Павел Мельников-Печерский - Очерки поповщины

452

Калужский мещанин Иван Лаврентьев Попов, живший в Лаврентьевом монастыре с 1815 года. Это не тот Иоиль, который впоследствии ушел из Лаврентьева за границу.

«Свод Закон.» т. XVI, Устав о предупр. И пресечен. Преступл., ст. 61.

Игумен Макарьева монастыря Матвей (мещанин Огороденского общества, Белицкого уезда Могилевской губернии, Мартын Васильевич Смирнов) жил в обители с 1819 года; он был на игуменстве преемником Евлогия, принявшего в 1825 году в раскол греческого архимандрита Геронтия, управлял монастырем лет десять и в 1840 г. оставил свою должность вследствие внутренних несогласий, но оставался жить в том же монастыре. Преемником его был Феофилакт (Черниговской губернии, посада Климова, мещанин Федор Матвеев). В 1843 году из пятнадцати монахов Макарьева монастыря семеро изъявили желание присоединиться к единоверию. Феофилакт, узнав, что правительство хочет монастырь его обратить в единоверческий, вместе с Матвеем подкопался ночью под запечатанную уже казенными печатями холодную часовню, поднял в алтаре пол, и оба игумена выбрали всю лучшую ризницу, утварь, древние иконы, словом — все ценное и уважаемое старообрядцами. После того Матвей отправился куда-то за сбором, Феофилакт отправил в Белую-Криницу инока Галактиона (мещанин Огороденского общества Григорий Артемьев Кожемякин. 53 лет), а два послушника: Зиновий Иванов и Михаил Иванов (из Нового-Крупца, 75 лет) отправились в Малиноостровский старообрядский монастырь, Черниговской губернии. Они-то и разнесли по разным местам богатое достояние Макарьева монастыря, выкраденное двумя настоятелями. Когда Макарьев монастырь, по высочайшему повелению 27-го ноября 1844 года, обращен был наконец в единоверческий, у монахов не осталось даже хлеба в достаточном количестве — все вывез Феофилакт. Обокраденная Матвеем и Феофилактом церковь сгорела 22-го февраля 1867 года.

Московский мещанин Иван Петрович Кашин, постриженник Лаврентьева монастыря. Родители его торговали пшеницей и были люди богатые. Иоаким имел большое знакомство и раз, съездив в Моршанск за сбором, привез оттуда, как было нами упомянуто, 7.000 рублей ассигнациями. Он оставался в Лаврентьеве до 1844 года, то есть до самого его уничтожения. После того жил он в черниговских посадах и по другим местам, познакомился с Рахмановыми, особенно же сблизился с Дионисием (Дмитрий Андреевич Рахманов). С ним в 1848 году поехал в Керженский скит (Нижегородской губернии, Семеновского уезда), где в июле был арестован за безписьменность и заключен в тюрьму. Здесь в начале 1849 года он присоединился к единоверию. После того Иоаким жил некоторое время в Керженском скиту, обращенном в единоверческий монастырь в том же 1819 году, и был рукоположен в иеромонахи. Потом он жил в Черниговской губернии.

[Литннского уезда, Подольской губернии.]

[Граф Холоневский, поляк и католик, был владельцем Янова; он жил в этом местечке, и ему, по званию маршала Литинского повета (литинского уездного предводителя), поручено было производство формального следствия над Колычевым.]

О старообрядских типографиях помещаем особое приложение.

[Старообрядцы всех толков чрезвычайно дорожат дворянами, принадлежащими к их согласиям. Не говоря о том, что они весьма почитают единоверцев своих, дворян из казаков уральских, кубанских, терских и донских, всегда они с гордостью упоминают о князьях Мышецких (братьях Денисовых), о Спиридоне Потемкине, Федоре Токмачеве (устроителе скитов на Керженце), об Анфисе Колычевой, основательнице обители в Оленеве, о княжне Волховской, двоюродной сестре царицы Евдокии Федоровны, основательнице обители Бояркиных в ските Комарове, о галицкой помещице Свечиной, основательнице скита Улангерского, и проч. В тридцатых годах нынешнего столетия жил в одном из Керженских скитов (Улангере) инок Иона Сухонин. Он был мелкопоместный дворянин того же Семеновского уезда, в котором находился и скит, приютивший его. Несмотря на то, что Иона Сухонин был полоумный, он пользовался огромным уважением старообрядцев. До высылки в 1853 г. из Керженских скитов посторонних лиц жила в Улангере вдова одного гоф-фурьера; на нее смотрели как на боярыню, удалившуюся от царского двора ради правой веры. В обители Бояркиных скитские матери с гордостью показывали на венце храмового их образа Нерукотворенного Спаса александровскую ленту и орден, которые были привешены к нему основательницей обители, княжной Волховскою в XVIII столетии. Орденские знаки достались ей по смерти внучатного ее племянника, генерал-аншефа Василия Абрамовича Лопухина, у которого она жила в доме до уклонения в раскол и до поступления в скит. Некоторые видят в раскольниках демократическое направление; напротив, раскольники очень любят разные знаки отличия, а дворянами, находящимися в среде их, всегда гордились и теперь гордятся. Слово «боярского рода» у них много значит. Даже и лжедворяне, вроде Константина Константиновича Колычева, у них бывают в немалой чести.]

[Письмо от 13-го июля 1830 г., подписанное г. и. Е., то есть «грешная инокиня Е.» (вероятно, ездившая за сборами), к игуменье Екатерине, бывшей в Комаровском ските, Семеновского уезда, Нижегородской губернии.]

[Замечательно, что изданная в 1831 году (то есть во время распространения толков о мнимом персидском царе из дома Романовых) книжка г. Берха: «Царствование царя Алексея Михайловича», в которой едва ли не впервые в русской печати говорилось о самозванцах-царевичах Алексее и Симеоне Алексеевичах (1—261 и 279), разошлась в значительном числе экземпляров между старообрядцами. В любом ските или монастыре старообрядском можно было найти эту книгу. У Авфония Кочуева было несколько экземпляров ее. До тридцатых годов нынешнего столетия, сколько нам известно, раскольники не толковали о Персидском царстве. По крайней мере не сохранилось о том ни малейших намеков ни в известных нам раскольничьих рукописях ни в обозренных нами правительственных архивах.]

Письмо Геронтия к Алексею Великодворскому из Серкова монастыря, 3-го февраля 1833 года.

Подлинное письмо Аркадия к Кириллу, в котором он так выражается, в Москве, и находилось у нас под руками. О нем скажем со временем в своем месте. Упомянем здесь лишь повод, побудивший Аркадия сказать такие неутешительные для старообрядства слова. Кирилл упрекнул его в том, что он, как женатый на вдове, по правилам святых отец, не есть законный архиерей. Против такого аргумента сказать Аркадию было нечего, и он выразил ту мысль, что для старообрядцев и такие архиереи, как он с Кириллом, подходящи. «Какие мы с тобою архиереи, коли по правде сказать?» — написал он «митрополиту белокриницкому и всех древлеправославных христиан» Кириллу. Так несостоятельность старообрядской иерархии сознаётся самими их иерархами.

Письмо Геронтия к А. Великодворскому из Серкова монастыря, 3-го февраля 1833 года.

Софронтий в лесу подле большой дороги из Нижнего в Вятку, у деревни Дианова, верст пять до города Семенова; Никандр за деревней Песочной близ той же дороги; Арсений близ деревни Ларионовой; Ефрем, Варлаам, Илия, Фекла, Голендуха и Фотиния в Поломских лесах и Козленецких болотах.

Филарет жил в конце XVII или в самом начале XVIII столетия. О часовне, бывшей на его могиле, и о том, что туда на Троицын день сходятся богомольцы, производилось дело еще в 1732 году («Раскольничьи дела XVIII столетия» Г. В. Есипова, I, 236–269). Ровно через сто лет, то есть в 1832 году, о ней возникло новое дело. Коллежский ассесор Бороздин, бывши случайно в лесу, видел сборище народа на Феодоритовой могиле и донес о том московскому генерал-губернатору. Он писал: «На означенном месте есть признаки могилы, находятся на столбе малые медные образа и совершается раскольниками служение при многочисленном стечении народа из ближних и даже некоторых дальних деревень, в дни Вознесения Господня и Пятидесятницы; в народе есть молва, что тут жил какой-то пустынник Феодорит; во время народных сборищ бывает там продажа некоторых мелочных товаров и даже вина». Московский совещательный о раскольниках комитет 8-го июня 1832 года решил, «чтобы воспрепятствовать раскольническим сборищам на могиле Феодорита, предоставить военному генерал-губернатору войти в сношение с владельцем того места, генерал-майором Рахмановым, нельзя ли употребить оное место для земледелия, так чтобы следы могилы чрез то были закрыты и земля сделана была неудобною для народного собрания». Г. Рахманов 10-то июля 1882 года отвечал, между прочим, следующее: «На берегу небольшой вершины находится межа, и при оной пахотная земля принадлежит крестьянам казенной деревни Лобановой. Раскольники утверждают, что близ той вершины, в моем лесу, имеется могила святого будто бы Феодорита, и во дни Вознесения Господня и Пятидесятницы собираются в деревне Лобановой, из которой выходят на упоминаемую межу для молебной службы, которую отправляет им вместо попа девка, живущая в означенной деревне Лобановой. При сем бывают иногда приезжие из Ржева и из Гжатской пристани. Приходящие на место ставят столбик, вешают на оный медные образа, читают по книжке будто бы панихиду, вырывают землю из-под берега, по коему пролегает межа, будто для исцеления от болезней; но продажа вина и мелочного товара не бывает при сборище у мнимой могилы, которой даже и признаков нет, кроме ямы под межой, из которой они руками таскают землю. Но, может быть, таковая продажа производится в домах деревни Лобановой; на месте же сборища ни пьяных или какого шума не бывает, и раскольники оных не терпят. Так как неподалеку от сего места, в дачах моих, я имею скотный двор, то однажды при обозрении оного мне случилось внезапно наехать на место и застать собравшихся раскольников, которых я со всею кротостью уговаривал, что они прекратили правительством воспрещаемые сборища, или ходатайствовали бы о позволении построить молебную; других же способов к прекращению их сборища я употребить не мог, ибо пристанище их бывает в казенной деревне, и из оной выходят они не на мое владение, а на межу между моей и казенною землей. Раскольники продолжают и поныне собираться, хотя столб, на котором поставляются ими образа, пастухами моими бывает выбрасываем. Запахать же оное место нет возможности, во-первых, потому, что находится на самом берегу вершины, во-вторых, потому, что, запахивая оное, должно будет запахать межу, но сие ни к чему не послужит, ибо они подрываются из вершины под берег». Через семь лет после этого московский митрополит писал гражданскому губернатору Олсуфьеву, что сборища на Феодоритовой могиле продолжаются. «Место оное в прошлом 1838 году, по распоряжению духовного начальства, — писал митрополит: — было свидетельствовано благочинным села Плоского, Николаевской церкви священником, и оказалось, что там есть впадина, мало похожая на могилу, и в ней лежит дикий камень, довольно немалый, вросший в землю; при ней поставлен — деревянный столб, вновь тщательно обделанный и покрытый новым тесом, под крышей коего поставлен медный образ Казанской Божьей Матери. Собрания в том месте, по донесению благочинного, бывают, как и прежде, на день Вознесения Господня и на день Сошествия Святого Духа» («Дело в архиве московского генерал-губернатора» 1852 года). Впоследствии однако раскольники собирались для молений на Феодоритовой могиле.