А. Солнцев-Засекин - Побег генерала Корнилова из австрийского плена. Составлено по личным воспоминаниям, рассказам и запискам других участников побега и самого генерала Корнилова

Подтверждения слухов об инъекциях, травлении собаками, раздевании донага на морозе и обливании холодной водой, о чем много говорилось во время войны в России, мне ни разу не удалось получить, и я полагаю, что они если не все вымышлены с вполне определенной целью, то почти все значительно преувеличены.

Репутацией особенной суровости и жестокости по отношению к военнопленным из комендантов лагерей пользовался полковник Кёвесс, брат фельдмаршала графа Кёвесса, о котором, напротив, мне приходилось слышать много отзывов как о гуманном человеке и настоящем рыцаре и солдате. Но даже с именем полковника Кёвесса, который сам говорил, что хотел бы довести до самоубийства всех русских военнопленных, с которыми ему приходилось иметь дело, – даже с этим именем не связано обвинений в жестокостях, носящих характер преступления.

Мне известен случай, когда под влиянием таких вымышленных рассказов двух военнопленных офицеров об «австро-германских зверствах», военнопленный же поручик русской армии Манигетти написал письмо с описанием их в Россию, добавив к нему обращение по адресу австрийского военного цензора. В обращении этом поручик Манигетти писал, что если цензор – настоящий офицер и благородный человек, то он должен или пропустить его письмо в Россию, или добиться расследования описанных в письме зверств над русскими солдатами и наказать их виновников. Цензор так и поступил, как этого просил Манигетти, но расследование установило полную несправедливость и вздорность обвинения, офицеры, рассказывавшие поручику Манигетти, что они были очевидцами зверств, отказались от своих слов, и Манигетти был приговорен к заключению в крепость за клевету на австрийскую армию.

Когда я лежал в прифронтовом госпитале в Сатмар-Неймете вместе с немецкими и австро-венгерскими офицерами, они часто приносили мне номера газет и журналов с описаниями «зверств», но только – «русских зверств» и фотографиями их жертв с точным указанием адресов последних. Я протестовал, возмущался и… недоумевал – и так же недоумевали немецкие и венгерские офицеры. «Сколько мы не встречаемся там на фронте и здесь в госпиталях с вашими офицерами, – говорили они, – никто из них не кажется нам способным на эти зверства и большинство из них мы гордились бы иметь в наших полках, если бы они были нашими соотечественниками… Кто же совершает у вас эти зверства?»

И в самом деле, кто же и с той и с другой стороны совершал эти зверства?

Мне кажется, что это были… газетчики!

Но если большинство рассказов о «немецких зверствах» представляются фантастическими и преувеличенными, то суровость применяемой к военнопленным системы взысканий является совершенно установленной. И, наконец, к военнопленным, назначавшимся на окопные работы на итальянском фронте, близ Изонцо[27], австрийским командованием применялась смертная казнь за несоответственно незначительные проступки дисциплинарного характера, не имевшие существенных для квалификации их как преступления черт и не по приговору суда, а приказаниями административной власти!

Но, отвлекшись описанием системы взысканий, применявшихся к военнопленным, я не закончил описания самих лагерей для военнопленных.

Барачные лагеря были неодинаковы не только по личному составу военнопленных, но и по своему устройству. Одни из них, предназначенные только для офицеров, были устроены по коридорной системе, и пленные офицеры в них размещались в отдельных комнатках: обер-офицеры по несколько человек в одной комнате, штаб-офицеры – по одному или по два человека, генералы, почти всегда, имели каждый отдельную кабинку.

Из лагерей-бараков лагеря этого типа являлись наиболее комфортабельными, и условия жизни в них были значительно легче. Для утренней и вечерней поверки в них, как и в лагерях, помещавшихся в замках, пленных не выстраивали на лагерном плацу, а дежурный офицер караула производил поверку по комнатам. Но вместе с тем лагеря этого типа наиболее тщательно охранялись, и побеги из них представлялись наиболее затруднительными. Они были обыкновенно окружены деревянной стеной, вкопанной в землю на пол-аршина и очень высокой: иногда она достигала четырех аршин. Посты часовых были расставлены и с наружной и с внутренней стороны стены. За стеною обыкновенно находился плац для прогулок, окруженный стеною из колючей проволоки, имевшей более сажени в вышину. Линия постов у этой стены была только с наружной стороны, но зато на углах были установлены иногда вышки с пулеметами. Около лагерей, пользовавшихся особенно беспокойной репутацией и известных более или менее частыми побегами из них, наряжались на ночь конные патрули.

В лагерях-бараках другого типа пленные помещались в общих казармах-бараках на отдельных койках или общих нарах, устроенных иногда в два, а иногда, но редко, – и в три этажа. Режим в таких лагерях был обыкновенно строже, и условия жизни хуже, но охрана слабее. Обнесены эти лагеря обыкновенно были только одною стеною из колючей проволоки от двух до трех аршин высотою и имели только одну линию часовых – наружную. Пленные солдаты обыкновенно помещались в лагерях этого последнего типа.

Наконец, были еще лагеря, помещавшиеся в казармах австрийских военных частей и в казематах старых крепостей. Условия жизни в этих последних были наиболее тяжелыми.

Были еще лагеря для пленных «самоопределяющихся» национальностей, склонных к поступлению во всевозможные легионы, формируемые при австрийской армии. Условия жизни в этих лагерях, по отзывам поляков и украинцев, лежавших со мною в одних госпиталях, были много лучше условий жизни даже в более «привилегированных» из лагерей для лиц, не отказавшихся от русского имени. Пленные солдаты, помещавшиеся в лагерях, получали довольствие натурой, пленным же офицерам полагался денежный отпуск на содержание – по четыре кроны в сутки на обер-офицера и по шесть – на штаб-офицера. Из этих денег производился вычет за отпускавшиеся казною в незначительном количестве хлеб и сахар, а остальные выдавались на руки. Довольствоваться офицеры могли в кантине – столовой, помещавшейся в самом лагере. Впрочем, иногда разрешалось открытие офицерами собственной столовой, продукты для которой закупались за счет офицеров комендатурой лагеря. В редких случаях все довольствие пленных офицеров лагеря производилось от казны, и наличных денег на руки тогда почти не выдавалось. С 1916 года, когда усилилась дороговизна, жить на отпускавшиеся казною средства становилось все труднее, а пленные солдаты в лагерях уже начали голодать. Впрочем, широкая масса гражданского населения Австрии и даже воинские части в тылу и конвоиры тоже недоедали, так как все заботы немецкого и австрийского правительства были обращены на фронт. Значительно затрудняло побеги то обстоятельство, что с 1916 года выдача содержания производилась так называемыми лагерными деньгами, различными для каждого отдельного лагеря, принимавшимися только лагерной кантиной этого лагеря и не имевшими хождения вне его. Для побега необходимо было обменивать эти деньги на общегосударственные, что было нелегко и делалось с большим убытком. Денежные переводы, получаемые пленными, уплачивались также «лагерными деньгами» и при более или менее крупных суммах не сразу, а по частям.