Елена Прудникова - Самый человечный человек. Правда об Иосифе Сталине

Самыми близкими людьми для него были теперь те, кто жил и работал рядом, – обслуга и охрана. К этим людям Сталин всегда относился по-товарищески, молчаливо признавая, что разница между ними только в должностных обязанностях, но не в человеческой сущности. Уж чем-чем, а высокомерием он не грешил никогда, и в старости, когда обостряются все черты характера – и хорошие, и дурные, – был не менее, а скорее более прост и скромен, чем всегда. Сталин был всегда не прочь вместе с охранниками и шашлык сделать, и по рюмочке выпить, и поиграть во что-нибудь, если время позволяло – без всякой снисходительности барина к холопу, в отличие от большинства других высокопоставленных, которые давно уже своих домработниц и за людей-то не считали.

«Никогда не кричал, не шумел на нас, – вспоминал охранник Рыбин. – Был скромным, вежливым, обходительным. Любил пошутить. Всегда питался с нами, по существу, из одного котла. Обязательно интересовался нашими домашними делами. Узнав, что Туков живет с женой и больной дочкой в одной комнате и потому не высыпается, – помог ему получить квартиру. Словом, все мы постоянно видели перед собой честного, душевного человека, который резко отличался от многих членов Политбюро и правительства».

Это тот самый Туков, герой исторического анекдота, который приводит Феликс Чуев. «В поездках Сталина часто сопровождал охранник Туков. Он сидел на переднем сиденье рядом с шофером и имел обыкновение в пути засыпать. Кто-то из членов Политбюро, ехавший со Сталиным на заднем сиденье, заметил:

– Товарищ Сталин, я не пойму, кто из вас кого охраняет?

– Это что, – ответил Иосиф Виссарионович. – Он еще мне свой пистолет в плащ сунул – возьмите, мол, на всякий случай».

Надо сказать, что Сталин не терпел халатного отношения к служебным обязанностям. Его охрана – наверно, единственные в стране люди, которым было позволено делать свое дело спустя рукава. Власик вспоминает, что как-то раз один из сотрудников охраны заснул на посту. Сталину доложили, он вызвал Власика и спросил: сознался ли охранник, что заснул. Оказалось, что сознался. «Ну, раз сознался, не наказывай его, пусть работает».

Ну и где же тут болезненная подозрительность?

Еще один рассказ Рыбина:

«Зимой Сталин вышел из дома в тулупе и подшитых валенках, погулял, закурил и спросил у Мельникова:

– По скольку часов стоите на посту?

– По три через шесть, товарищ Сталин.

– На какой срок получаете обмундирование?

– На год, товарищ Сталин.

– Сколько получаете зарплату?

– Шестьсот рублей, товарищ Сталин.

– Не богато, не богато…

После этого разговора нам всем увеличили зарплату и дали второй комплект обмундирования. Сталин был счастлив безмерно. Ведь по сравнению с нами он считал себя богачом – имел пару шинелей, три пальто и целых четыре кителя!»

Кстати, это внимание распространялось не только на близких людей. Артем Сергеев вспоминает, например: «Я был у Василия Сталина на даче в Горках-4. По-моему, это 1949 год. Только началось освоение бомбардировщика «Ил-28», и произошла катастрофа. Экипаж погиб. Василий позвонил отцу. Сталин ответил: «То, что произошла катастрофа, вы не забудете. Но не забудьте, что там был экипаж, а у экипажа остались семьи. Вот это не забудьте!»

Но, конечно, одного Сталина на всех забытых и униженных хватить не могло.

Что же касается болезненной подозрительности, всяких там электрических замков и железных дверей… Вот, например, воспоминания Дмитрия Шепилова, которого вызывали по делу к Сталину на дачу. Это уже где-то конец 40-х годов.

«Деревянный дом, сруб – все простое. Налево – кабинет, большой стол весь в бумагах, книгах. Прямо – вешалка, столовая, гостиная. Там висели репродукции, медвежата эти шишкинские. Картинки сам налепил. Справа – вроде небольшой гостиной, меньше моей комнаты раза в два, но вся уставлена полками простыми, неполированными.

Два кресла, торшер. Обычно он папиросами «Босния-Герцеговина» набивал трубку. А тут у него была большая толстая сигара. В ходе разговора возникла подходящая пауза, и я говорю:

– Товарищ Сталин, говорят, врачи вам запретили курить, вы не должны так много…

– Я вижу, вы невнимательны: я же не затягиваюсь, я так – пых-пых…

…Когда я уходил, он опять вышел в прихожую, что меня всегда очень удивляло. Покуривал. Потом:

– Ой, совсем забыл! Надо ж вызвать машину…

Никого нет, никакой охраны. Куда-то в угол зашел, за какую-то занавесочку, позвонил:

– Сейчас будет машина…»

Хрущев же пишет: «Сталин даже в туалет боялся зайти без охраны». Так у него всегда – вот почему нельзя доверять ни одному слову этих, с позволения сказать, мемуаров.

Точно так же безосновательна та сказка, что он в конце жизни отошел от дел. Почитать Хрущева, так он только старые фильмы смотрел да пьянствовал в кругу старых товарищей, а кто страной управлял – как-то и непонятно.

«Сталин работал круглосуточно, – вспоминал заместитель коменданта «ближней» дачи Орлов. – Только глухая полночь его настигала, и он ложился, где придется. Кровати у него не было, спал на диванах. Еще стояли два плетеных топчана. Один на террасе, второй под лестницей на второй этаж.

Как-то в шесть часов я пошел по комнатам искать хозяина дачи. Прошел туда, сюда, его нет. Зашел на террасу, а он отдыхает на плетеном топчане в шинели, ботинках, фуражке. Поскольку заходило солнце и лучи падали на его лицо, он прикрыл его маршальской фуражкой. Бывали случаи, когда мы его заставали отдыхающим на топчане под лестницей. Обедал в разное время – в 5, 8, 10, 11 часов и т. д. Щи русские, гречневая каша с кусочком мяса, компот из сухофруктов. Иногда заказывал яичницу-глазунью… Пил Сталин вина мало, только перед обедом. Одну бутылку цинандали пил целую неделю. Для гостей были на столе всякие вина и закуски…»

Жил он, как и привык всю жизнь, в одной комнате, где и спал, и ел, и работал. Что же касается личных вещей, то даже для похорон не нашлось приличного костюма. Но цены на продукты в стране снижали…

Итак, если смотреть на воспоминания людей, находившихся вне хрущевской команды, то видно, что Сталин нисколько не изменился. Постарел, устал, был болен – да, но не сошел с ума, не заболел манией преследования. Человек, который болен, не доверяет никому. А так что же получается – в быту, с охраной он прежний, а с соратниками – другой? Получается, так. И тут есть два объяснения: либо соратники врут, все без исключения, либо он действительно стал с ними другим. Но ведь и для первого, и для второго должна быть какая-то причина…

И тут мы натыкаемся на одну странность. Создается такое ощущение, что, говоря о последних годах жизни Сталина, те, кто был тогда на самом верху, что-то тщательно скрывают. Или за завесой самой беспардонной лжи, как Хрущев, или оговорками и умолчаниями, как Молотов и Каганович. В чем же дело? Что они могут скрывать? И что замышлял Сталин?