Крэйг Браун - Теория шести рукопожатий

– Вы видели «Они сражались за родину?»[50] – восклицает он. – Это по Михаилу Шолохову.

– Нет.

– Тогда купите. Вам надо посмотреть.

В своей речи Хрущев довольно агрессивен.

– У меня к вам вопрос. В какой стране самый лучший балет? В вашей?! У вас даже нет постоянного театра оперы и балета! Ваши театры живут на то, что дают им богатые! В нашей стране деньги дает государство! И лучший балет – в Советском Союзе! Это наша гордость!

И вот так минут сорок пять, после чего он как будто вдруг что-то вспоминает.

– Только что мне запретили ехать в Диснейленд. Я спросил: «Почему? В чем дело?» Послушайте только, что мне сказали: «Мы – то есть американские власти – не можем гарантировать вам безопасность». В чем дело? Там что, эпидемия холеры? Или бандиты захватили? – он бьет кулаком по воздуху, и вид у него становится сердитый. – Вот в таком положении я оказался. Для меня такое положение немыслимо. Я не могу найти слов, чтобы объяснить это моему народу!

Наконец он садится. Голливудская публика аплодирует. Ему показывают павильон, где снимается фильм «Канкан»[51]. Он узнает Мэрилин Монро и бросается жать ей руку. Широко распахнув глаза, Мэрилин выдает фразу, которой научила ее Натали Вуд, которая бегло говорит по-русски. В кои-то веки ей удается сказать все верно с первого раза:

– Мы, работники «Двадцатый век-Фокс», рады приветствовать вас в нашей студии и стране.

Хрущев, по-видимому, оценил ее усилия. «Он посмотрел на меня, как мужчина смотрит на женщину», – вспоминает она.

– Вы очень прелестная юная леди, – говорит он, сжимая ее руку.

– Мой муж Артур Миллер передает вам привет. Мы должны встречаться чаще. Это помогло бы обеим нашим странам понять друг друга.

Позже Мэрилин с энтузиазмом говорит: «Это величайший день в истории кинобизнеса». Но, возвратившись домой, она уже не в таком восторге. «Жирный, уродливый, с бородавками на лице и к тому же рычит, – говорит она Лине. – Да кто захочет быть коммунистом при таком президенте?»[52]

Однако она вполне уверена, что Хрущев доволен их встречей. «Я видела, что понравилась Хрущеву. Когда нас представили, мне он улыбался больше, чем всем остальным на банкете. А там были все. Он так долго и так крепко стискивал мне руку, что чуть не сломал. Наверно, это лучше, чем если бы мне пришлось его целовать».

Харкорт-рум, Вестминстерский дворец, Лондон

23 апреля 1956 года

Национальный исполнительный комитет партии лейбористов устраивает официальный прием в честь Никиты Хрущева, лидера Советского Союза, и маршала Николая Булганина, его премьера, когда оба они находятся в Великобритании по приглашению правительства консерваторов.

Хрущев – гость не простой[53]. По мнению миссис Энтони Иден[54], его типичная острота в беседе за столом – это заявить что-нибудь вроде «наши ракеты не только могут достать Британские острова, но и полетят дальше»[55]. К счастью, ужин с королевой на той же неделе проходит без инцидентов: она не из тех, кто ввязывается в споры. Более того, Хрущев находит, что «она не проявила никакой королевской чопорности…», что у нее голос «не претендующий ни на что особенное» и что «в Москве на улице Горького можно встретить летом молодую женщину в таком же одеянии».

Во время ужина с лейбористами Джордж Браун, министр снабжения из теневого кабинета, пускает дым из своей трубки, внимательно слушая приветственную речь председателя партии, а потом речь Булганина. Вскоре несколько его более левых коллег, желающих продемонстрировать свое дружественное отношение к Советскому Союзу, начинают бить по столу и раз за разом повторять «Хру-ще-ва, Хру-ще-ва».

Хрущев никогда не лезет за словом в карман. Он вскакивает с лучезарной улыбкой на лице, чтобы выступить с импровизированной речью. Как вспоминает Браун, Хрущев «просто говорил и говорил. Он всячески осудил Германию, пространно высказался насчет начала войны и закончил все особенно оскорбительным пассажем о роли Британии в войне – как мы позволили кровожадным немцам вцепиться в горло милых русских и так далее».

Для Брауна хорошенького понемножку. Он вспоминает, что буркнул про себя «Да простит вам бог», но остальным гостям это бурчание показалось скорее выкриком.

Хрущев замолкает. Он поворачивается к Брауну и просит его повторить, что он сказал. Браун не отвечает, и сидящие вокруг велят ему молчать. Но Хрущев лезет в драку и заявляет всем собравшимся, что Браун, очевидно, боится повторить свои слова.

Браун не собирается безропотно с этим мириться.

– Я охотно повторю свои слова! – заявляет он. – Я сказал: «Да простит вам бог!»… Я имел в виду, что именно вы подписали пакт с Риббентропом, а не мы, и что если бы вы не подписали свой пакт с Риббентропом, мы бы не воевали уже целый год к тому времени, как вы только начали, что многие из моих товарищей не были бы теперь мертвы и что многие храбрые поляки были бы сейчас живы!

После этого начался ад: Хрущев пустился в тираду против демократических социалистов, против Великобритании, и, по словам Брауна, против «практически всех». Ни один из них не готов отступить. Когда Хрущев делает паузу, чтобы вздохнуть, тут же вступает Браун, высказывая свою поддержку восточноевропейским политзаключенным, которых лейбористы торжественно согласились не упоминать при предварительных переговорах. В придачу он прибавляет, что сын Хрущева Сергей, который тоже присутствует на обеде, не смеет противоречить отцу. Хрущев отвечает длинной речью, как полагает мягкий лидер лейбористов Хью Гейтскелл, «резкой и даже нестерпимо грубой», и под конец говорит принимающей стороне, что британцы должны заключить союз с русскими, потому что «иначе они смахнут нас с лица земли, словно тараканов».

В этот момент валлийский смутьян Эньюрин Бивен бросатеся к Брауну на помощь, машет пальцем и повторяет:

– Но это же нелепость, господин Хрущев, но это нелепость.

Гейтскелл пытается выступить с умиротворяющей речью и заканчивает тостом «за нашу следующую встречу».

– Не для меня! – кричит Браун[56].

В мемуарах Браун подчеркивает: «Я не хочу оставить впечатление, будто события этого ужина с Хрущевым можно назвать нелепостью, срывом или хамством… Просто невоспитанность, когда гости невежливо обошлись с гостями». Но дальше он рушит все впечатление невозмутимости, прибавляя коду, которая лучше всего резюмируется словами «он первый начал»: «Хрущев сам напросился на то, что получил, тем, как разговаривал с нами, а для гостя так же важно не грубить хозяину, как и для хозяина быть вежливыми с гостями»[57]. На следующий день спикер устраивает прием для гостей из СССР в палате общин. Брауна снова приглашают. Он решает держаться незаметно, «поэтому когда перед обедом раздавали напитки, я оставался в углу с парой приятелей и даже близко не подходил к тому месту, где русских превозносили люди, которые, как мне казалось, слишком уж старались их задобрить».

Все идет прекрасно, пока присутствующие не заканчивают есть. Все попивают кофе, «как вдруг ко мне подошел, кто бы вы думали, Булганин. Он пристально посмотрел на меня своими красивыми голубыми глазами и сказал что-то по-русски, явно что-то вроде: «А, так это вы тот вчерашний грубиян!»… и я сказал: «О, да».

Булганин приглашает Брауна приехать и лично посмотреть на Россию. Браун говорит, что приехал бы с огромной радостью. В этот момент к ним подходит Хрущев и спрашивает переводчика, что тут такое. Браун не хочет ввязываться. «Я пожелал ему приятной поездки и сказал, что мне не терпится встретиться с ним в Москве, когда я воспользуюсь приглашением Булганина».

Браун протягивает руку. Хрущев отказывается ее пожать:

– Нет, нет! – и уходит прочь.

Браун уезжает в свой избирательный округ. Консервативный политик и автор известного дневника Гарольд Никольсон узнает обо всем этом от знакомого в кругу лейбористов. «По словам моего друга, в длинном списке неудачных банкетов этот навсегда останется в его памяти как самый ужасный провал, которому он был свидетелем». Хрущев впоследствии замечает, что, будь он британцем, голосовал бы за консерваторов[58]. Приглашение посетить Москву Брауну так и не приходит.

Телестудия «Редифьюжн», Кингсуэй, Лондон WC2

22 ноября 1963 года

Ни характер, ни пристрастие к алкоголю не мешают Джорджу Брауну стать заместителем главы партии лейбористов[59]. Сегодня вечером он позволил себе пару стаканчиков – пару в ливанском посольстве, потом еще на приеме у мэра в Шордичской ратуше, как вдруг его зовут к телефону. Звонит Милтон Шулман с телеканала «Редифьюжн» с известием о том, что застрелили президента Кеннеди. Может быть, Браун сможет принять участие в специальном выпуске программы актуальных новостей «Эта неделя», посвященном убийству Кеннеди? Жена Брауна, понимая, что ему уже пора на боковую, делает попытку его отговорить.