Светлана Бестужева - Екатерина Великая

Портрет Павла I. Неизвестный художник

Екатерина была тонким психологом и прекрасным знатоком людей, она умело подбирала себе помощников, не опасаясь, а, напротив, выделяя людей ярких и талантливых. Именно поэтому екатерининское время отмечено появлением целой плеяды выдающихся государственных деятелей, полководцев, писателей, художников, музыкантов. В общении с подданными Екатерина была, как правило, сдержанна, терпелива, тактична. Она была прекрасным собеседником, умела внимательно выслушать каждого. По ее собственному признанию, она не обладала творческим умом, но хорошо улавливала всякую дельную мысль и использовала ее в своих целях.

Пожалуй, единственным человеком, с которым Екатерина так и не нашла общего языка, был… ее сын Павел, почти сорок лет ожидавший своей очереди на трон. Точнее, исступленно ждавший смерти «матери-узурпаторши», каждое достижение которой было для него оскорблением, а личная жизнь – позором, хотя он сам вел себя отнюдь не как монах. А вот покойного отца, которого видел дважды в жизни, Павел боготворил.

Елизавета скончалась, так ничего и не предприняв в отношении престолонаследия. А ее племянник, став российским императором, в душе так и остался голштинским принцем, тратившим все свободное время на три излюбленных занятия: муштру солдат, выпивку и курение.

За всеми этими делами император практически не видел единственного сына. В свое кратковременное, полугодичное царствование он видел Павла лишь дважды. Первый раз удостоил сына визитом, побеседовал с ним и сказал на прощание:

– Из него выйдет добрый малый. На первое время он может оставаться под прежним присмотром, но скоро я устрою его иначе и озабочусь лучшим его военным воспитанием вместо теперешнего женственного.

Вторая встреча отца и сына состоялась нескоро. Император поприсутствовал при экзамене Павла и заявил своему окружению:

– Господа, говоря между нами, я думаю, этот плутишка знает эти предметы лучше нас. Жалую его в капралы своей гвардии!

Знать что-либо лучше Петра Федоровича было легче легкого, а чин капрала Павел так и не получил из-за забывчивости отца. Тем не менее он так и не простил его преждевременной смерти ни Екатерине, ни ее сподвижникам. Для высокообразованного, необыкновенно начитанного и тонко чувствовавшего цесаревича образцом и идеалом навсегда остался полупьяный малограмотный человек, к тому же абсолютно безразличный к самому факту существования у него сына.

После своего восшествия на престол и чрезвычайно своевременной смерти супруга – свергнутого императора Екатерина ничего не изменила в жизни своего сына. Придворные наивно полагали, что Северная Семирамида поцарствует лет восемь, до совершеннолетия Павла, а потом тихонечко уступит ему престол и исчезнет с политического горизонта.

Как бы не так! Переписываясь с лучшими умами Европы того времени, Екатерина откровенно не желала замечать, что ее сын и наследник мог бы стать для нее достойным собеседником и преемником ее идей. Она обращалась с сыном как с дальним докучливым родственником, и постепенно робкое обожание, которое Павел все-таки питал к матери, сменилось холодной озлобленностью и абсолютным равнодушием. Масла в огонь подлила и первая женитьба цесаревича.

В отличие от своего отца, «брачные кондиции» Павел обрел довольно рано. Екатерина начала поиски невесты в европейских дворах. Ее выбор пал на трех сестер – принцесс Гессен-Дармштадтских. Павлу предстояло выбрать из трех красавиц одну. Разумеется, наследнику российской короны не пристало разъезжать по городам и весям, не царское это дело. Посему за невестами был послан ближайший друг цесаревича, граф Андрей Разумовский, которому Павел слепо доверял.

«Дружба ваша, – писал он в Ревель, где Андрей командовал кораблем, – произвела во мне чудо: я начинаю отрешаться от моей прежней подозрительности… Как мне было тяжело, дорогой друг, быть лишенным вас в течение всего этого времени».

Между тем графу Андрею не то что невесту – кошку доверить было бы неблагоразумно. Из трех принцесс-невест его внимание немедленно привлекла Вильгельмина, к тому же он знал, что именно ее Екатерина прочила в невестки. Они стали любовниками прямо на корабле, едва ли не в открытую.

Но ни у кого не хватило смелости доложить об этом прискорбном факте Екатерине. Павел же, ослепленный доверием к своему другу и опьяненный мыслью о том, что делает выбор свободно и сознательно, официально предложил руку и сердце немецкой принцессе, а затем подозвал к себе Разумовского и с пафосом произнес:

– Прошу, граф, по-прежнему быть настойчивым в исправлении моего характера и полюбите не только меня, но и ее…

Вильгельмина была крещена под именем «благоверной Натальи Алексеевны», но ничем это знаменитое в России имя не украсила. Единственной ее страстью, если не считать красавца Разумовского, были всевозможные развлечения, деньги она транжирила с невероятной скоростью. Ко всему прочему великая княгиня оказалась нездорова: вследствие несчастного случая, происшедшего с ней в детстве, у нее были деформированы позвоночник и кости таза.

Через три года после свадьбы великая княгиня скончалась в родах, причем ребенок погиб еще во чреве, так и не появившись на свет. Но за эти три года она сумела основательно настроить супруга против его матери. Вплоть до того, что составился небольшой заговор – сценарий очередного дворцового переворота. Но Екатерина настолько глубоко презирала и сына, и невестку, что даже не сочла нужным кого-то наказывать, хотя список заговорщиков видела своими глазами.

Судьба обрекла Павла на вечные драмы, не составил исключения и первый опыт его супружеской жизни. Сразу после кончины обожаемой супруги матушка предъявила ему доказательства неверности Натальи Алексеевны – ее переписку с любовником, – и цесаревич едва не помешался от горя и обиды, но зато враз излечился от скорби. Не прошло и трех месяцев, как вдовец согласился вступить в новый брак. На сей раз Екатерина сделала правильный выбор. «Принцесса Вюртембергская в качестве великой княгини или императрицы будет только женщиной и больше ничем», – писал из Петербурга один из дипломатов.

Да, статная, высокая, очень свежая, склонная к полноте семнадцатилетняя блондинка София-Доротея являла собой идеальный, с точки зрения немцев, тип женщины. Едва прошло несколько недель после помолвки – заочной! – как она собственноручно написала Павлу письмо на русском языке, а близким подругам признавалась, что «любит великого князя до безумия».

Говорят, противоположности сходятся. Невысокий, субтильный, нервно-желчный Павел был очарован этой спокойно-сентиментальной рослой красавицей, каждый год исправно рожавшей детей. Но при этом и она старалась быть на высоте своего положения, не давая себе ни малейшей поблажки.

«То, что утомляет других женщин, ей нипочем, – писал один из современников. – Даже во время беременности она не снимает парадного платья, а между обедом и балом, когда другие женщины надевают капот, она, неизменно затянутая в корсет, занимается перепиской, вышиванием или живописью».

Правда, принцесса София-Доротея, в святом крещении «благоверная Мария Федоровна», предавалась не только этим мирным занятиям. Она неустанно подогревала честолюбивые мечты супруга о престоле. И для этого были более чем веские причины. Настрадавшаяся от вынужденной разлуки с детьми, Екатерина тем не менее почему-то переняла методы Елизаветы: отобрала у своей невестки и первенца Александра, и второго сына – Константина. Их воспитанием она занималась лично, рассчитывая на российский престол для первого и на константинопольский – для второго.

Но и великим свойственно ошибаться. С Орловым и Потемкиным Павел еще как-то ладил. Но, когда блистательного князя Таврического сменила бесконечная череда любовников-однодневок, большинство из которых были моложе его самого, великий князь ожесточился. Молчаливое поощрение убийства законного супруга ради двух великих страстей – власти и любви – он еще мог понять. Но чисто мужское со стороны матери отношение к плотским радостям, откровенное пренебрежение общественным мнением – нет, нет и еще раз нет!

Чашу терпения великокняжеской четы переполнила поездка Павла с супругой в Европу. Под именем князей Северных они посетили Австрию, Испанию, Францию. Европейские монархи принимали Павла Петровича с Марией Федоровной со всеми мыслимыми и немыслимыми почестями. Император австрийский Иосиф в честь высокого гостя распорядился поставить трагедию бессмертного Шекспира «Гамлет» (на русской сцене, кстати сказать, почему-то запрещенную). Но знаменитый тогда в Вене актер Брокман отказался играть главную роль, произнеся при этом бессмертные слова:

– В театре будут два Гамлета – один на сцене, другой – в зале.