Михал Огинский - Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1

33

Гетман Забелло был повешен разбушевавшейся чернью в Варшаве 4 мая 1794 года. (Примеч. пер.)

Удивительно, что Пистор ничего не знал о советах, которые король давал Игельстрому, и о том, что он просил того как можно быстрее покинуть Варшаву, чтобы в столице восстановилось спокойствие.

См. Пистор «Мемуары, найденные в Берлине», с. 150.

См. Пистор, с. 153.

См. Пистор, с. 162.

Младших офицеров (устар.) (Примеч. пер.)

Автор «Истории восстания в Польше в 1794 году» так говорит об этом на с.127: «Поражение в битве под Щекоцинами повлекло за собой потерю Кракова. Этот город, окруженный плохой стеной, лишенный средств защиты, имел лишь восемь пушек, а вместо гарнизона – новобранцев, вооруженных косами. В таких условиях спасение города могло быть только чудом. За то, что он не смог совершить этого чуда, и был так жестоко наказан комендант города Венявский».

В Польше и Литве называли «контрактами» собрания жителей в определенные периоды года для совершения покупок, заключения земельных сделок, ипотек, займов, выплат и т. п. Местами таких «контрактов» в Польше были Варшава, Познань и Дубно, а в Литве – Вильна, Минск и Новогрудок.

Та самая, которая впоследствии вышла замуж сначала за графа Адама Хрептовича, затем – за графа Замойского и наконец – за князя Казимира Любомирского.

Спустя несколько лет я узнал от генерала Беннигсена, который командовал той атакой, что два эскадрона его кавалерии трижды отступали под огнем моих стрелков и понесли значительные потери в людях и лошадях.

См. на предыдущих страницах о результатах этого расследования и тех мерах, которые принял Костюшко для наказания участников беспорядков 27 и 28 июня.

Казимир Сапега, генерал артиллерии, считался одним из лучших ораторов в Польше. Он проявил свое красноречие на многих сеймах в качестве нунция, и особенно – на конституционном сейме, где он был маршалком вместе с Малаховским. Чтобы убедиться в его преданности родине, достаточно отметить, что во время революции 1794 года он служил в армии волонтером и что во время осады Варшавы он был простым офицером на батарее, отказываясь от более высокой должности, соответствующей его знаниям и талантам.

Автор «Истории польской революции» на странице 160 о восстании в Великой Польше пишет следующее: «Именно Мневский, каштелян Куявского воеводства, стоял у истоков этого заговора и обеспечил его успех. Это был действительно бесстрашный поступок, особенно если учесть, на какую опасность обрекал себя Мневский, и то, что среди его соратников было всего 89 человек».

Далее историк добавляет: «Мневский с болью в сердце понимал, что столица будет обречена, как только конвой с боеприпасами доедет к пруссакам. Он собирает заговорщиков и предлагает захватить конвой. Время операции определено, назначено место встречи, где Мневский находит лишь 30 поляков, готовых следовать за ним, и т. д. и т. п.»

Никакого преувеличения здесь нет. Сам Мневский и многие его боевые товарищи рассказывали мне, что в первой группе повстанцев в Великой Польше было только 19 человек. Все о восстании я записал со слов Мневского, Выбицкого, Немоевского, Прусимского и многих других активных участников событий.

Это была необходимая мера безопасности. Король пользовался исключительным уважением среди приближенных, тем не менее предосторожности ради, всякий, кто получал доступ к монарху, подвергался тщательной проверке.

Ségur.

Самим фактом (лат.).

Вышеуказанные материалы, подписанные всеми поляками, находящимися в Париже, были посланы в Венецию министру Французской республики гражданину Лаллеману, который передал их мне. Оригинал хранится в дипломатической миссии. Заверенная копия с подписями вручена мне и находится в архиве миссии в Константинополе под номером 17.

Автор уточняет, что речь идет о заболевании «la fièvre double-quarte» – малярийная лихорадка с приступами два дня подряд и третьим днем без приступов. (Примеч. пер.)

Подозрения, под которые попал граф Крута, не имели под собой никаких оснований. В письме от 4 термидора IV года Вернинак писал мне: «Вы изволили поинтересоваться моим мнением о переводчике Круте. Информация, полученная от нашего представителя в Венеции, давала не очень убедительный повод заподозрить этого человека. Однако после того, как стало известно, что граф Потоцкий неверно понял и истолковал содержание письма Круты, я не вижу препятствий для того, чтобы вы могли воспользоваться его услугами».

Директория упразднила название «акт восстания» и заменила его на «акт конфедерации» с тем, чтобы не раздражать турок, которые питали отвращение к повстанцам, но всегда оставались друзьями польских конфедератов.

Турский, по прозвищу Сармат, пользовался безупречной репутацией подлинного патриота. В своем письме он желал лишь пробудить у Феликса Потоцкого чувства благородства и любви к родине, которые он так ярко проявлял до того, как скомпрометировал себя в качестве главы Тарговицкой конфедерации. Турский призывал Феликса Потоцкого искупить свою вину, присоединиться к общему делу польских патриотов и пожертвовать часть своего богатства для возрождения Польши. Копию этого письма Турский сам отправил в Комитет общественного спасения без всякого намерения кого-либо компрометировать.

Письмо Петру Потоцкому – польскому беженцу в Венеции – никак нельзя поставить в вину Турскому. Там речь идет о патриотических чувствах эмигранта, от которых он никогда не отступался.

Польский офицер Турский был отправлен из Парижа для реорганизации турецкой кавалерии. Ему дали годовой пансион в семь тысяч пиастров, это примерно тысяча дукатов. Однако никакой работы у него не было, как и не было в турецкой армии ни одного кавалериста с европейской подготовкой.

Понятно, что здесь речь идет о султане Селиме III. (Примеч. авт.)

Имеется в виду Сулковский, который впоследствии стал адъютантом генерала Бонапарта. (Примеч. авт.)

Генералиссимус Костюшко.

Весь текст постскриптума зашифрован. (Примеч. авт.)

Все отрывки, выделенные курсивом, зашифрованы.

Командующий флотом. (Примеч. пер.)

Вернинак мог ничего не знать о ходатайствах вождей революции 1794 года перед французским правительством, которые не дали ожидаемых результатов. Имеется, однако, бесспорный факт, что один из польских представителей был уполномочен передать в Париж информацию о восстании в Польше.

Это тот самый человек, которого упоминал Декорш в своих письмах к Игнацию Потоцкому. Сулковский был адъютантом генерала Бонапарта, сопровождал его в боевых походах и погиб в Египте. Этот молодой человек сочетал в себе обширные познания, высокую образованность, личное мужество, безграничную преданность делу свободы и все лучшие качества настоящего поляка.

Я уже писал, что прибыл в Константинополь в первые дни апреля, т. е. два месяца спустя после отправления данного письма.

Грек Дмитрий, мой единственный подчиненный, был очень привязан ко мне и сам признался, что имеет приказ каждый день утром и вечером являться в здание дипломатической миссии России и докладывать обо всех моих действиях.

Много лет спустя, вернувшись на родину в 1802 году, я узнал от графа Кочубея, который был послом России во время моего пребывания в Константинополе, что в его распоряжении имелись копии всех моих писем и докладных записок о событиях в Польше, отправленных Вернинаку и Оберу дю Байе.

Не могу не упомянуть также гражданина Ортолана, богатого французского торговца из Адрианополя, который являлся предшественником Годена на посту представителя Французской республики в Яссах. Этот человек, не жалея своих сил и денег, оказывал ощутимую помощь польским беженцам, которые запомнили его доброту и бескорыстие. Своей благородной деятельностью гражданин Ортолан снискал себе уважение и признательность каждого добропорядочного поляка.

Этот бесстрашный офицер достойно и честно служил своему отечеству в период восстания 1794 года. Образование получил во Франции. Вместе с Бонапартом учился в военной школе в Бриене. Однажды во время проверки внутреннего режима Яблоновский был вынужден наказать Бонапарта на сутки содержания в карцере. Случившееся отнюдь не навредило ему, а, наоборот, сослужило добрую службу: первый консул узнал Яблоновского, когда он явился для зачисления в армию. Нес службу в польских легионах и был послан на остров Санта-Доминго, где стал жертвой нездорового климата, разделив печальную участь остальных участников этой злополучной экспедиции.