Через годы и расстояния - Иван Терентьевич Замерцев

— А ты добивайся, Габор, — насмешливо произнес Чернышов. — Может, с завтрашнего дня новый генерал будет должности раздавать. Влезай в доверие к нему!

Растерявшийся переводчик вышел.

Я сказал генералу Чернышову, что такие шутки не очень уместны.

— С ним можно, — отмахнулся тот. — Вот поживете, узнаете, что это за народ.

— Ну, Габор еще не народ! Судить по нему обо всех нельзя. Кстати, почему вы держите у себя этого карьериста?

— А почему бы и нет? Он неплохой переводчик. — Чернышов поднялся из-за стола и бросил на ходу: — Утром разберемся. А сейчас пора спать.

Я остался один, и мне, разумеется, было не до сна. Завтра нужно вплотную браться за работу. Хотелось скорее вникнуть в новое дело, получить хотя бы первое, общее представление о людях, о городе, о своих задачах.

Из окна приемной я увидел, как уходит за невысокую гору красный диск солнца. Отчетливо обрисовывались темные стены старинной крепости. Это была та самая гора Геллерт, которая часто упоминалась во время боев за город. На склонах ее пролилось много крови...

Хорошо бы воздвигнуть на этой вершине памятник советским воинам-освободителям...

В приемную вошел адъютант, старший лейтенант Соболевский. Этот бывалый воин отличался спокойным характером, рассудительностью и осторожностью. Он доложил, что побеседовал с офицерами комендатуры. Живут они плохо, без всяких удобств, работают в тесной комнатушке, которую шутя называют «канцелярией». Очень хорошо отозвался Соболевский о помощниках начальника штаба старшем лейтенанте К. А. Васильеве и капитане А. А. Тимченко. Оказывается, работники комендатуры, узнав о моем приезде, хотели представиться, но начальник штаба запретил им.

Я приказал адъютанту вместе с шофером П. И. Зеркаловым проверить транспорт: определить количество машин и их марки, проверить подготовку водителей. Но прежде попросил пригласить ко мне начальника штаба.

Не прошло и пяти минут, как дверь распахнулась.

— Разрешите? — услышал я твердый, громкий голос.

На пороге стоял высокий офицер с уверенными манерами кадрового командира. — Начальник штаба Центральной военной комендатуры подполковник Рогозин! — доложил он. — Какие ко мне вопросы?

— Во-первых, здравствуйте.

— Здравия желаю, товарищ генерал!

— Во-вторых: ваше имя и отчество?

— Василий Тимофеевич.

Подполковник был несколько смущен таким началом разговора. Да и вообще положение у него было не из легких. Он, конечно, понимал, зачем я приехал. Но приказ о снятии Чернышова еще не пришел, и никто не позаботился сообщить в комендатуру о перемещениях. Рогозин, естественно, подчинялся указаниям Чернышова, но и со своим будущим начальником не хотел, вероятно, портить отношения.

Подполковник Рогозин сказал, что без разрешения коменданта не может дать мне никаких сведений. К тому же рабочий день закончился, и у него нет под рукой нужных материалов.

Формально он был прав, но меня занимала не форма, а существо дела. Будапешт прифронтовой город. Я назначен его комендантом. За все происшествия, за все недостатки, за бездеятельность спросят с меня. Неужели же мне сидеть у моря и ждать погоды?

— С какой должности вы пришли в комендатуру? — спросил я.

— С должности командира полка.

— Ну вот, вы строевой офицер и порядки знаете. Приказываю вам подготовить данные о каждом работнике комендатуры и о комендантах районов, доложить, какие задачи поставлены перед комендатурой и как они выполняются, по какому плану вы действуете. Сообщите также, какие распоряжения были отданы местным властям...

— Я вынужден позвонить генералу Чернышову.

— Это дело ваше. Но через два часа доложите мне о выполнении приказания.

Подполковник энергично взялся за работу, вызвал с квартир нужных ему офицеров. Через сорок минут передо мной лежали папки с документами. Я взял два верхних листка и углубился в чтение. Это были два приказа комендантов Будапешта — нашего и венгерского. За скупыми строчками явственно вырисовывались два мира, два подхода к людям и, если хотите, две разные философии.

Приказ командира 1-го венгерского королевского корпуса был подписан в те дни, когда город не попал еще в полосу военных действий. Приведу несколько небольших отрывков:

«5. Гражданские лица, у которых будет найдено оружие, боеприпасы, взрывчатые вещества, — будут расстреляны[1] на месте моими соответствующими органами, патрулями и т. п. Национальная гвардия, несущая вооруженную службу в гражданской одежде, а также другие представители партии нилашистов должны носить нарукавные повязки...

6. Лица, распространяющие ложные слухи и деморализующие заявления, если они будут пойманы с поличным, будут расстреляны на месте, а если поступают на них заявления и они подтверждаются, то такие лица будут казнены по приговору полевых судов...»

В этом сравнительно небольшом приказе венгерский комендант шесть раз грозил людям смертью. Он не верил своему народу, боялся своего народа и хотел запугать его.

Совсем иначе подошли к делу советские люди. Военный совет 2-го Украинского фронта издал специальное «Положение о военных комендантах на территории Венгрии», подписанное Маршалом Советского Союза Р. Я. Малиновским и генерал-лейтенантом М. М. Стахурским. «Положение» подробно освещало цели, задачи, методы работы комендатур. Оно, в частности, содержало требование уважать права венгерских граждан и местных властей, не допускать, чтобы жителям наносились обиды, призывало наших людей соблюдать порядок и организованность в освобожденных районах[2].

Той же высокой гуманностью был проникнут и первый приказ советского коменданта Будапешта, выпушенный в те дни, когда часть города находилась еще в руках гитлеровцев, когда в Буде гремели бои и от вражеских выстрелов гибли советские солдаты. Этот документ, продиктованный заботой о людях и о быстрейшем восстановлении мирной жизни в освобожденной Венгрии, заслуживает того, чтобы полностью привести его: