Газета Завтра - Газета Завтра 802 (66 2009)

Подобно многим одаренным людям, в житейских авантюрах Константин Николаевич нередко бывал наивен и непрактичен, зато при создании песенных образов он трудился с дисциплиной и точностью намерений средневекового художника. Судьба преподнесла ему запоздалое признание и любовь самых разных (что бывает редко в наш кастовый век меньшинств) людей. Его узнавали, его помнили. Но по-настоящему заслуженные почести и благополучие, как сказал поэт, "от знака темного бежали". А он так радовался каждому новому "дисочку", любовно фиксируя на видеокамеру свои достижения позднего периода. Который, осмелюсь предположить, начался с нашего знакомства в мае 1995-го года.

Он умел уводить разговор о творчестве в сторону банальных имен, а может быть, просто не умел говорить "правду", за которой лезут артистам в душу нахалы-культурологи с их бессмысленной тягой к всезнайству. Я не настаивал. Я, как и другие лояльные люди, воспринимал нашего кумира Костю таким, какой он есть. Не подсовывал умных книг, не критиковал новые имена шансона с подозрительно джазовой выучкой и номенклатурным прошлым. Ни один из моих уцелевших друзей не скажет в трубку с беляевской интонацией: "Здорово, друган!" А может быть, так кажется, пока не начинаешь их терять…

Лет девять назад он порадовал меня, вдруг неожиданно обновив глубину нашего взаимопонимания. Был в начале 70-х у певицы Донны Хайтауэр такой шлягер "Тhis World Today is Mess" ("Какой же в теперешнем мире бардак"). Песня, кстати, вполне религиозная, но в абсолютно кабацком стиле. Будучи подростком, я долго фантазировал, как бы хорошо спел ее Беляев, учитывая его специфическое английское произношение. И вот звонит таки Беляев: "Старик, скажи мне, Христа ради, чья это вещь? Когда-то она мне так нравилась…" Затем он в лучших традициях тех же 70-х годов поставил мне по телефону запись, где песня Донны Хайтауэр звучит в его исполнении. Причем ни один нюанс беляевского подхода не упущен. Там были и "бой", и "скэт", и модуляция на полтона. Он не прошел мимо этого шедевра. Он мог и ее назвать своей. Потому что больше никто так не споет.

Это был необычный звонок. Он звонил не из прошлого, а скорее из будущего, где представить себе положение обособленного человека без творчества Константина Беляева практически невозможно. Лучше содрогаться от сардонического юмора вещей неистолкуемых, чем трепетать от смутного страха перед общеизвестным неизвестно чем. "Пустите, Рая", написал когда-то беляевский друг Игорь Иннокентьевич Эренбург. Ныне отпущаеши. В Кейптаун.

Премьер Мариинского театра Сергей Вихарев представил на сцене Большого театра "Коппелию" Мариуса Петипа. Постановка оказалась подобна волне, которая хлынула со сцены, едва открылся занавес, и всею силою очарования накрыла несущийся на всех парусах фрегат по имени "балет". Заметим, что "Коппелия" в редакции Андрея Петрова почти лет десять идет в "Кремлевском балете", а премьере "Коппелии" в Большом предшествовала премьера "Коппелии" в редакции Касаткиной и Василева в "Новой опере". С чего вдруг столь нешуточный интерес?

"Коппелия" — это наивная комедия. Либретто написал французский балетмейстер Сен-Леон по мотивам новеллы Гофмана "Песочный человек". В результате получился микс, отмеченный галльским легкомыслием и таинственностью немецкого романтизма. Действие происходит в неком городке Галиции. Юноша по имени Франц увлекся Коппелией, созданием профессора Коппелиуса. Францем увлечена Сванильда, и она ревнует его к Коппелии. Такой любовный треугольник. И если у Гофмана увлечение юноши куклой заканчивается трагически, то в балете — веселой свадьбой. Бесстрашная и энергичная Сванильда сумела таки противостоять коварному Коппелиусу. Она пробралась в его дом, заставленный различными куклами и приборами для алхимических опытов, обнаружила, что Коппелия — всего лишь кукла, посмеялась над Францем и окрасила адюльтер торжеством любви.

Премьера "Коппелии" состоялась в Париже в 1870 году. Петербург увидел "Коппелию" благодаря Мариусу Петипа и Энрико Чекетти в 1894. С тех пор балет входит в число трех самых знаменитых и значительных балетов классического наследия наряду с такими, как "Жизель" и "Тщетная предосторожность". К постановке его обращались и Александр Горский, и Олег Виноградов, и Ролан Пети. В редакции Горского "Коппелия" шла на сцене филиала Большого театра и была любимым спектаклем москвичей до 1959 года. Понятно, что оригинальная версия все глубже уходила в историю, забывалась, балет утрачивал прелесть первоздания. И если Александр Горский пытался вытравить из спектакля дух гофманиады, то в осовремененной версии Андрея Петрова в спектакле зазвучали малоизвестные музыкальные фрагменты Гофмана. Тем не менее, факт обращения балетмейстеров к "Коппелии" свидетельствует о неисчерпаемой потребности человека в "чем-то таком", трудно определимым, что и несет в себе классика.

Парадокс вот еще в чем. "Коппелия" — балет-пантомима, эмблема того балета, которому двадцатый век объявил крестовый поход. Первый реформатор русского балета Михаил Фокин с новым языком пластической живописности и сценографией мирискусников превратил русский балет в легенду. Гений Нижинского дерзнул дальше. Балетами "Послеполуденный отдых Фавна", "Игры" он взорвал старый репертуар и возвестил эру современного балета. В Европе современный балет с его поисками новых средств выразительности совпал сначала с модой на Фрейда, потом на сексуальную революцию 60-х. В Советском Союзе современный балет носил характер андеграунда. Один из его поборников — ныне успешный Борис Эйфман. В середине 90-х в Большом театре он показал, в частности, балет "Чайковский", думы хореографа на тему Петра Ильича. Суть такова: композитора влечет юный мальчик, а фурии Надежда Филаретовна фон Мекк и Антонина Милюкова разрывают композитора на части. Врезался в память и современный балет "Ромео и Джульетта", новое осмысление Шекспира английским режиссером Декланом Доннелланом. Что тут сказать? Думать можно, смотреть нельзя. Большой театр пошел ва-банк, вернул советскую классику — балеты Григоровича. Истеблишмент состроил гримасы. Большой театр вывел на сцену советские драгоценности "Пламя Парижа", "Болт" в постановке Алексея Ратманского. Но сколько ж можно! Не объявлять же себя протоганистом "нафталина"?

Сергей Вихарев объявил. И уехал в ссылку: из Петербурга в Новосибирск. Ход уже настораживающий. Некогда и Юрий Григорович, реформатор советского балета 60-х, прежде чем взойти на кафедру главного балетмейстера Большого театра, проделал путь из Петербурга, Ленинграда тогда, в Новосибирск. Здесь, в центре Сибири, Сергей Вихарев работал над воссозданием "Коппелии" Петипа с осторожностью ученого-археолога, с бережностью антиквара по архивным материалам Николая Сергеева. Режиссер Мариинского театра в начале 20 века зафиксировал, записал хореографию Петипа, материалы хранятся в Гарвардском университете. Премьера "Коппелии" состоялась на сцене Новосибирского театра оперы и балета в 2001 году. К настоящему времени в бэкграунде Вихарева реконструкции балетов "Пробуждение Флоры", "Петрушки", "Баядерки" и "Спящей красавицы". Он редкий по вкусу и чутью хореограф-реставратор. Петербург не сдает свои права на реформаторство. Петербург объявил балетный аутентизм.

И вот аутентичная "Коппелия" в Большом. Музыка Лео Делиба, хореография Мариуса Петипа. В сценографии использованы дореволюционные эскизы Петра Ламбина и Генриха Левота (сценограф Борис Каминский). Солнечность атмосферы первого акта — сквозное действие всего балета. Балет удивительно ясен, изящно прост. В отличие от редакций Петрова или Касаткиной с Василевым, "Коппелия" Петипа не ошеломляет, не поражает, не философствует, не претендует. Он сам по себе, он — самодостаточен. По петербуржски театральный и элегантный, он олицетворяет собой те ценности, которые некогда услаждали вкус аристократии. Но больше века минуло, и аристократия стерта с лица земли! А вот "Коппелия" — остался. Своеобразный деликатес, милый и пикантный, он почти волшебным образом привносит с собой почти утраченное ощущение пра-пра-родины. И ощущение это полнит спектакль летучей прелестью. Не потому ли балет с новой силой приносит наслаждение и публике, и артистам. Артистам нравится играть, нравится мимировать, им очень уютно в балетной сказке про поселян и поселянок. Кокетливое вздергивание подбородком, плаксивое движением плечиком, игривый "щебет" пуантов, фиксированность поз — чего же боле — плетут венок старинной хореографии. Как-то Мариус Иванович сформулировал свое кредо: "Балет — серьезное искусство, в котором должны главенствовать пластика и красота". И выстроил свои балеты, подобно тому, как Растрелли дворцы. Сергею Вихареву оставалось только увидеть сквозь смуту времени красоту эту и повторить. Что он талантливо и сделал.