Святослав Логинов - Как я охранял природу

Чего стоила хотя бы "Методика расчёта вредных выбросов в атмосферу", засекреченный документ объёмом в двести пятьдесят страниц плотного машинописного текста. Текст был переполнен опечатками, грамматическими ошибками (до двадцати штук на страницу!) и математическими формулами, в которых я, как ни силился, ничего не мог понять. Конечно, я всегда был не в ладах с математикой, но боюсь, что и математик не сможет ответить, как следует брать интеграл по постоянной величине и получать при этом некие значащие величины. Как жаль, что у меня не было ни одного знакомого шпиона, я подарил бы ему этот секретный манускрипт, после чего половина сотрудников ЦРУ померла бы от смеха, а прочие навеки зареклись бы вынюхивать военные тайны моей родины! 

"Методику" я засунул в стол и постарался забыть о ней. К тому времени я уже стал законченным бюрократом и знал, что девяносто процентов бумаг, направленных для исполнения, исполнять вовсе не нужно, пройдёт время, и они изноют сами собой. Однако, в данном случае подобного не произошло. Через месячишко раздался междугородний звонок и гневный женский голос вопросил, почему я до сих пор не ответил на их письмо. Я ответил, что никакого сопроводительного письма в бандероли с методикой не было, так что методику я всего лишь принял к сведению. 

-- Там в самой методике всё написано! -- продолжала напирать куйбышевская дама. 

Тогда я просто сказал, что моего университетского образования оказалось недостаточно, чтобы разобрать весь этот бред. 

-- Да чего там разбирать! -- голос дамы излучал презрение. -- Откройте страницу двести сорок шестую! 

-- Ну, открыл... 

-- Найдите приложение номер семнадцать. 

-- Есть там такое. 

-- Заполните графу четыре и срочно пришлите нам. А больше вам ничего и разбирать не нужно. 

-- Тогда зачем вы присылали мне весь этот труд, не проще ли было выслать одну графу? 

-- А это уже не ваше дело! -- в трубке загудели сигналы отбоя. 

Пожав плечами, я принялся разбираться, что же это за таинственная четвёртая графа, и с удивлением обнаружил, что мне предлагают выслать обычные данные по выбросам в атмосферу, просто в отличие от ежегодного отчёта там стояли не тысячи тонн в год, а граммы в секунду. Поскольку единственные цифры, которыми я мог оперировать, были данные проведённой два года назад инвентаризации, то я и принялся отталкиваться от этих чисел. Перевёл тысячи тонн в граммы, посчитал количество рабочих секунд в году (какой бред, ведь с учётом коэффициента сменности считал!) и получил переводной коэффициент. Затем набрал куйбышевский телефон и, услыхав знакомый голос, спросил: 

-- Есть у вас мой ежегодный отчёт? 

-- Да, вот он передо мной на столе лежит. 

-- Найдите в нём первую графу, каждую цифру в ней умножьте на девяносто две целых и шесть десятых, результаты перепишите в вашу четвёртую графу и перестаньте валять дурака! 

Теперь уже я бросил трубку, не дав куйбышевской дуре сказать последнее слово. 

Неудивительно, что в таких условиях я быстро и полностью потерял всякий интерес к работе. Больше всего мне хотелось не париться на проклятом заводе, а сидеть в библиотеке или архиве и собирать материал о нелёгких взаимоотношениях замечательного русского химика Николая Соколова с его давним врагом и соперником Дмитрием Менделеевым. И я нашёл способ, как делать это в рабочее время. 

Особое место в природоохранном бумаготворчестве занимали ежеквартальные отчёты, которые нужно было посылать в головную организацию, предварительно согласовав их с "Водоканалом", "Бассейновой инспекцией", "Газовой инспекцией" и региональным "Статуправлением". И вот, когда подходила пора отчётов, я, появившись с утра на работе, отмечался у табельщицы, громко объявлял: "Я поехал в Статуправление!" -- и уходил в библиотеку. На следующий день история повторялась. Затем я два дня гулял в "Бассейновую" и так далее по списку. Раз в три месяца восемь дополнительных выходных -- это не так мало, но, в конце концов, это надоело моему начальнику. Валентин Константинович человеком был прямым и посему без обиняков объявил мне, что, по его мнению, я прогуливаю работу, ибо согласовать отчёт -- дело двадцати минут, а никак не двух дней. 

К подобному разговору я был готов и потому предложил главному энергетику поехать в "Водоканал" вместе со мной и на деле доказать, что нет ничего проще согласования природоохранных документов. И Клюшкин на свою голову согласился. 

На следующий день в пол-одиннадцатого мы уже были на улице Красной Конницы, сидя в самом хвосте длиннейшей очереди. К пятнадцати часам мы проникли в кабинет, где вёл приём товарищ Слосман (даже не знаю, какую должность он занимал в сложной иерархии "Водоканала"). Дальнейшее напоминало дурную кинокомедию со швырянием тортов и падением мордой в грязь. От отчёта не осталось камня на камне, всякая цифра была оспорена и объявлена подтасовкой, а весь отчёт полной глупостью, если не преступлением. 

-- Да как же это недостоверные цифры?.. -- негодовал Клюшкин. -- Мы инвентаризацию сбросов производили, хозспособом, шесть тысяч уплачено, а вы говорите недостоверно! 

-- Когда проводилась инвентаризация? 

-- В позапрошлом году. 

-- Не годится. Нужно ежеквартально. 

Когда мы выходили из кабинета, на Клюшкина было жалко смотреть. Губы его тряслись, и весь он словно стал ниже ростом. 

-- Где же я возьму каждый квартал по шесть тысяч на инвентаризацию? -- растерянно твердил он. 

-- Валентин Константинович, успокойтесь, -- сказал я. -- Завтра я снова поеду в "Водоканал" и опять пробуду там целый день. И согласование я вам привезу, хотя в этом отчёте не будет изменено ни одной цифирьки. 

Скорей всего, Клюшкин остался в убеждении, что я прогуливаю эти восемь дней, но поскольку согласование я привёз, то он благоразумно решил, что дешевле давать одному из сотрудников по восемь отгулов раз в три месяца, чем ежеквартально проводить инвентаризацию. Многоопытный начальник был прав, я действительно прогуливал работу, правда, не восемь, а лишь семь дней. Один день уходил на то, чтобы согласовать отчёт во всех четырёх инстанциях, разбросанных по разным концам города. Как я это делал, я расскажу в самом конце истории, а догадливый читатель пусть покуда поломает голову.

 Между тем куйбышевский ГАП продолжал свою архиполезную деятельность. На мою голову свалилось новое безумное и совершенно невыполнимое распоряжение.

Охрана природы по-советски состояла, в полном соответствии с ленинскими словами, из учёта и контроля. Сбрасывать дозволялось что угодно, куда угодно, реально ничего не улучшая, но учитывать вредные сбросы было первейшей обязанностью предприятия. И вот чей-то извращённый разум придумал для этого гениальнейший ход. Рассуждал он следующим образом: инвентаризация источников вредных выбросов на всех предприятиях министерства проведена, то есть, мы знаем, сколько грязи в секунду вырабатывает каждый механизм. Ежели где существуют очистные, то известен и их КПД. Значит, мы знаем, сколько грязи в секунду выделяет в атмосферу каждый источник (вот зачем потребовались секунды, в таинственном приложении номер семнадцать! Куйбышевский ГАП шаг за шагом приближался к осуществлению своей идеи). Теперь осталось что? -- совершенно верно, узнать, сколько секунд в году работал каждый источник, и мы с непредставимой точностью узнаем сколько выброшено в атмосферу пыли, сернистого ангидрида и прочих прелестей. Задачка, как видим, для пятого класса... если решать её на бумажке. А вот на практике, увы, она нерешаема в принципе. Тем не менее, как поётся в песне, "мы рождены, чтоб сказку сделать", и сказка была сделана. Называлась она совершенно не сказочно: "Форма №..." -- а далее шёл цифровой и буквенный индекс, что-то вроде ЦН-12 -- не помню точно, но думаю, не будет слишком сильным отхождением от истины называть её так. Пусть будет "Форма № ЦН-12".