Александр Анненский - Фанера над Парижем. Эпизоды

Кажется, на третьем курсе ВГИКа, мы должны были ехать на производственную практику на одну из телестудий страны. Из длинного списка я выбрал самую дальнюю от Москвы – Читинскую. Самолет летел туда часов шесть с непременной посадкой в Иркутске, причем над Байкалом возникла такая турбуленция и воздушные ямы, что практически никто из пассажиров не спускался из салона на летное поле без бумажного пакета. Забайкалье поразило меня чаем с молоком, большими «позами», как именовали тут бурятское подобие пельменей, и длинными ногами ассистентки по имени Татьяна Афанасьева. К сентябрю она приехала ко мне в Москву, и мой сокурсник Тед Макаров все издевался, почему это я стал засыпать на лекциях. Сегодня она режиссер спортивной редакции в Останкино и ведет трансляции всех самых громких футбольных матчей из разных стран.

В свободное от общения с ней в номере гостиницы «Забайкалье» и съемок документального фильма о местном рабочем-ударнике время я часто ходил на вокзал станции Чита. Если спуститься с короткого перрона и устроиться на пригорке, можно было увидеть километровый столбик, на котором было написано 6152. Это означало число километров от Москвы, и я гордился тем, как далеко от дома сумел забраться. Я сидел там, вдыхая горячий воздух от проносящихся мимо длинных товарных составов, идущих на Дальний Восток. Ближайшая станция в том направлении называлась Домна и была еще километрах в тридцати пяти отсюда. Но туда я так и не попал. Теперь обидно.

…Прошло Рождество и приближается Новый год, который в Европе именуют Сильвестром и почти не празднуют. Разве что используют как повод для запуска в небо разнообразных фейерверков и стрелялок, от которых весь асфальт и крыши припаркованных у домов машин становятся рыжими от выпадающей пыли.

Наша немолодая уже кошка Никита с началом зимы стала жить по чекистскому девизу – она садится у приоткрытой двери и высовывается наружу на заснеженный балкон только наполовину, ухитряясь сохранить холодную голову, горячее сердце и чистые лапы. На замечания, что так в доме всем холодно, она не реагирует.

Валентина часто ездит в местную православную церковь, подвозя соседей – семью крещеных евреев. Она ведет там уроки православия на немецком языке для малышей из русскоязычных семей. Несколько раз она предлагала мне поехать на службу или встретиться с местным батюшкой. Вечерами, когда мы дома, в нашей квартире часто стоит долгая тишина.

У Андрея в Москве свой очень напряженный график, в который я помещаюсь редко. Еще не закончив ВГИК, он уже начал работать в большом кино. На Новый год на сутки он заедет к нам из Берлина, куда прилетел на перезапись звука совместной российско-немецкой картины «В субботу», на которой летом работал вторым режиссером у Александра Миндадзе. На днях Саша прислал мне электронное письмо: «…парень у тебя совершенно замечательный. Конечно, он из 21 века в умении ориентироваться в непростых хитросплетениях дня… Живет зряче, осознанно, не то, что мы, жившие вслепую.».

Мастер во ВГИКе, один из очень немногих оставшихся в нашей «Альма-матер» настоящих режиссеров, Вадим Абдрашитов, судя по всему, Андреем доволен.

Таким образом, он, надеюсь, станет третьим в фамилии выпускником и, возможно, я еще успею увидеть его на красной дорожке какого-нибудь международного кинофестиваля. У нас договоренность – после первого «Оскара», он подарит мне маленький домик на берегу океана.

В «Оскара» я верю, в домик – не очень.

Узловатые пальцы старика тщательно разминали кусочки влажного песка. Он подцепил металлическим лотком еще одну пригоршню пляжа и, просеяв через отверстия, опять начал этот процесс, растирая в пыль каждый песочный бугорок, словно расщепляя его на составляющие.

Алексу казалось, что сам поиск для его визави не менее важен, чем итог – и в этом была логика – пока процесс идет, живет надежда… Счастье – это вовсе не сбывшаяся мечта, а всего лишь реальная надежда на ее осуществление. Поэтому, когда в лотке что-то тихо звякнуло, они оба не удивились. Старик, на секунду оторвавшись от струйки падающего вниз песка, поднял голову и посмотрел на Алекса.

– Сколько же ему уже лет?.. – отчего-то подумал Алекс. – Они тут, у моря, живут долго потому, что человек и должен тут жить. Все-таки я обязательно когда-нибудь поселюсь на берегу моря.

Старик аккуратно сдул прилипшие песчинки с какого-то небольшого металлического предмета и, обтерев его прямо о край шортов, положил на ладонь, рассматривая. Теперь и Алексу удалось разглядеть стальной крестик из двух скрещенных перекладин, аскетично простой.

Старик поднес ладонь совсем близко к глазам, рассматривая найденное, потом аккуратно попробовал заскорузлым ногтем чуть царапнуть край крестика. То, что это обычная сталь и никакой материальной ценности находка не представляет, было очевидно.

Он, вздохнув, разогнулся и выпрямился. Сонный кружок пиццы-солнца уже оторвался от морского горизонта и, меняясь в цвете, начинал свое утреннее восхождение. Закончив уборку своей части прибрежной полосы, двое работяг в желтых комбинезонах, переругиваясь, возвращались вслед за минитрактором обратно.

Алекс отряхнул от песка отельное полотенце. Надо было возвращаться в номер – помочиться, умыться, натянуть другую майку и спускаться к завтраку. А потом он будет решать. И, возможно, включит свой мобильный. Или не сделает этого, и тогда у него еще будет время, в котором он никому и ничего не должен.

– Хей…

Он посмотрел на старика. Тот протягивал ему ладонь, на которой среди песчинок лежал металлический крестик.

– Эсто а ти.

Поколебавшись, Алекс осторожно взял стальной крестик с ладони старика. Крестик почему-то был теплый. Старик смотрел на Алекса и улыбался щербатым ртом.

Потом, отряхнув от песка, он сунул в холщевую сумку с изображением Христа свой лоток и, поправив сползшие наушники, пошел, шаркая сандалиями, дальше. Длинной металлической штангой металлоискателя он тяжело водил перед собою из стороны в сторону, задевая влажный песок.

День только начинался, и что будет в его конце не знал никто. Во всяком случае, из них двоих.

Отец

Мама

С отцом

Валентина

Андрей

С сыном

На Босфоре