Камен Калчев - Димитров

— Уже придумал, боюсь только, не смешно ли будет.

— Говори.

— Назовем, к примеру, «Кукареку».

— Чудесно!

Захваченные своей выдумкой, друзья тут же начали составлять макет будущей газеты. Поскольку Георгий имел уже опыт, он указывал место передовой статьи, фельетона. Караиванов, потирая руки, только восклицал:

— Чудесно! Чудесно!

Через неделю газета «Кукареку» вышла в свет. Редактор хоть и претерпел много мук и злоключений, но слово сдержал — газету выпустил в срок. Понятно, что тираж был ограниченным — только для самой отборной публики: для рабочих типографии и переплетной мастерской, а также для соседей по кварталу Ючбунар.

Все читали с большим интересом. Караиванов сиял.

Радовался и Георгий, но радость была непродолжительной. Неизвестно какими путями «Кукареку» попала в руки квартального священника, осмеянного в «Кукареку». Неприятности посыпались на голову редактора. Священник пожаловался отцу. Сначала Димитр не обратил внимания, считая, что это просто мальчишеская забава, но, когда узнал, что священник хочет обратиться в суд, вызвал сына и строго спросил:

— Нет у тебя другого дела, Георгий?

— Я ничего не выдумал, отец, я написал только правду.

— Какую правду?

— Он напился, отец! Пьет вино…

— Доктор ему прописал… Пьет за царя…

— Покажи рецепт.

— Хватит. Едва уговорил его не подавать в суд. Иди занимайся своим делом и в другой раз не задирай людей. Ты их не исправишь.

— Мы еще увидим, кто их исправит…

Георгий вышел из мастерской отца с твердым решением выпустить второй номер «Кукареку». Но этому не суждено было осуществиться. Караиванов ушел из переплетной мастерской, уехал в село и в город уже не вернулся. Долго после этого друзья обменивались пламенными письмами, в которых клялись остаться верными справедливости.

Письма приходили все реже, пока совсем не прекратились. Но любовь к книге, страсть к литературе, тяга выйти из стоячего болота мещанского быта и сделать что-то великое во имя красивой, благородной и прекрасной жизни — все это, завещанное неспокойным переплетчиком Йорданом Караивановым, осталось навсегда у молодого Димитрова.

Димитров продолжал работать наборщиком, но уже не был тем мальцом, незаметным подметальщиком и учеником, каким еще недавно сюда поступил. Теперь старые рабочие смотрели на него с уважением и слушали его внимательно. Он часто вступал в их оживленные разговоры.

Как всегда, так и в этот вечер люди Ючбунара раненько вернулись в свои домишки, поужинали и легли спать, чтобы с рассветом быть опять на ногах.

Улицы опустели, только из ближайшей корчмы долетали голоса пьяных, но к полуночи и пьяные разбрелись и над кварталом опустилась привычная глубокая тишина и непроглядная темь. Лишь перед полицейским участком, как обычно, тускло горел красный фонарь.

Светилось оконце и в доме на Ополченской улице. Соседи знали, что свет льется из комнаты Георгия Димитрова. Просыпаясь среди ночи, они говорили: «Георгий все еще читает».

Что не давало спать Георгию в те ночи? Что так пленило его сердце?

Чтобы не беспокоить родителей, он перебрался спать в подвальную комнату. Небольшой стол и низкая деревянная кровать составляли всю ее мебель. Над кроватью Георгий повесил календарь, на котором написал: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

С некоторого времени он увлекся книгой, которую постоянно носил с собой. Отец и мать не раз спрашивали, что он читает,

— Книгу! — отвечал коротко Георгий и вновь склонялся над пожелтевшими страницами.

— Мы видим, что книгу, а не кирпич.

— Роман.

— Роман?..

Впервые родители слышали это слово. Георгий произнес его торжественно, а отец подумал: «Большими делами занят наш сын», — и сказал доброжелательно:

— Читай, только не испорти глаза.

…В подвале тихо, чуть попахивает керосином от горящей лампы, но Георгий не замечает ничего. Он весь унесся в другой мир, разговаривает с другими людьми: Верой Павловной, Кирсановым, Лопуховым, Рахметовым. Он взволнован необыкновенными их мечтами жить коллективно, бороться за радостный и свободный труд, за освобождение людей от тирании и эксплуатации, темноты, невежества.

Перевалило за полночь. Мать проснулась, приподнялась на постели и прислушалась. Из подвала ей послышался шум. «Что случилось?» Открыла дверь и опять прислушалась. Кто-то ходит по комнате, разговаривает.

— Димитр!

Муж протер глаза, поглядел на испуганную жену:

— Что случилось?

— Кто-то внизу у Георгия говорит…

Димитр встал, накинул епанчу, взял на всякий случай старинный турецкий пистолет. Осторожно спустившись по лестнице, приложил ухо к двери, прислушался. Действительно, кто-то ходит от окна к двери, а сын громко говорит:

— «Ты видишь ли, проницательный читатель, что я не для тебя, а для другой части публики говорю, что такие люди, как Рахметов, смешны. А тебе, проницательный читатель, я скажу, что это недурные люди; а то ведь ты, пожалуй, и не поймешь сам-то; да, недурные люди. Мало их, но ими расцветает жизнь всех; без них она заглохла бы, прокисла бы; мало их, но они дают всем людям дышать, без них люди задохнулись бы».

Голос стих, а затем зазвучал еще громче:

— «Велика масса честных и добрых людей, а таких людей мало; но они в ней — теин в чаю, букет в благородном вине, от них ее сила и аромат, это цвет лучших людей, это двигатели двигателей, это соль соли земли».

Потеряв терпенье, отец постучался:

— Отвори!

Щелкнул замок, дверь отворилась. Перед изумленным отцом предстал сын с книгой в руках.

— Кто был здесь?

— Никого!

— А с кем разговаривал?

Сын усмехнулся и сказал:

— С Рахметовым!

— Рахметов? Где он?

— Здесь он! — Георгий, улыбнувшись, показал на книгу.

Утром мать, придя будить сына, нашла его спящим за столом, над книгой. Лампа еще горела, и свет ее растворялся в первых солнечных лучах, пробившихся через оконце.

Об этой книге стала говорить вся семья. Георгий заявил, что он станет следовать примеру Рахметова. По Рахметову, говорил он, каждый, кто хочет стать сильным и волевым, должен закалять себя в огне и пламени. Рахметов вбил гвозди в кровать и спал на них. Рахметов спасал несчастных, рискуя собственной жизнью. Рахметов бичевал людей за совершенные ими ошибки. Рахметов жил суровой спартанской жизнью, потому что чувствовал великое свое призвание — сделать жизнь человеческую красивой и счастливой. Таков был Рахметов. Особенный человек, исключительный человек, соль земли, двигатель двигателей!