Максим Дубаев - Рерих

Отношение Н. К. Рериха к отцу Иоанну было трепетное — так воспитала его мать, бесконечно почитавшая этого святого православного подвижника.

Последнее благословение протоиерея отца Иоанна Кронштадтского Н. К. Рерих хранил все свои годы.

Еще со школьных лет у Николая Рериха обнаружились «всякие легочные непорядки». Затем они перешли в долгие бронхиты, в «ползучие пневмонии», и все эти невзгоды мешали посещению школы. Как только осенью Рерихи возвращались из своего имения Извара в Петербург, Николая начинали мучить нескончаемые простуды. Наконец, после третьего класса гимназии домашний доктор, призадумавшись, серьезно сказал, что для выздоровления ребенку «нужно и зимою ездить в деревню, пусть приучается к охоте. В снегах и простуду как рукой снимет».

Родные Николая прислушались к рекомендациям домашнего врача. В это время управляющим в Изваре был Михайло Иванович Соколов, «почти что Топтыгин по виду и по своей любви к охоте и лесу». Открылась совершенно новая страница детства Николая: много ходили на лыжах, выслеживали зверя, посылали лесничих выведать медвежьи берлоги. Мальчику вся обстановка охоты казалась какой-то сказкой, особенно если рядом был Михайло Иванович. Простуда действительно отступила. Петербургская «Охотничья газета» продолжала печатать заметки молодого гимназиста.

«Из Царскосельского уезда, Петербургской губернии.

Выпал, было, снежок, да почти уже весь и сошел. По первой пороше было много зайцев, лисиц и волков; также видели следы рысей и лосей. Особенно много лисиц и волков; смелость последних доходит иногда до крайних пределов; так, например, в конце октября волки чуть не со двора стащили годовалую телушку. Ни одна собака не смеет вечером выйти за деревню.

Также довольно много в этом году белок, но ими наши промышленники как-то пренебрегают. Тетеревов много; егеря говорили, что видали стада штук в 20 и больше.

Серых куропаток тоже много, и они иногда громадными стадами подходят вплотную к жилищам.

Крякв порядочно по незамерзшим водам.

Замечательно в нашем уезде преобладание русака; беляк попадается все реже и реже…»[18]

В мае 1893 года Н. К. Рерих сдавал выпускные экзамены в гимназии. Из своих восемнадцати — девять лет Николай провел вместе с учениками и преподавателями Gymnasium und Handelsschule von К. May. На экзамене Николай Рерих хорошо отвечал по геометрии, алгебре, тригонометрии, но когда очередь дошла до простой арифметики, то он не смог сказать ни слова, абсолютно ничего не вспомнил. Учитель, хорошо знавший его по классу, говорил:

— Ну, хоть что-нибудь скажите.

Николай не произнес ни звука, от волнения все позабыл. Наконец учитель стал диктовать ему задачу, потом продиктовал решение. И Николай настолько разволновался, что, написав на доске ответ, спросил учителя:

— Ну а теперь, что дальше?

Сдавать экзамены Николаю Рериху и его товарищам было трудно, так как добродушный, всегда поддерживающий своих учеников в трудную минуту Карл Иванович Май, по болезни, оставил пост директора гимназии, и экзамены проходили под пристальным вниманием государственных инспекторов.

Но вскоре все переживания были позади, и пусть на выпускных экзаменах Николай Рерих получил по математике — три, по Закону Божьему — четыре, по русскому языку и словесности — три, по латинскому, греческому и немецкому языкам — четыре, а по истории — пять, зато теперь он стал одним из «Майских жуков» (так называли выпускников гимназии), которому суждено будет завоевать весь мир своим искусством.

После окончания гимназии юный Рерих видел себя только художником или литератором, но никак не хотел связывать свою судьбу с карьерой юриста. Однако отец, считая Николая самым способным из своих сыновей, собирался именно ему передать нотариальную контору. Поначалу Николай хотел поступать на исторический факультет Петербургского университета, но отец был категорически против этого. Пришлось уступить и пойти все же на юридический факультет, правда, с условием, что параллельно он будет поступать и в Академию художеств. Явившись первый раз в академию, с написанным заранее, каллиграфическим почерком, заявлением, Николай Рерих оказался у секретаря приемной комиссии, который тут же умерил пыл восторженного юноши. Исчеркав заявление о приеме, он долго объяснял, что ему еще предстоят труднейшие вступительные экзамены, и, чтобы в дальнейшем избежать многочисленных вопросов, выдал Николаю правила приема в академию.

После этого заявление в академию пришлось переписать:

«В Императорскую Академию Художеств Сына Петербургскаго Нотариуса Николая Константиновича Рериха Прошение

Желая поступить учеником Императорской Академии Художеств по отделу живописи, имею честь покорнейше просить принять меня вольнослушателем по отделу живописи. При сем прилагаю подлинные документы и копии свидетельств: 1, с метрического свидетельства моего за № 376; 2, с свидетельства о приписке к призывному участку, выданного 20-го января 1893 г. за № 5; 3, с аттестата зрелости об окончании мною курса наук в гимназии, выданного 1-го Июня 1893 г. за № 56, и 4, с формулярного списка о службе отца моего, засвидетельстванного 12 Февраля 1885 г. за № 652; четыре фотографии, картины.

С.-Петербург 1893 года.

Жительство имею:

Васильевский ос., 1-го участка, по Университетской набережной № 25»[19]

Перед поступлением в Академию художеств Николаю Рериху пришлось еще изрядно попотеть над гипсовыми головами. Для этого он под руководством художника-мозаичиста Ивана Ивановича Кудрина перерисовал все античные головы в музее академии. На экзамене Рериху попалась уже знакомая ему голова Антиноя. И все же, после успешно выполненного задания, он продолжал волноваться. А когда через несколько дней он пришел узнать результаты экзаменов, его встретил в вестибюле один из товарищей, тоже поступавший в академию, и с ходу начал утешать:

— Ну не в этом, так в будущем году. В списке нет вас.

Николай Рерих почувствовал себя плохо: неужели провал?

Но тут на помощь пришел швейцар академии Лукаш, которого за доброту любили все студенты, он укоризненно посмотрел на шутника и сказал:

— Чего смущаете. Раньше, чем говорить, прочли бы список. Принят Рерих, и даже хорошо.

И действительно, он оказался в списке принятых в академию.

После этого, на радостях, теперь уже в угоду отцу, Николай подал документы на юридический факультет Петербургского университета, куда поступил без особых трудов и волнений.

Став одновременно и студентом университета, он задумывает написать книгу «О персах и их религии», для этого Н. К. Рерих изучает книгу Е. П. Блаватской «Из пещер и дебрей Индостана» и делает большое количество выписок и заметок, озаглавив их «Выписка для моей книги „О персах и их религии“»[20]. В те годы все, касающееся персов, очень интересовало молодого Рериха, а через 30 лет, находясь в Америке, он вспомнил курьезный случай, произошедший тогда в университете:

«Приехал шах Персидский к ним, и вот депутация университета произнесла ему речь на персидском языке. Он внимательно выслушал, потом спросил через переводчика, на каком языке они ему говорили. Оказывается, речь была на древнеперсидском языке, на котором уже столетия никто не говорит!»[21]

К сожалению, задуманная еще в университете книга о персах так и не была написана — не хватило времени.

В Императорскую академию художеств Рерих поступил накануне ее реорганизации. В течение всего 1893 года готовилась смена всей концепции обучения. Вдохновителем такой реорганизации был вице-президент академии граф Иван Иванович Толстой. Создавая новый устав Академии художеств, он привлек к работе своего товарища, художника-передвижника Архипа Ивановича Куинджи, который давно мечтал о преподавательской работе. Реорганизовать, сделать обучение в академии более демократичным, привлечь к преподаванию известных художников — было заветной мечтой многих, но осуществить это смог только граф И. И. Толстой при помощи А. И. Куинджи.

Почти полгода Архип Иванович уговаривал своих друзей по «Товариществу передвижников» войти вместе с ним в состав преподавателей и в Совет Императорской академии. Наконец в 1894 году И. Е. Репин, Н. Д. Кузнецов, И. И. Шишкин и В. Е. Маковский поддались на уговоры А. И. Куинджи. Теперь они получили возможность набирать себе учеников и воспитывать будущих художников, подготавливая себе смену.

Но художники неоднозначно оценивали почин Архипа Ивановича. Н. А. Ярошенко, которого называли «совестью передвижников», негодовал из-за того, что Куинджи переманил лучших художников в «реакционную» Императорскую академию художеств. А когда И. Н. Крамской поддержал мысль А. И. Куинджи о «продолжении рода» через преподавание в академии, Н. А. Ярошенко стал просто игнорировать существование Архипа Ивановича. И на одном из собраний у Брюллова в 1895 году при появлении А. И. Куинджи Ярошенко поставил вопрос о возможности присутствия «посторонних» на заседаниях товарищества. Стали голосовать, и с перевесом в два голоса вопрос был решен в пользу Ярошенко. С тех пор А. И. Куинджи уже не появлялся среди передвижников.