга к врачу. Он окружил его любовью, подбадривал.

Я никогда не видела никого, кто бы с такой безграничной преданностью, с таким желанием помочь относился к другому человеку. И Марсель добился чуда.

Когда он провожал своего друга на самолет, улетавший в Африку, друг был здоров. К нему вернулось зрение!

А я была навсегда покорена и заворожена сердечностью Марселя Сердана.

Чемпион мира, богатый, обхаживаемый поклонниками, он мог бы себе позволить думать только о себе. Куда там! Вместо этого он посвящал себя другим.

Так я вдруг узнала, что он согласился совершить турне показательных боев в Провансе, вместо того чтобы отдохнуть после одного чрезвычайно трудного матча. Для того чтобы заработать? Нет, свой гонорар он пожертвовал детскому туберкулезному госпиталю.

Узнав об этом, я пришла в негодование. В это время я была в Нью-Йорке и оттуда телеграфировала ему: «Зачем? Если ты потерпишь поражение, ни одна собака тебе не поможет».