Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11

Я ушел вместе с донной Лукрецией, пожелав ему заиметь прекрасного мальчика через девять месяцев после этого дня.

— Приготовьте письмо, — ответил мне он, — и завтра утром я его подпишу.

— Я сделаю все, — сказала ему донна Леонильда, — все, что от меня зависит, чтобы помешать тебе стать банкротом.

Донна Лукреция отвела меня в мою комнату, где, передав меня большому лакею, пожелала мне спокойной ночи. Проспав восемь часов в великолепной кровати, я поднялся и нашел донну Лукрецию, которая отвела меня к завтраку, к маркизе, которая была еще за своим туалетом. Я сразу спросил у нее, могу ли я смело перевести вексель на девять месяцев вперед, и она ответила, что он вполне может быть оплачен.

— Правда?

— Правда; и это вам маркиз обязан будет тем единственным счастьем, которого у него еще нет, и которого он желает от всей души. Он сам сказал мне это час назад, покидая меня.

Какое огорчение, что я не мог осыпать ее сотней поцелуев! Она была свежа как роза, но мы должны были сдерживаться. Она была окружена девушками, все красивые и все — у нее в услужении. Я высказал галантности Анастасии, и Леонильда сделала вид, что меня подбадривает. Поняв ее мысль, я изобразил охваченного страстью, и увидел, что ко мне прислушаются. Однако я предписал себе некоторые границы, чтобы не быть пойманным на слове.

Мы отправились завтракать к маркизу, который нас ожидал, и который встретил меня с душевной радостью. Здоровье этого обаятельного человека было бы превосходным, если бы не подагра, которая лишала его возможности передвигаться на собственных ногах. Он не мог даже держаться прямо, ни выдерживать малейшего прикосновения к своим ногам: контакт причинял ему острую невыносимую боль. После завтрака мы прослушали мессу, где я увидел среди мужчин и женщин более двадцати слуг, и после мессы я составил ему компанию вплоть до времени обеда. Он упрекнул меня за то, что я предпочел его общество компании его жены и тещи, в которую, как он предполагал, я был влюблен.

После обеда мы выехали в его земли, я — в коляске, вместе с матерью и дочерью, он — в крытых носилках, несомых на двух перекладинах двумя мулами, один перед другим. Через полтора часа мы оказались на его земле, которая была расположена между Виченцей и Батипальей. Его сеньориальный дом был обширен, прекрасен и счастливо расположен. В ожидании, пока не прибудут горничные маркизы, она провела меня в свои сады, где моя нежность возобновилась, и она снова отдалась мне. Мы согласились, что я пойду в свои апартаменты, чтобы поухаживать за Анастасией, потому что не следовало давать повода для малейших подозрений относительно нашей любви. Мое увлечение Анастасией должно было повеселить маркиза, которому она непременно рассказала бы об этом. Донна Лукреция сочла это решение также хорошим, так как тем более не хотела, чтобы маркиз счел, что я задержался в Салерно из-за нее. Мои апартаменты примыкали к ее, но я мог пройти туда, только пройдя комнатой, где спала Анастасия вместе с другой горничной, еще более красивой, чем она.

Маркиз прибыл час спустя после нас вместе со всеми своими слугами и с моим, который позаботился о моем багаже. Сам маркиз велел нести себя в прекрасном кресле, проведя меня по всем замечательным аллеям своих садов, пока его жена и теща обустроят все в замке. После ужина, будучи очень усталым, он удалился, оставив меня со своими женщинами. Я проводил маркизу в ее комнату, и когда я хотел ее покинуть, она сказала, что я могу пройти к себе через комнату ее девушек, и сказала Анастасии меня проводить. Вежливость обязывала меня не остаться безразличным к этому счастью, я сказал красотке, которая мне светила, что надеюсь, что она не причинит мне огорчения, проявив недоверие к моему соседству и заперев свою дверь. Она ответила, что ничего не подозревает, но, тем не менее, запрет свою дверь, потому что такова ее обязанность, тем более, что это кабинет ее хозяйки, и что ее товарка истолкует очень дурно эту вольность — оставить ее комнату открытой. Одобрив ее резоны, я попросил ее присесть на минутку рядом со мной, чтобы рассказать, как я смог побеспокоить ее девять лет назад. Она ответила, что не желает об этом вспоминать, и просила позволить ей уйти, что я и исполнил после того, как она сочла себя обязанной позволить мне ее поцеловать. После ее ухода вошел мой слуга, и я сказал ему, что нет нужды приходить меня обслуживать после ужина. Он меня послушался и больше не приходил в последующие ночи. На следующий день маркиза передала мне со смехом все предприятие, которое я провел с Анастасией. Та ей все рассказала, не упуская никаких подробностей, и она похвалила ее за то, что она не захотела оставлять свою дверь открытой, но сказала ей, что та может оказывать мне все свои услуги в моей комнате. Маркиза нарочно попотчевала своего мужа этой историйкой, и он, сочтя, что я влюблен в Анастасию, с удовольствием учинил ей целую войну после обеда и захотел вечером, чтобы она ужинала вместе с нами, что заставило меня играть, со всем возможным приличием, роль влюбленного в эту девушку, которая чувствовала себя весьма польщенной тем предпочтением, которое я ей оказывал перед лицом ее очаровательной хозяйки, и старалась не выказывать мне неодобрения, чтобы не подорвать мою страсть и не лишиться тех благ, которые могла бы иметь, поддерживая ее. Маркиз наслаждался приятной комедией, что являла его воображению эта интрига, потому что, предоставив мне возможность ее играть, он полагал, что оказывает честь своему дому и внушает мне желание остаться там еще на несколько дней.

Анастасия явилась со свечой отвести меня в мою комнату, где, узнав, что моего слуги не будет, захотела причесать меня на ночь; почувствовав себя довольной, что я не решаюсь лечь в кровать в ее присутствии, она осталась сидеть возле меня добрые полчаса, и, поскольку я не был в нее влюблен, мне не составило затруднения изобразить робкого влюбленного. Пожелав мне доброй ночи, она была очарована тем, что поцелуи, которые я ей дал, были менее дерзкими, чем накануне. Маркиза сказала мне назавтра, что если то, что рассказала ей Анастасия, верно, она полагает, что должна меня стесняться, потому что уверилась, что как любовник я отнюдь не робок.

— Она меня не стесняет, так как картина красива и забавна, но я удивлен, что ты полагаешь меня способным любить ее, в то время как мы договорились, что это должно быть только игрой, чтобы позабавить маркиза и рассеять все подозрения слуг.

— Анастасия полагает, что ты ее обожаешь, и меня не рассердит, если ты дашь ей уверенные основания для кокетства.

— Если бы я смог убедить ее оставить дверь открытой, я легко бы прошел в твою комнату, так, что у нее не возникло бы ни малейшего подозрения, потому что, когда я отошел бы от ее кровати, где не стал бы делать ничего существенного, она не могла бы себе и вообразить, что, вместо того, чтобы идти в свою комнату, я направился в твою.