Александр Ткаченко - Крымчаки. Подлинная история людей и полуострова

Мне было не просто трудно. Невыносимо. В Москве тому же Яковлеву стало известно, что меня «прессуют» в Крыму. После этого стало полегче. Интересно, что цензура при публикации поэмы тоже не пропускала «граждан еврейской национальности», и до подписания в печать так и стояло «советских граждан». Но в самый последний момент Андрей Вознесенский исправил как было на самом деле. Поэма шокировала даже перестроечное общество и евреев. Стала в дальнейшем своеобразным литературным памятником для сообщества крымчаков.

В это же время приезжает из Америки в Москву автор знаменитого романа «Рэгтайм», напечатанного в «Иностранной литературе», в переводе Василия Аксенова, Эдгар Лоурэнс Доктороу. Он был тогда впервые в нашей стране и, узнав из газет об истории гробокопателей, пожелал со мною встретится и прилетел в Крым. Жарким июльским вечером 86 года года я поехал в Ялту с Анатолием Домбровским, писателем и философом. И он, помню, сказал: «Оглянись Саня…». Я оглянулся. За нашей старенькой «волжанкой» ползли три черных «Волги» с номерами КГБ. Переводчиком нашей беседы был подполковник в штатском, и если бы Доктороу узнал об этом, то думаю – упал бы в обморок.

Когда я похвалил его роман «Рэгтайм» и особенно перевод Василия Аксенова, то подполковник строго и тихо заметил мне: «Такие ремарки не нужны», а я ответил: «Сейчас я по-английски скажу Доктороу, какой Ремарк вы». И он заткнулся… (Имя Вас. Аксенова было запрещено из-за лишения его гражданства в 1980 г.).

Мне заказали материал для «Огонька»: беседа с Доктороу «Мифы реальности». Но и он не был напечатан, несмотря на все старания Виталия Коротича. Даже ему, тогдашнему фавориту гласности, заявили: «Это не санкционированная беседа». Фотографии выкрали на почте, за текст меня обвинили в апартеиде из-за сказанного вместе с американцем, что «мораль современного человека сравнима с моралью неандертальца». Словно это не так… В общем, обложили со всех сторон… Да и гробокопатели не оставляли в покое, позванивали не весело. Хотя издалека.

Много было чего… Один из нынешних борцов за русскую национальную идею публично обвинил меня, что я выступаю под лозунгами Российской империи, в частности, использую для этого символ двуглавого орла. Смешно, потому что я как-то и впрямь выступал на малой сцене драмтеатра, а вверху надо мной висели за поднятыми занавесями декорации для вечернего спектакля «Белая гвардия» Булгакова…

Были и, конечно, счастливые исключения во всей этой разнузданности и нервотрепке. Как-то открываю газету «Известия», где было напечатано интервью с Валерием Лобановским накануне отъезда сборной страны на Чемпионат мира по футболу. А его авторитет тогда был повыше авторитета генсека, особенно в глазах народа. И спрашивает у него корреспондент Николай Боднарук:

– Что вы, Валерий Васильевич, можете сказать о футболистах вообще? Кто они – дураки или умные?

Ну примерно так. И Лобан, – представьте себе, что это тогда означало для меня, – Лобан отвечает:

– Да по разному бывает, вот был такой хороший футболист Александр Ткаченко, а сейчас я знаю, что он стал хорошим поэтом…

Все, это был удар в «девятку». Утром я иду в Симферополе по Пушкинской, по нашему «Броду», навстречу мне кто-то из обкомовских работничков. И ко мне. А я от него, а он опять ко мне, а я делаю вид, что не замечаю… Наконец стоим лицом к лицу, и он елейно:

– Поздравляю, только тихо… тихосенько… ладно?

Долго я потом внутренне благодарил Лобана и думал: «Ну как же это он вспомнил меня в такой момент, на пике своей славы и жизненном переполохе? Ну, было, встречались на поле, потом как-то в Киеве книжку ему свою подарил…»

Но жизнь всегда богаче и сложнее, чем мы думаем. Совсем недавно, ну лет пят назад, я вошел в одну из московских газет, если не изменяет память – в «Общую газету», и меня подзывает в баре тот самый Николай Боднарук и говорит:

– Не хочешь ли прямо сейчас поставить мне большую бутылку джина «Бифитер» за то, что я тебе расскажу?..

– Ну, – говорю, – конечно…

Так вот: оказывается, Николай Боднарук знал о моих не приятностях и, когда делал интервью с Лобановским, то спросил его:

– Вы, Валерий Васильевич, помните такого игрочка…

– Да, а что?

– Да, вот… ему сейчас трудновато там, в Крыму, и надо бы поддержать парня… Лобановский незамедлительно ответил:

– Нет вопросов, делаем сейчас же, в этом интервью.

Так что не только великим тренером был Валерий Васильевич…

Почему так много золота оказалось под землей на месте массовых расстрелов в 41-ом, и откуда об этом потом узнали? Ответ довольно прост. При расстрелах присутствовали полицаи из числа местных жителей, которые получили по тридцать лет лагерей за сотрудничество с фашистами. Вернувшись, они шепнули: «Копайте, там есть золото». Из истории известно, что немцы перед расстрелами полностью раздевали свои жертвы, перед этим обобрав до последнего. Здесь же, на 10 км, они почему-то спешили… Есть много версий, одна из них говорит, что вражеская разведка узнала о предстоящем керченско-феодосийском десанте. Именно здесь они расстреливали людей в исподнем, предварительно заставив снимать только верхнюю одежду. Свидетели на судах, из числа полицаев, говорили о горах пальто, тулупов, шуб, курток, которые немцы сдавали потом в комиссионки по всему Крыму. Иногда человек, купивший верхнюю одежду, чувствовал, что в рукаве что-то зашито, вскрывал и находил там золотую монету, кольцо или старинный перстень…

Но самый верный источник – люди – говорят: семейное золото пряталось только в крайних ситуациях в нижнее белье. Так вот: в этом случае перстни и кольца вероятно в спешке не снимались. Коронки и золотые мосты… Вот и получалось, что бывший полицай, после трагедии, через сорок лет, просидев ночь с молотком, отверткой и ножичком в смертельном забое среди человеческих трупов доставал золото и сдавал в скупку на 70–80 тысяч рублей. Тогда это были громадные деньги. Причем далеко не ходил, а шел в городские ювелирные магазины, и там же у него это принимали. В частности, в ювелирном магазине на улице Карла Маркса, в Симферополе… Когда я листал одно из уголовных дел о преступлениях гробокопателей, я видел эти украшения. Это были вещественные доказательства: золотые монисто, перстни, обручальные кольца, подаренные крымчачкам их мужьями, которые они с гордостью носили. Были там и сбитые золотые коронки, монеты всех времен, больше конечно царских, николаевских…

Как же это могло случиться с советскими, самыми нравственными, морально-кодексными и пионер-комсомольскими членами общества?

Говорят, что египетские пирамиды грабили с момента окончания их возведения, но прошло с тех времен более пяти тысяч лет. Неужели мораль и нравственность остались на месте и среди людей есть просто животные, которые полезут грабить мертвых, не помня ни о Боге, ни о страхе, ни о чем… Значит все они: и те, которые грабили, расстреливали в 41-ом и грабили в восьмидесятых – одни и те же недочеловеки, зверье… К ним присоединяются еще и те, кто попустительствовал этому, да потом еще и потирал руки: мол, мало их еще постреляли…