Томас Гоуинг - Борода и философия

Шекспир (этот невежда!), никогда не упускавший удачную характеристику, заставляет Энобарба (который приходился Нерону дедом, носил Бороду, как можно увидеть на медалях, и был храбрым воином) так обращаться к Антонию, восхищаясь Клеопатрой:

В этом отрывке Борода явно ассоциируется с мужественной решимостью, а бритье – с ее отсутствием, ибо затем Энобарб говорит об изнеженности Антония так:

15. Арсита в чосеровском «Рассказе Рыцаря» посвящает свою Бороду Марсу:

16. Готы и даки, как можно видеть на римских памятниках, были бородатыми; и древние венгры, по утверждению Раумера, носили длинные Бороды, украшенные золотом и драгоценными камнями. Хатты также имели обыкновение не обрезать волосы на голове или Бороде, пока они не доказали свою мужественность, убив врага в бою.

17. Одна из легенд о короле Артуре упоминает гиганта, который произвел «большой показ отечественного производства», состоявший из «плаща, отороченного Бородами королей».

18. Многие государи носили прозвание Бородатого – как, например, греческий император Константин Погонат, граф Годфри, император Фридрих Барбаросса и Эберхард, герцог Вюртембергский в царствование Максимилиана, чья мудрость, вправду можно сказать, росла вместе с Бородой и о ком на латыни были сочинены следующие стихи:

19. Rothbart nie gut wart. Rothbart Schelmen art.

20. Judas der Ertz-Schelm – für ehrliche Leuth oder eigentlicher entwurff und lebens-beschreibung des Iscariotischen bösswicht…

21. Писатель в Household Words Диккенса говорит, что первым обычай бриться ввел папа Анаклет.

22. В этом и в других местах я вынужден оставить под завесой темных намеков доводы захватывающей силы, не только из древней, но и из нашей собственной истории: предметы, которых не встретишь в обычных историях, но которые изобилуют на страницах сатириков и моралистов, достаточно смелых, чтобы бичевать преобладающие безрассудства и пороки своего времени.

23. Надеюсь, мой честный и неуступчивый братец Борода простит вольность, с какой я обращаюсь с его именем. Никто искреннее меня не почитает мужественность его позиции во всех ситуациях, шутливое добродушие его нрава, коим он заслужил любовь у отдельных людей и в обществе. Мне всегда следовало бы считать его публичным человеком, пусть даже лишь за его длительную и одинокую борьбу с беззакониями экономики – убийственным налогом на благоразумие и предусмотрительность и потаканием недальновидности – вот уж Плата за страховку от пожара!

24. «Ее приданым, – говорит Бенджамин Дизраэли, – были богатые провинции Пуату и Гиень: вот исток войн, в течение трехсот лет опустошавших Францию и стоивших французам три миллиона человек. Все это, возможно, не случилось бы, если б Людовик VII не остриг свою голову и не обрил Бороду с такой опрометчивостью, сделавшись столь неприятным в глазах нашей королевы Элеоноры».

25. Ни один истинный шотландец не простит мне, если я упущу случай отметить, что Уильям Уоллес был «храбрейшим бородачом».

26. Роберт Саути в «Докторе» (The Doctor) упоминает Бороду Доминико д’Анкона, венец или царицу Бород, «самую удивительную Бороду, когда-либо описанную в стихах или прозе». Берни говорит о ней, что «цирюльник охотнее бы перерезал горло названному Доминико, чем отрезал столь несравненную Бороду». Но историю Саути превосходит та, что рассказана доктором Эле в его работе о волосах, в которой он упоминает двоих семифутовых гигантов с Бородами до пальцев ног, живших при дворе одного из германских князей. Оба любили одну женщину, и их господин решил, что тот из них, кому удастся засунуть своего соперника в мешок, получит девушку. После долгого поединка на глазах всего двора один сунул другого в мешок и женился на девушке. То, что эта пара жила потом счастливо, как говорят романисты, подтверждается тем, что они произвели на свет столько же знаков своей любви, сколько их в зодиаке; примечательно, как в физиологическом, так и в астрологическом отношениях, что все двенадцать родились под знаком Близнецов.

27. Безусловно, ни один знаток изящного не станет отрицать, что канцлер и другие судейские чины выглядели достойнее в своих собственных волосах и с Бородами «достопочтенной седины», чем в нынешних нелепых, фантастических, неестественных и неподобающих ворохах заиндевелого плюща, с гнездом черного ворона посредине, в которых Минерва скорее примет их за заблудившийся экземпляр ее любимой птицы, совы, чем за ученых, умных и рассудительных «мудрецов закона».

28. Хотя в это царствование кое-какие прагматические головы из Линкольнс-Инн и попытались не давать юристам растить Бороды, приняв постановление, что «никто из этой палаты не должен носить Бороду длиннее двухнедельной», и наказывая преступление штрафом, лишением стола и даже исключением, сопротивление этому акту тирании было настолько рьяным, что уже на следующий год приказы насчет Бород были отменены («Анекдоты Перси», Percy Anecdotes).

Примерно в то же время в Германии усы отчасти заместили Бороду, как явствует из «Европейских древностей», с. 294 (Europ. Antiq.) Беркеми; в книге под 1564 г. сообщается, что архиепископ Сигизмунд ввел в Магдебурге обычай брить Бороду и вместо этого носить усы. Год, когда случилась эта Бородо-реформация (деформация?), содержится в этом пентаметре[59]:

29. У Бена Джонсона среди прочих упоминаний о Бороде есть такое:

В «Алхимике» Сатл говорит об удачливости Дреггера:

(Иоганн Пагенштехер спрашивает: «Что это за город, где борода и ноги выбирают судей?» А затем начинает серьезно рассказывать, что у жителей Гарденберга был некогда замечательный обычай избрания мэров, или бургомистров: претендентов собирали за круглый стол, и пока одни члены городского совета занимались осмотром Бород, другие – оценивали ноги: самая окладистая Борода и самые крупные ноги были «облекаемы в пурпур». И справедливо! ибо Борода означала власть и мудрость, а большая нога – понимание, благодаря которому человек делает важные шаги в нужный момент. Я надеюсь, мне простят это примечание к примечанию, поскольку оно содержит ценную подсказку для современных корпораций – пристальней смотреть на важнейшие признаки своего главы, что слишком часто упускается из виду.)

30. «Острота для выскочки-придворного» (Quip for an Upstart Courtier).

31. Джон Лили в одной из своих драм заставляет брадобрея так обращаться к клиенту: «Как, сэр, изволите вас постричь? Хотите ли бороду в форме лопаты или в форме кинжала? Хотите ли целый дом над верхней губой или лишь союзника на своем подбородке? Хотите ли заострить усы, как сапожное шило, или чтобы они свисали на рот, как у козы?»

32. В это царствование усы, однако, оказались в большом фаворе за счет угасающей Бороды; то же продолжалось и при Людовике XIV, который, со всеми великими людьми своего двора, весьма гордился тем, что носит их. В ту галантную пору усы любовников нередко закручивали, расчесывали и помадили их возлюбленные, и человек, следующий моде, всегда был снабжен всем необходимым для этого, особенно воском для усов («Анекдоты Перси»).

33. Бенджамин Дизраэли цитирует автора того времени, который в «Основах воспитания» (Elements of Education) пишет: «У меня приятное впечатление об этом молодом джентльмене, имеющем удивительные усы. Время, которое он тратит, чтобы уложить и завить их, не проходит зря; ведь чем больше он заботится о своих усах, тем больше разум его будет заботиться о мужественных и храбрых вещах».