Борис Друян - Неостывшая память (сборник)

После кончины Дудина очень быстро, в основном благодаря активности Натальи Борисовны Банк, была собрана книга воспоминаний его друзей – поэтов, прозаиков, журналистов, художников, ученых. Но, оказалось, составить книгу в наше время – это даже не половина дела. На издание нужны деньги. И немалые. Куда только мы не обращались за помощью – и к руководителям крупных промышленных предприятий, и к банкирам, и в Фонд культуры, и в Комитет по печати мэрии, – все впустую! Все помнили и хорошо знали Михаила Александровича, но… дальше разговоров и обещаний дело не двигалось. Лишь Фонд мира выделил один миллион рублей: по тогдашним неденоминированным временам – капля в море. Этого должно было хватить лишь на оплату работы художника и технического редактора. Все авторы воспоминаний даже не помышляли о гонорарах.

Дни шли за днями, а на моем редакционном столе сиротливо лежала рукопись книги, пока у меня не возникла совершенно авантюрная идея: обратиться с письменной «челобитной» напрямую – лично к самому мэру А. А. Собчаку. А повод – отличнейший повод – вот же он! Не откладывая дело в долгий ящик, мы с Натальей Борисовной сочинили послание мэру. Описали драматическую ситуацию с книгой и попросили конкретной помощи. К письму приложили книгу Дудина «Грешные рифмы» и как бы между прочим обмолвились, что в нее вошло, естественно, далеко не все написанное автором в этом жанре. В частности, нет в книге и эпиграммы на Собчака, сочиненной Дудиным 4 декабря 1990 года, – своеобразного отклика на поездку мэра в США. Называется эпиграмма – «Предстоящая история Ленинграда в двух частях».

Далее мы написали, что вторую часть непременно сообщим, как только убедимся, что письмо дошло до адресата. Расчет был на то, что Собчак – человек образованный, интеллигентный и, что очень важно, с чувством юмора, непременно захочет иметь полный текст эпиграммы на него.

Мы, конечно же, опасались, что письмо наше застрянет в чиновничьих лабиринтах Смольного. Но сработала журналистская солидарность. Через пресс-службу Мариинского дворца, через пресс-секретаря мэра наше личное послание в конце концов легло на стол Собчака.

Как-то днем раздался телефонный звонок. Милый, мягкий голос помощницы мэра сообщил, что письмо наше получено, Собчак наложил резолюцию, адресованную Комитету по печати, о необходимости помочь в издании книги. Ему очень нравится дудинская эпиграмма, и он поручил узнать у меня, чем же все-таки дело закончилось и не могу ли я продиктовать по телефону вторую часть.

Я понял, что помощница должна непременно выполнить поручение шефа и поэтому настоятельно попросил взамен ксерокопию резолюции мэра.

Условие было принято, и я продиктовал вторую часть эпиграммы:

Конечно, вторая часть эпиграммы, прямо скажем, довольно ехидная. Но ничегошеньки не поделаешь, нравится не нравится, а принимай, дорогой товарищ-господин, то, что сочинил о тебе поэт. Другого-то нет, не обессудь!

Ну а затем чиновничья машина натужно заскрипела, далеко не сразу стронулась с места, деньги были выделены, и в самом конце 1995 года книга «Будьте, пожалуйста!» Друзья вспоминают Михаила Дудина» увидела свет. Выпустило ее издательство журнала «Нева».

Вот и получилось, что дудинские «грешные рифмы» помогли выходу книги воспоминаний о Поэте.

Давным-давно, на рубеже 50-х – 60-х годов минувшего века, Михаил Дудин написал шутливое послание своему другу Сергею Орлову. Начиналось оно так: «Орлов Сергей в “Неве” руководил Поэзии убыточным отделом…».

С конца 1980 года «убыточным» отделом журнала пришлось руководить мне. Едва ли не ежедневно мы с Михаилом Александровичем встречались в редакции, или у него дома, или разговаривали по телефону. Вот раздается звонок, в трубке – высокий неторопливый голос: «Здравствуй хорошенько! Послушай-ка, что я тебе почитаю…» Я представляю, как он одной рукой держит телефонную трубку, а другой листает очередную рукопись очередного стихотворца, приславшего ему свои творения. Я всегда поражался дудинскому искусству безошибочного выбора немногих удачных стихотворений, строф и строчек из объемистых и, как правило, посредственных рукописей. А сколько стихотворной продукции приходило на его имя! Переварить все это одному, понятно, было немыслимо, и он частенько обращался за помощью в «Неву», где состоял членом редакционной коллегии на протяжении многих лет. Мы отвечали по его просьбе авторам, наиболее назойливых просили помилосердствовать, учесть возраст и занятость Дудина, не пользоваться беззастенчиво его добротой и отзывчивостью.

По правде говоря, наши оценки не всегда совпадали. Я горячо возражал. Михаил Александрович столь же горячо настаивал, сердился, иногда в сердцах бросал трубку. Однако, поостыв, снова звонил и примирительно говорил, что был не прав, что виной всему портящийся с возрастом характер, чтобы я не серчал, как-нибудь поласковее письменно отказал несчастному (слепому, больному) автору.

Случалось, не застав меня в журнале, М. А. оставлял мне чьи-то стихи с краткой «сопроводиловкой».

Однажды на моем редакционном столе он увидел рукопись стихов Татьяны Галушко, поэтессы яркой, умной, талантливой. Она была смертельно больна и знала, что ей жить осталось совсем немного. Я был когда-то редактором ее первой, «кассетной», книжки. Вот почему она так откровенно и доверительно написала мне на первой странице подборки:

«Я очень больна. Мне бы очень хотелось увидеть стихи опубликованными. С любовью и надеждой

М. А. прочитал эти строки. Глаза его стали печальными. Взял авторучку и приписал к последнему обращению Тани:

«Обязательно напечатать. М. Дудин. 22.Х.87».

Стихи Татьяны Галушко вскоре появились в «Неве».

С легкой руки Дудина в нашем журнале печатались многие поэты: Даниил Андреев, Измаил Гордон, Иван Елагин, Геннадий Алексеев, Амо Сагиян, Владимир Жуков, Эмилия Александрова, Рубен Ангаладян, Людмила Ефлеева, Владимир Куковякин, Александр Щуплов…

Ну и, конечно, мы в «Неве» ждали новых стихов самого Дудина. Когда он уезжал в Дом творчества (в Ялту или в Пицунду) или в Михайловское, где ему особенно хорошо работалось в гостях у давнего друга Семена Степановича Гейченко, мы в надежде, что он привезет новый цикл стихов, заранее резервировали ему место в очередном номере. И – привозил. По возвращении тут же звонил, читал все, что успел написать. На следующий день в редакции или у него дома опять читал все целиком, внимательно выслушивал наши впечатления.