Марк Аврутин - Мифы о великой войне

Без большого преувеличения можно сказать, что главным лейтмотивом рассматриваемой версии является страх Гитлера, его союзников и приспешников, который внушала им Красная Армия, сосредоточенная на восточных границах Германии. Впервые о сталинской угрозе Гитлер заговорил якобы уже летом 1940 года — как раз тогда, когда германская армия шла от победы к победе. В июне 1940 года завершился молниеносный разгром считавшейся до того самой сильной в Европе французской армии. Франция капитулировала, в Париже развевались флаги со свастикой. В тоже время (а если точнее, то всего кварталом раньше) Советский Союз ценой невероятных потерь принудил Финляндию лишь пойти на мирные переговоры, результатом которых хотя и стала аннексия значительной части её территории, но страна сохранила суверенитет и полную политическую независимость, т. е. не попала в сферу влияния СССР, более того, с началом войны тут же примкнула к Германии. Поэтому всем международным сообществом финская кампания была оценена как явное военное поражение Советского Союза.

И вот читателя убеждают, что именно тогда Гитлера начали мучить кошмары, будто Сталин нападёт на него. В кошмарных снах ему видится, как завершается процесс окружения Германии, и со следующего года начнётся её уничтожение. Эти страхи якобы подогреваются донесениями от Антонеску: «СССР уже полгода находится в милитаристском угаре. Советские войска могут каждую минуту начать вторжение в Румынию». Нефть вообще, румынская, в частности, — объект особого внимания Гитлера. Он вообще «помешан» на нефти. Перечитал все книги о нефти, знает о ней всё — от истории её первого применения до новейших технологий её переработки. Угроза нефтяным полям Румынии становится, по мнению авторов версии, чуть ли не основной причиной нападения на СССР в июне 1941 года.

Под влиянием якобы усиливающегося страха перед Сталиным в Берлине происходит подписание Тройственного союза Берлин-Рим-Токио. Боясь сталинского наступления на Балканах или в Польше, Гитлер замышляет переориентировать Сталина на юг, к Ирану или Индии. «Движение на юг означало бы войну с Англией, что дало бы возможность без помех подготовиться к нападению на СССР…». С этой целью Риббентроп организует переговоры в Берлине Гитлера с Молотовым. Однако, убедившись вскоре в стойкости сталинского интереса к европейским проблемам, Гитлер теряет сам интерес к этим переговорам, которые заканчиваются практически ничем.

Учения Красной Армии летом-осенью 1940 года будто бы так сильно напугали Гитлера, создав у него впечатление, что Сталин может начать военные действия, не ожидая немецкого вторжения на Британские острова. «Начни Сталин сейчас военные действия, нетрудно себе представить, что может произойти. У нас нет реальных сил, которые можно было бы противопоставить его гигантской военной машине». Мне это кажется лишенным всякого смысла: ведь не прошло ещё и полугода, как крошечная Финляндия нашла силы противостоять Красной Армии, а вот у Вермахта, буквально «разметавшего» французов с союзниками, сил нет просто никаких. «Если Сталин ведет собственную дьявольскую игру…, то обстановка становится катастрофической…». Гитлер чувствует себя уже в мышеловке: «Петля, которую Сталин ловко набросил на горло Гитлера в августе 1939 года, затягивается быстрее, чем он думал. Гитлер подспудно уже понимает, что какие-то силы втянули его в борьбу, к которой он не готов ни психологически, ни физически. „Силы русских почти втрое превосходят немецкие. Напасть на Сталина — безумие,…но нет другого выхода. Если Сталин ударит первым, трудно представить себе катастрофу,…Это будет вообще конец. Но германский воин не ждет гибели, а идет ей навстречу с мечом…“.» И это Гитлер, который ненавидел пессимистов и продолжал верить в Провидение почти до самого конца, а тут вдруг такие настроения в 1940 году. К тому же откуда это превосходство в численности. Ведь чуть раньше читателю под видом государственной тайны «высочайшей категории» было сообщено: «…к июню 1940 года в СССР было создано семнадцать армий — это больше, чем их существовало при всеобщей тотальной мобилизации всего населения…». (Наверное, имеется в виду, во время гражданской войны). Но семнадцать армий — это менее двух миллионов человек. Откуда же тройное превосходство? К тому же, почти столько же будет разгромлено всего за один месяц боёв — под Киевом, Брянском и Вязьмой в 1941 году. В преддверии сталинского наступления уже «17 октября 1940 г. в Вермахте была введена повышенная боевая готовность…», т. е. возникла ситуация близкая к панической.

Так, «сливая» потоки будто бы самой достоверной информации, бедного читателя постепенно подводят к мысли о том, что Сталин, «не понимая основ стратегии», совершил роковую ошибку, и загнал Гитлера, как волка, в угол, не оставив ему другого выхода, как только броситься на врага первым, что он и сделал на рассвете 22 июня 1941 года. Но осенью 1940 года ничего страшного пока ещё не случилось: Гитлер перенёс в связи с непогодой высадку на острова на следующий год, а Сталин, несмотря на якобы полную боевую готовность своей армии, наступление не начал, продолжая ждать немецкого вторжения в Англию. До трагической даты оставалось ещё без малого девять месяцев. Посмотрим, как представлен этот период в «ледокольной» версии.

Сталин продолжает наращивать концентрацию частей Красной Армии на западной границе, которая по всем меркам начинает превышать необходимую для оборонительных целей. «Из дислокации советских войск становилась очевидной их агрессивно-наступательная направленность.…Никто на свете не сможет охарактеризовать это развёртывание русских сил как оборонительное…». (Запомним эту последнюю фразу, чтобы в дальнейшем к ней вернуться). Огромные группировки русских сосредоточены на границах Румынии и Болгарии. Эти страны будто бы, по мнению германского руководства, не смогут противостоять русскому наступлению, что представляет смертельную угрозу потерять румынскую нефть. Говоря о единственном для немцев выходе из этой ситуации, авторы версии фактически указали не один, а два выхода (наверное, по неряшливости): первый — «…нанести русским упреждающий удар, чтобы уничтожить все придвинутые к границам части Красной Армии…»; и второй — «…чтобы защитить Румынию, надо нанести удар в другом месте, отвлекая внимание Красной Армии от нефтяных полей…». Реально же, как мы знаем, произошло совершенно другое. После захвата Советским Союзом Бессарабии и Буковины, который, вопреки утверждению авторов версии, не вспугнул, а только разозлил Гитлера, он тут же овладел контролем над ситуацией, введя в Румынию свои войска, а её саму, сделав союзницей по «Оси».

Читателя убеждают в полнейшей безнадёжности ситуации, в которой оказался Гитлер. Нападая на СССР и оставляя в тылу Англию и США, «Гитлер замыкал кольцо окружения против себя…». Гитлер, который, заключив договор со Сталиным, обезопасил себя с востока, чтобы разбить французов и сбросить с континента англичан, а теперь готовится осуществить свой давний план — захватить европейскую часть России, оказывается, уже находится в ловушке, которую осталось только захлопнуть. А Сталин уже торжествует победу, которую он обеспечил себе ещё в августе 1939 года. И это, при том, что Рузвельт только начинал свои «игры» с Конгрессом по преодолению политики изоляционизма, которой твёрдо придерживались США, а Япония была столь же далека от окончательного выбора направления своего главного удара. «В 1940 году Сталин занёс топор над Гитлером с двух сторон: на севере — над железной рудой, никелем и лесом Скандинавии; на юге — над нефтью Румынии. А далее Сталин выжидал, когда Гитлер бросится на Британию…». Только что было показано, каким образом Гитлер устранил угрозу нефтяным полям Румынии. Скандинавская проблема была решена опять же благодаря «мудрому» Сталину, предоставившему Гитлеру свою незамерзающую морскую базу в районе Мурманска, с помощью которой он оккупировал Норвегию. Так что версия относительно Гитлера, попавшего под сталинский «топор», мягко говоря, не вполне логична.

«Главный принцип стратегии — концентрация мощи против слабости» — образовывает своего читателя автор «ледокольной» версии. Ну, ладно, Сталин — абсолютно не военный человек, но его верные и такие умные генералы, которых он возвысил, как они то смогли увидеть в немцах совсем слабого противника, при том, что сами получили такой удар от Финляндии, которую намеревались сокрушить за две недели? И, тем не менее, уже якобы в июле 1940 года «по приказу Мерецкова была проведена рекогносцировка на всей западной границе». А рекогносцировка, как нам объяснили, «это явный признак приближения войны» (однако это «приближение» растянулось почти на год). Якобы в ответ на эту советскую рекогносцировку немцы с начала 1941 года начинают проводить свои рекогносцировки, которые ведутся параллельно с советскими (прямо так и хочется сказать, совместно). И действительно, советские и немецкие генералы, не реагируя друг на друга и уж, тем более, не мешая друг другу, занимаются одним и тем же делом — рекогносцировкой своего будущего противника. Казалось бы, вполне естественным предположить, что каждая сторона действует согласно своему собственному совершенно независимому плану. Нет, авторы версии настаивают на том, что немецкие рекогносцировки стали проводится в ответ на советские.