Борис Друян - Неостывшая память (сборник)
Помощь проекту
Неостывшая память (сборник) читать книгу онлайн
Кассету мы вернули, а процитированное послание и не менее выразительный фотопортрет автора нашли свое законное место в «Отдельной папке».
В редакционной почте всегда было множество стихов о нашем городе. Написаны они как будто одним человеком под копирку – настолько банальны, безлики, перечислительны. Но кое-что из этой массы все-таки попадало в нашу папку.
Вот лишь два поэта: один родился на Смоленщине, другой – в Баку. Их легко различить по почерку:
* * *Петербургские гордые шпили,
Вас мои кривичи возводили,
Золотили, над бездной вися,
А меня в хромосомах тряся.
* * *Ленинград – опять ты стал убогий,
Что вертает на круги своя.
Даже восточный мудрец без риска свихнуть мозги вряд ли сможет отгадать, что хотел сказать бакинец. Если первая строка недвусмысленна, то со второй на трезвую голову лучше не иметь дела.
Переведем дух и обратимся на минутку к фольклору. Настоящему, злободневному. По установившейся традиции, редакция не баловала читателей произведениями устного народного творчества. Не без сожаления мы бережно уложили в «Отдельную папку» частушки, которые прислал житель Гатчины В. И. Р. Живо представляю автора, играющего на гармошке, и его друзей, лихо, с переплясом распевающих частушки о нашей такой развеселой жизни:
Не зазря жил старый хрыч, —
Будет выпить на вечер:
От Чубайса магарыч
Под названьем ваучер.
Не видать бы горя мне
На базаре ль, в баре ли,
Да Миша Г. и Боря Е.
По карману вдарили.
Больше всего приходило произведений на любовно-эротическую тематику. Некоторые из них заслуживают особого внимания. Невозможно, например, не восхититься творческим своеобразием матерой поэтессы:
Напрасно пуговицу ищешь —
Она оторвана давно.
Или:
Есть у меня излюбленная поза…
Столь же целомудренны и поэты-мужчины:
Не могу я горевать,
Когда стелешь ты кровать.
–
Мы лежим в траве плечистой,
Смотрим прямо в ночь.
Светит месяц золотистый,
Обещает дочь.
–
Осень. Ветер. На окнах чутко
Занавески. От рамы тень.
Ночь – валютная проститутка
Отдается кому не лень.
Снова и снова возвращаешься к строке, восторженно повторяешь: «Ночь – валютная проститутка». До смерти хочется хотя бы одним глазком заглянуть в творческую лабораторию автора, чтобы понять, как это ему удалось адекватно выразить словами свое фамильное мироощущение, преподнести читателю потрясающее поэтическое открытие.
Ладно, оставим в покое рискованные откровения, тем более что под рукою – стихотворение другого поэта. Некто К-ин изловчился всего лишь в четырех строках определить, что же такое любовь:
Любовь узнают не по ласкам
И не по обхождению.
Она светится в глазках,
Обнаруживается в движениях.
Вот такая получилась красивая формула от противного. Ласки, глазки, обхождение – какие старорежимные полузабытые, нежные слова! Так и хочется их по прочтении погладить! А какой душевный отклик, нечеловеческий восторг вызывает заключительный аккорд: «Обнаруживается в движениях»!
У коллеги К-ина все иначе. Он пресыщенный привереда. О женщинах рассуждает только на утреннюю голову – трезво и просто:
Встречал я женщин много, мало,
Но что-то в них всегда недоставало.
Одна красива и мила,
А ночь прошла —
И уж не та,
Кто был мне нужен навсегда.
Следующее четверостишие затруднительно приспособить к какому-либо жанру:
Не один из сверстников дерзнувший
За обиду цапал с пылу прямо в нос.
Ну а взрослый батьку матюгнувший
На ответ мой лаялся как пес.
Раньше мы советовали подобным стихотворцам больше читать классиков, учиться у них. В ответ получали стихи такого рода:
Чернеет туча грозовая
В небесном море голубом.
–
Сверкают молнии оскалы
И дождь и хлещет и блестит.
–
Ничто в поле не колышется
Только песня моя слышится.
–
Дуб ты мой ровестник, дуб ты молодой,
Что меня чаруешь шалою листвой?
Канула в Лету эпоха, когда сочинитель так обращался к враждебной Америке:
Зловещие ты планы
В тьме сейфов не держи,
А лучше их изъяны
Рассудку покажи.
Что ж, настали другие времена, а значит, зазвучали другие песни. Выбирать из них для нашей папки становилось все труднее по причине их серой невыразительности. Может, в этом виноваты не столько сочинители, сколько время, их породившее?
На обложке «Отдельной папки» начертан эпиграф – конгениальное двустишие безымянного автора:
Там, где сгорело сердце Данко,
Не смеет прорасти поганка![3]
Кто теперь знает, так это или нет…
«Был бы жив Великий Петр…»
В начале шестидесятых в редакции художественной литературы Лениздата была заведена толстенная тетрадь, на твердой обложке которой значилось: «Амбарная книга». Вскоре эта прозаическая надпись была чуть подправлена. «Амурная книга» – так несерьезно стал именоваться фолиант. Каждый писатель мог начертать на его страницах все что душе угодно, не опасаясь цензурного вмешательства или гнева местного руководства. Руководство же Лениздата тех лет отличалось устрашающими габаритами. Именно это обстоятельство имел в виду Михаил Дудин, изобразив пером три мощные обнаженные натуры «с тыла» и снабдив выразительный рисунок четверостишием:
В душе испытывая страх,
Перехожу на шепот:
Земля стоит на трех китах,
А Лениздат – на жопах.
Уже тогда Дудина знали не только как серьезного поэта, но и как автора веселых, ироничных, озорных, а подчас злых эпиграмм, рисунков и шаржей. Однажды в той же «Амурной книге» известный поэт, многолетний редактор журналов «Костер» и «Аврора» Владимир Торопыгин выразил в рифму неудовольствие по поводу слишком долгого, по его разумению, издательского прохождения своих рукописей:
Я Лениздат люблю, как маму.
Всегда, когда в нем выхожу,
Я девять месяцев упрямо
В его животике лежу.
Под этим, как сказал бы Зощенко, маловысокохудожественным сочинением автор не забыл поставить число, месяц и год: 20 июля 66 г. А 23 июля в редакцию зашел Дудин. Раскрыл книгу, прочитал последнюю запись, хмыкнул, на минуту задумался и под указанной Торопыгиным датой «наложил резолюцию»:
Редактор! Помни эту дату.
Скажи, вперя в поэта взгляд:
– Забудь дорогу к Лениздату, —
Ходи, Володя, в детский сад!
М. Д.
23. VII.66.
Торопыгин был мягким, добрым человеком, с Дудиным он дружил много лет. Конечно же, это четверостишие в восторг Володю не привело. Но что поделаешь: старший товарищ строг, ядовит, но справедлив! Не многие обижались на Дудина за дружеские поэтические уколы. Другое дело, когда поэт намеренно резко оттачивал против кого-то свое перо. Две-четыре строки, и – портрет готов!
