Эдуард Байков - Уфимская литературная критика. Выпуск 5

Что же касается вышеупомянутой троицы, о Павле Шкарине и Марине Лизогуб я уже писала, если помните. Они симпатичны, но, бывает, и они заговариваются; молчи или говори что-нибудь лучше молчания, а не думаю, что «Я написала свою лирическую песню, – / Море радуги / И радуга света, / Море дождя / И дождь-море…» Марины Лизогуб – лучше. Шкаринскую же подборку, и так короткую, сократила бы вдвое и, поверьте, из самых хороших побуждений. Из тех же побуждений и то же самое – с подборкою Элеоноры Ещиной. Когда милая неровненькая Ещина («Учитель беседовал с учеником: / «Не будь таким стеснительным. Будь смелее!» / Хотя сам помнил, как репетировал перед цветком: / «Я провожу Вас? Ведь уже темнеет…») превращается в Ещину мутную и ухабистую («Кучка света пытается выйти в главенствующий свет, / Имя которого – Чувство. / Бессвязный шёпот признаний и намёк на новую заповедь – / Не приобретённое и уже потерянное блаженство – то же чувство…»)… Нет превращениям, да – сокращениям.

Художественная проза представлена – да как всегда и везде – художественной прозой и нехудожественной непрозой. К первой безоговорочно можно отнести только рассказы Наталии Мицкевич («Инструкция по большому буму» и «Сказка на ночь»). Они очень «переводные», стилизованные, но читаются взахлёб, особенно «Инструкция по большому буму». Всё выверено. Это умение, даже хочется сказать мастерство.

Чего не сказать об антинаучно-фантастической лавстори Ирины Юсуповой «Кто ты?». «Друзья! Это всего лишь фантазия… и мечта…». Автор! Мы так и поняли… поняли…

Однако и это – проза куда более художественная, чем следующая за нею «правдивая история» Олеси Брютовой «Гражданское сознание». Произведение… поистине эпическое. Продолжает оно казаться бесконечным, хотя уже и листы посчитала (12), и своими глазами последние строки видела. А всё Тимочкин. Тимочкин, понимаете ли, хотел прописаться…

Что-то красивое и мистическое хотел написать Олег Плюхин (рассказ «Печальный Демон»). Что-то жизненное, сюжетное хотели написать Алексей Семёновский («Теория и практика»), Владимир Поникаровский («Горе-то небольшое…»), вероятно, и Эдуард Байков (рассказ – криминальная зарисовка такая – «Невезение»). Написали. Но при чём тут «художественная проза», понять трудно.

Поразил Сергей Безенков (рассказ «Верность»). Хорошо человеку, Сорокина не читал. Чистым сердцем, недрогнувшей рукой: «Эх. До чего хорошо! – сказал дед Матвей и, набив жёлтым пальцем трубку, закурил. – Сколько лет по лесу хожу, а душа всё не нарадуется. Красотища и силища вокруг, аж оторопь берёт!..». Нет, хорошо человеку… Знаете, как в том анекдоте. Профессор: – … А революция – в каком году?

Абитуриент: – Не знаю…

Профессор: – А Гражданская война? А Великая Отечественная?

Абитуриент: – Не знаю…

Профессор: – Мальчик, а ты вообще – откуда?

Абитуриент: – Из Бердичева…

Профессор: – Эх! Бросить бы всё – да в Бердичев!

Кстати, а есть ли в Бердичеве почта? Удивили Jane (рассказы «Камень» и «Я, ты, он, она») и Татьяна Краснова (рассказ «Прохожие»). Чего уж там «художественная проза» – не верится, что человек, всерьёз пишущий «Где-то в глубине меня билась одна только мысль: сегодня я стал импотентом. Не физическим». (Jane) или «Можно было праздновать уже по-взрослому». (Татьяна Краснова), когда-нибудь хотя бы письмо писал…

Да, и о письмах. К чужим письмам рука ведь так и тянется, но… вот пишет Тайфер рассказ «Чужие Письма», и – зря, рука, тянешься. Не просто зря, а вредно даже. Текстовые снотворные слабы и токсичны, и не спишь, и не бодрствуешь. (Другой тайферовский рассказ – «Ключ» – лишнее тому подтверждение).

Из рассказа Светланы Колесниковой «Что такое хорошо» – эссе бы, наверное, получилось. Да и рассказ бы получился. Может быть.

По-своему хороши Сергей Алхутов и Максим Кладов. Алхутов (рассказ «Знание – сила» и миниатюра «О любви») шуткует, по-митьковски так. Приёмчик, прямо скажем, из позавчера, но утомить не успевает (вот они, преимущества краткости). А кладовский рассказ «Moscow-city blues», может, и нехудожественная, может, и непроза, но этих «почти мальчиков – почти зверей» с их хайльгитлером, «легким, непринуждённым, ловким», все мы видели, видим. Говорить – надо. Куда более надо, чем «вот тебе и приключение» в Интернете, когда «я лежу в наушниках» и «сейчас мне кажется, что сбросит она своё приблизительное платье» (второй рассказ Кладова; миниатюра, точнее – «Радиоволна»). Кстати, а я лежу – без наушников. Да я вообще сижу. Могу рассказать. Так, на полстранички…

Девять авторов, а не забавен только Лачин Самед-Заде («Женщина в песках» и «Мудрость небес»). Вообще… интересно. То начинает казаться, что он русский-то плохо знает, то совсем даже так не кажется… Странно у него ложатся слова. Какие-то реакции идут, получается мир – из четырёх, из десяти абзацев. И, считай – не считай ошибки, не разваливается. Какое-то притяжение. И притягательность. Пожалела, что так мало вещей Лачина. Не о том, что маленькие, а о том, что мало, две.

Две их и у Сергея Ерошкина («Ключи» и «Красивая»), но это, как говорят в черноморском городе-герое, совсем другой коленкор. Определены они как «поэтические миниатюры», но с миниатюрностью дела откровенно плохи, а что касается поэтичности… Судите сами. «Любовь свою прошляпила. Прямо из рук. Неумелых, непривыкших к любви…». Или – «– Я всё ещё люблю тебя!!! – вновь кто-то закричал. – Да, да, уже бегу!!!». Уж не говоря о таких удачах, как «Она родилась для большого…» или «Но за дверью послышались уходящие шаги… Кто-то ушёл. Вот бы ей такие ноги и она была бы сейчас уже счастливой…».

С миниатюрностью хорошо у М. Б… Согласитесь, лаконично: «– В чём смысл жизни?; – …………….» (миниатюра «Между ангелом и бесом», вся). Лаконичней разве что рецензию можно написать – «???».

Яснее – по большей части яснее – Олег Лихоманов («Не дёргайся», «Идеальный джем», «Игрушка», «Звонок»). Он борец. Против механизмов, против «фанерной монументальности, прикрывающей отсутствие идеи». Но иногда он, вероятно, решает, что клин клином вышибают, ибо и у него присутствие идеи не везде прослеживается. Да и монументальности хватает (длиннот, «неповоротливостей»).

О цикле миниатюр Феано «Новые сказки» коротко и ясно можно сказать из него же (цикла) фразою: «…Таким образом, любая Бессмыслица может рассматриваться как особое состояние Смысла».

Татьяна Чабан написала о любви и дожде («Человек дождя»), Яна Кандова… тоже о чём-то написала («MEMENTO MORI»), и обе по-своему правы: любовь и дождь прекрасны, Кафка – тоже. Татьяне можно порекомендовать ещё о дружбе написать (погода на выбор), а Яне – ещё и Кортасара прочесть.

Порадовала Наталья Тимофеева. Она верит. Верит и героиня её миниатюры «Сапоги», Таисия. Верит всему, что написано в Писании, регулярно посещает богослужения, долго жалуется Господу на тяжёлое денежное положение, но Он никак не хочет предоставить ей новые – взамен старых, с треснувшей подошвой – сапоги. Вера её начинает угасать, и она даже, глядя в небеса, озлобленно комментирует: «Один – ноль в Твою пользу». Тут уж Господь не выдерживает и… Читайте Наталью Тимофееву. Будет вера – будут и сапоги. Правда, вторая её миниатюра – «Будильник» – произвела меньшее впечатление. Будильников всё равно не слышу.

И, наконец, Ольга Баркалёва, завершающая и раздел, и журнал отрывками из цикла «За рюмкой чая с…» (с самой собой; с Францем Кафкой; с призраком Мастера). С самой собой, пожалуй, получше получилось – во всяком случае, с «сорюмочником» ясно. А вот Кафка, говорящий «Послушайте, Вы абсолютно неправы, мой дорогой ребёнок! В каждом, Вы слышите, в каждом из людей, сидящих в этом заведении, есть что-то ненормальное. Вы можете этого не замечать, но это так!», Кафка восклицающий, Кафка доказывающий, Кафка панибратский (!) («…ещё немного, и я рассвирепею от этого панибратства и лёгкой покровительственной иронии»), Кафка – и «Вы абсолютно неправы»?!! Вы встретили кого-то другого, мой дорогой ребёнок. Да и Мастер, который «не торопится, будто знает, что мир не терпит торопливость», но «его движения немного порывисты» (немного, но так, что Вы «почти уверены, что в следующий миг он выхватит из-за пазухи нетленную рукопись»), который «столь реален», что «являет собой полутень полуулыбки мира»… Убедительней всего Ваше «Но я ошибаюсь». Пожалуй, это и эпиграфом можно поставить…

Не по недосмотру об этом разделе «под занавес» (в журнале он предпоследний). Автора два. Владимир Рубцов («Мысли о религиях, о христианстве, о церкви») и Сенилга (эссе «За Алтарём»). Рубцов в предисловии предусмотрительно сообщает, что «несколько лет просто записывал приходящие в голову мысли на религиозную тему». Вероятно, их он и представил – во всей их отрывочности и, скажем так, бесхитростности. «Все религии несут в себе империалистическое начало», – пишет Владимир, и думается: хорошо, что приходящие в голову мысли были не на математическую тему (ибо 2 х 2 = 4, 2 х 3 = 6, и далее, и до бесконечности).