Константин Золотовский - Подводные мастера

Взял я шланг с наконечником, а шланг с решеткой оставил позади. «Промою метра два. — думаю, — а потом другой шланг возьму и буду отсасывать песок».

Кричу в телефон:

— Дайте воду в шланг!

На баркасе сидит Кравцов с телефонными наушниками. Он отвечает:

— Сейчас дадим.

Стою я в тоннеле, согнувшись, держу в руках шланг, как винтовку, и жду. Пока полная тишина, только шикает воздух у меня в шлеме. Но вот тряхнуло в руках шланг, и ударила из него струя. Зашумел песок. Зашуршали ракушки. Шаг за шагом подвигаюсь вперед. Еще метра три пройти — и выберусь на ту сторону миноносца.

Бьет струя, шуршит песок, трещат ракушки. Я зарываюсь всё глубже. Работаю. А песок обваливается и обваливается. Стало мне тесно, в моей норе. Пора остановиться и отсосать песок другим шлангом. А то, чего доброго, засыплет.

Бросил шланг, а из него струя так и бьет. Шагнул назад и остановился. Прохода нет. Завалило. Кругом завалило.

Хочу пробиться обратно, а шланг и сигнал меня крепко держат, не дают шагу ступить. Придавило их грунтом.

Кричу в телефон:

— Перестаньте гнать воду! Отсасывайте песок!

Прикладываю ухо к холодному кружку телефона.

Слушаю, — не отвечают.

Снова кричу сильно и громко, — нет ответа. Только струя из наконечника как живая по дну хлещет.

Понял я: где-то в тоннеле мой телефонный провод задел за что-то острое, — выступ торпедный или крышку люка, — мало ли там железа торчит? Порвался мой телефон. А песок всё забивает проход, заваливает мне ноги. Не вырваться никуда из песка.

Сел я и подумал: «Ох, и далеко же я забрался. Сижу в песчаной норе, под ржавой тысячепудовой мышеловкой, а сверху надо мной всё Черное море. И куда только человека не занесет? Сам в могилу залез, под железный памятник».

И вдруг совсем тихо стало.

Перестал шипеть в шлеме воздух. Что это, — качать бросили или шланг песком придавило? Вот сейчас задыхаться начну. Стало душно, как в сундуке. Сам слышу, как легкие мои хрипят.

Откопали меня товарищи. Вернее сказать, отмыли. Хоть и был я от них в сорока метрах под водой, под миноносцем, а они всё-таки во-время узнали, что мне дышать нечем. На манометр взглянули и говорят:

— Стрелка прыгнула на 55, а нужно только 45. Ясно, с водолазом несчастье. Остановить центробежку! Привернуть два запасных шланга! Кравцов и Трудов — в воду!

Спустились водолазы под миноносец. Видят — тоннель завален. Сообразили, что я внутри похоронен. Принялись с двух сторон штурмовать шлангами. Скоро разрыли мою могилу и меня наверх вытащили.

А через месяц и железный мой памятник — миноносец — со дна подняли.

Отремонтировали и его и меня. Он больше на дно не садился, а я опять по дну топаю.

Череменецкое озеро находится в Ленинградской области — у Луги.

Приехали туда водолазы, погрузили костюмы на телегу и двинулись по дороге.

Встретился им мальчишка из Череменецкого совхоза, увидел водолазов — и бегом домой.

Кричит-надрывается:

— Едут дяденьки с головами и зеленые дяденьки без голов!

Зеленые дяденьки без голов — это резиновые костюмы. Навстречу мальчишке шли летчики. Услыхали они, что мальчишка кричит, и обрадовались.

— А, водолазы, — говорят, — это они к нам едут!

Подъехали водолазы к самому Череменецкому. Тут их летчики встретили и повели через парк к себе на базу. У них в столовой на столе два ведра молока и большая буханка хлеба:

— Мы ждали по крайней мере человек десять водолазов, — говорят летчики, — а вас только трое.

— Ничего, — говорит Зубарь, — мы и втроем справимся.

Действительно, справились — два ведра молока выпили и буханку хлеба съели.

— Ого-о-о, — смеются хозяева, — вы, и вправду, за десятерых работаете.

— Таков наш водолазный аппетит — всё, кроме жареных гвоздей, едим, — говорит Третьяков и встает из-за стола.

— Ну, теперь к делу перейдем, — говорит Фадеев. — Расскажите, как потонула ваша стрекоза.

— На учебном полете, — отвечают летчики. — Пилот и механик молодые, не управились с мотором. Он у них — бряк-бряк — и прямо в озеро.

— И давно это произошло?

— Третьего дня.

— Ничего, выудим вашу стрекозу.

Вышли водолазы в парк, оглядываются. Кругом зелень, беседки, столетние липы вершинами шушукаются.

— Чей парк?

— Был когда-то монастырский, теперь совхозный.

Похлопал Третьяков огромную толстокожую липу.

— Э, старуха какая! Небось, старых хозяев помнишь? Забудь, а то срубим.

Проспали водолазы ночь, а наутро на катерах выплыли на середину озера.

Интересно летчикам посмотреть на водолазную работу. Стали они помпу качать. А водолазы принялись за дело. Одели Зубаря. Фадеев на сигнал становится, Третьяков на шланг.

А Зубарь шагнул с борта и сразу на дно. Ребята на берегу так и завизжали от радости.

Долго бродил по всем направлениям Зубарь. Это видно было по пузырькам. Наконец, вышел — да в каком виде! Весь в иле, зеленая паутина на плечах, на манишке, даже на шлеме.

— Ничего там нет, одна только грязь!

Отплыл катер в другое место озера. Снова походил под водой Зубарь. Вылез, как лягушка зеленый.

— Нет ничего, только каша непролазная, — говорит.

— Хватит на сегодня?

— Хватит.

— Ну, так раздевайся.

Одели Фадеева. Отплыл катер еще немного вбок. Спустился Фадеев. Несколько часов под водой ходил, искал.

Вылез и говорит:

— Не? там самолета — ручаюсь.

— Может, его рыбы съели? — смеется Зубарь.

— А, вернее, его совсем и не было, — говорит Фадеев.

Тут на берег вышел живой свидетель крушения самолета, молодой летчик, весь забинтованный.

— Давайте, — говорит, — еще в этой стороне пошарим.

Отплыли. На этот раз оделся и спустился в воду Третьяков. Прошло минут десять. Ничего со дна не сообщает. Водолазы уже приуныли, а про летчиков и говорить нечего, «Вот, — думают, — увяз в грязи водолаз!»

Вдруг — сигнал:

— Нашел! Спускайте трос!

Загалдели на берегу, спускают на дно толстый трос.

Вот сейчас застропят самолет и вытянут на берег. Только как его вытянешь?

На озере ни подъемного пловучего крана, ни лебедки в то время не было. Был только деревянный ворот.

Положили его на борта двух катеров и начали веревку наматывать.

А ветром относит катера всё дальше от берега.

Никак на месте не удержаться.

Остановили ворот. Как же быть?

Тут Третьяков повернулся к берегу и, показав на монастырские липы у берега, сказал:

— А вот намотаем на них канат и заставим тянуть.