Андрей Губин - Афина Паллада

Сидящий в «газике» практикант сельскохозяйственной академии Мансуров уже различал лица людей в кузове «газа».

Показался степной хуторок — три-четыре домика и длинный сарай.

— Не обгоняй, — сказал Мансуров шоферу.

Возле низенькой глинобитной чайной машины остановились.

Продрогшие балкарцы посмотрели на прибывших и побежали в буфет. Мансуров заглянул в домики. В одном куча детей на полу разбирала новую швейную машину, изображая голосами шум трактора. В другом две старушки чай пьют. Тогда Мансуров зашел в чайную.

— Удачи вам! — по-балкарски приветствовал он Хасана, Магомета и рыжебородого муллу.

— Земляк? — улыбнулись они. — Садись к нам.

Зазвенели стаканы.

Мансуров один стакан выпил, два незаметно вылил себе на валенок.

— Шофера угостите, — сказал он. — Такой мороз!

— Твоего тоже! — добрел от вина и удачи Хасан.

Выпили и шоферы.

Шофер «газика» тотчас ушел к машине, а шофер «газа» жадно смотрел на вновь налитое вино.

Мансуров завел интересный для всех разговор о Коране, религии, как бы оправдываясь за свой городской, русский вид. Балкарцы стали торжественными. Мулла на память цитировал слова пророка.

Ушурма, шофер Мансурова, вытащил ключи в кабине «газа», вскочил на грузовик, разрезал ремни на туго спеленатом ковре. Оцепеневшая, с кляпом во рту женщина слабо сопротивлялась, не зная, кто этот парень. Она сейчас хотела только одного — и будет хотеть всю жизнь — пропороть кинжалом брюхо Магомета. Когда он вязал ее на чердаке кошары, его волосатые руки жадно залезли к ней под платье…

— От Саида, — тихо сказал Ушурма, вспомнив имя, которое называл встречный в степи.

— Где твой шофер? — торопил Магомет, расплескивая вино.

— Сейчас позову. — Мансуров пошел к двери. — Подождите, бутылка коньяку есть, распить надо с друзьями.

Балкарцы благодарно улыбнулись.

Вездеход вырвался на околицу и помчался в сторону райцентра.

Уже вечерело. Тихо начинался буран.

Начальник милиции калмык Сергеев в ожидании машины писал рапорт о переводе в другой район. Черноземельский район отнимал у него все время, ничего не оставлял для семейной жизни. Молоденькая жена начальника заявила напрямик:

— Пойду на танцы, если будешь по ночам пропадать на этих проклятых кошарах!

А танцы — нож острый товарищу Сергееву. Сам он не мог танцевать и часами стоял в тени на танцплощадке, пока жену вольно кружили юнцы с синими усиками, в узких брючках.

Тяжелый район достался ему. Вот уже третий звонок насчет кражи какой-то балкарки. Он попросил машину в райкоме партии — свои были в разгоне — и в ожидании ее написал рапорт.

Машина подошла. Начальник оставил рапорт в утешение жене, перезарядил пистолет — и раздался новый звонок: в степи найден мертвый человек с карабином…

Девятая минута истекла…

Сергеев послужил уже немало. Ему далеко за пятьдесят. Два шрама на теле носит и соответственно шрамам — два ордена. Он уже подумывал о пенсии. Ему хотелось развести садик, читать любимую тюремно-воспитательную литературу, по утрам гордо вести сына в детсад, по вечерам участвовать в самодеятельности пенсионеров — он неплохо играл старых благородных отцов и чудаков-академиков в комедиях.

Но пока ночь, буран, ухабистая дорога…

Впереди замелькал одинокий, прыгающий огонек фары — мотоцикл. Потом пропал.

Отъехав десяток километров, Сергеев встретил две машины — «газик» и «газ», идущие одна за другой на бешеной скорости. Выстрелами вверх начальник остановил машины.

Шесть устных заявлений посыпалось на начальника — тяжелый район!

— Ничего не знаю! — свирепо закричал он. — Все арестованы! А пока надо не замерзнуть! Гони на кошару!

Три машины въехали на кошару Маркелия.

Сперва милиционеры и арестованные отогревались, пили черный плиточный чай, мазали носы гусиным жиром.

Потом началось следствие.

— Кто убил человека с карабином? — нагонял страху начальник.

— Он сам, — тихо сказал кто-то.

Приехали члены бригады Муратова и Ибрагимова, сам Бекназаров пожаловал. Ему звонил начальник территориального управления из краевого центра:

— Я не знаю, что там у вас со стихиями и знать не хочу! Одно знаю: чабан Муратов уволился по причине отсутствия работы. Нет этого отсутствия, слышите? Приказываю: немедленно восстановить Муратова в должности, оплатить простой, дать ему отару и обеспечить безопасной кошарой. Все. Подтвердите исполнение!

Начальник милиции у всех отобрал патронташи, заглянул в патронники ружей.

— Гог и Магог! — шипел рыжебородый мулла на Мансурова. — Народ будет судить тебя. Кто остановит руку народа?

— Зачем нож взял? — крикнул начальник на хозяина кошары.

— Кушать надо! — улыбнулся Маркелия и пошел резать барана: гостей собралось немало.

— Вы кто? — спросил Сергеев Мансурова на «вы» из уважения к котиковой шапке.

— Зоотехник. Приехал к товарищу Бекназарову на практику.

— Откуда?

— Из Москвы, из академии.

— Коммунист? — ласково спрашивал, а не допрашивал начальник.

— Коммунист.

— Отойдите, пожалуйста, вот туда.

Уже поспела баранина, когда начальник, больше напускавший на себя старую милицейскую манеру — он и сам бывал под следствием, — во всем разобрался правильно. Сказал:

— Элисханов, не имеешь права силой заставить жену жить с тобой! — И вспомнил, как позавчера не пустил жену в гости к ветреной подружке. — Нету такого закона! — вздохнул начальник. — За себя и своих друзей плати штраф — можешь на месте. Дай сюда права! — Он отобрал права у шофера «газа». — Надо бы вас посадить — женщин воруете.

— Каких женщин! — завопил Хасан. — Это моя жена, вот паспорт!

— На жену нет личной собственности! — вздыхает Сергеев, опять вспомнив, как его жена убегала от него к родителям.

— Тогда и его штрафуй! — показал Хасан на Маркелия. — Почему он чужую жену прячет на кошаре?

— Я сама пришла, — сказала Секки, стоявшая вместе с бригадой Саида.

— Нарушаешь полномочия, — доверительно и задумчиво сказал начальнику Магомет. — Я в войсках МВД служил. Знаю законы. Законы говорят: надо укреплять советскую семью, а ты разрушаешь, разводишь.

Начальник засомневался, спросил:

— Элисханова, с кем пойдешь?

— С ними, — показала на братьев Саида отошедшая напиться Секки.

— Ну так стой там, чтобы я видел!

— Я сто рублей за нее платил и три выпивки делал! — кричал Хасан.

Сафар достал деньги, молча отдал Хасану сто рублей.

— Под суд пойдешь за калым! — пригрозил начальник Сафару.

— Это не калым — возмещение расходов, — ответил Сафар.

— И серьги сними! — кричал Хасан, пыхая очередной папиросой.

Буран стихал, но пламя светильника колебалось еще сильно.

Снова выплыл Саид. Горло забивала соленая предсмертная рвота. В глубине еще тускло светилась фара, как глаз подводного чудища, почуявшего добычу.

Уцепился за льдину.

Вылез бы! Да колыхалась льдина от волн. Старец Каспий в вечной заботе уже гнал отары барашков глодать соленые берега.

Рано начал работу синий чабан! Рано!

Ноги Саида еще упирались в мотоцикл, вставший в воде торчком.

Он пытался выбросить на лед бумажник — в нем заработок бригады. А фотография Секки пусть останется с ним. Бумажник был дорог еще и потому, что в одном отделении лежал крошечный томик Лермонтова, а в нем клочок из журнала со стихами какого-то поэта:

Отец сажает маленького Саида на коня, и сердце ребенка трепещет от радости, ветра и крутизны гор.

— Лихой сын растет у тебя! — качают головами белобородые старики, и отец, пряча радость в глазах, сурово покрикивает на трехлетнего джигита.

Прошел прихрамывающей походкой сероглазый автоматчик по ночному балкарскому аулу с ребенком на руках, как на памятнике в Берлине. Терпеливые глаза его стали сиреневыми.

Пробежали длинные собаки.

Несся всадник на черном, как ворон, коне.

В море солнечных лет. Домой. На родину. К милым горам Памира.

Последним усилием воли поднял глаза чабан — туда, где блеснуло созвездие Ярлыги.

Только почему оно так стремительно удаляется?

Или он несется с космической скоростью света в иные миры, с орлиным криком о вечной жажде?

Затуманивается созвездие, удаляется навсегда — глаза затягивали ледяные окуляры.

И он летел с ослепительной, ужасающей быстротой.

И достиг края Вселенной бронзовый чабан с бронзовой ярлыгой, идущий за звездной отарой добывать нам, людям, золотое руно.