Зоя Светова - Признать невиновного виновным. Записки идеалистки

Я переводила вопросы и ответы, одновременно стараясь разглядеть комнату, в которой мы оказались. На столе стояла большая ваза с фруктами. Очень хотелось винограда, но я не решилась взять. Кадыров сам фрукты не ел и нам не предлагал. На стене висело несколько портретов. Отец – Ахмат Кадыров, президент Владимир Путин. Двоюродный брат Кадырова-младшего, погибший в бою. Премьер говорил о нем как о любимом друге. Разглядывая портреты, я с удивлением заметила фотографию Владислава Суркова, которая занимала среди остальных портретов вполне заметное место.

Задав первые, ритуальные вопросы о строительстве новой Чечни, отношениях с Россией, Жерар перешел к более острым темам.

Вопрос о похищениях и о видеороликах, на которых видно, как чеченский премьер лично задерживает каких-то людей, вызвал у Кадырова взрывную реакцию:

– У нас маленькая республика. У нас очень много военных и много милиционеров. Вот, например, случилась авария или произошла драка. Кто-то заснимет это на свой мобильник, а потом говорит, что «кадыровцы» избивают федералов. Мы, например, поехали посмотреть объект, который восстанавливается у нас в микрорайоне. Там два пьяных милиционера стреляют в воздух и хотят реально пройти. ОМОН их забирает. Я подъехал и смотрю, что там творится. А потом говорят, что Кадыров людей избивает и забирает. Вот Политковская, почему-то ей очень надо было про меня писать. Я ее всегда подозревал и подозреваю, что Березовский платил ей деньги, чтобы она не против Кадырова писала, а чтобы против руководства России, потому что я провожу ихнюю политику в республике…

Я поняла, что Кадырова понесло и остановить его или перевести разговор на другую тему будет невозможно. Так и получилось.

Он принялся рассказывать историю, которую могли понять только русские журналисты, да и то лишь те из них, кто читал статьи Политковской. Речь шла о Гарсиеве, водителе брата Малика Сайдуллаева, бизнесмена и соперника Кадырова-старшего на президентских выборах. Анна Политковская написала тогда большую статью о том, как, желая навредить Сайдуллаеву, «кадыровцы» похитили Гарсиева, держали его в одной из так называемых «тайных» тюрем, избивали и пытали. Все это журналистка знала со слов Гарсиева. И вот буквально через месяц после убийства Политковской Кадыров достаточно подробно рассказывает корреспонденту французского телевидения о своей встрече с журналисткой. Он, оказывается специально пригласил к себе Гарсиева, и тот в присутствии Политковской отрицал все то, что он раньше ей рассказывал. Выходило, что все было совсем не так, как написала Анна. Будучи пьяным, Гарсиев попал в аварию, и милиционеры его куда-то ненадолго посадили. Не было никакой «тайной» тюрьмы, никто его не бил и не пытал. Тогда, в доме Кадырова, Гарсиев якобы попросил Политковскую, чтобы она написала заявление в Генпрокуратуру и признала, что ошиблась.

– Я доказал ей, что был прав, – продолжал Кадыров. – Я думал, что она человек. Но в ней ничего не было человеческого. Она просто как робот, или как заводная, только и искала, как бы сделать из меня врага и преступника. Она мечтала, чтобы я где-то в чем-то провинился. Что говорить о Политковской? Она больная женщина была. После ее смерти она вот здесь у меня. – Кадыров жестом показал на горло. – Все говорят и пишут, что Кадыров чуть ли не убил ее. Если бы такое было возможно в природе, когда она против отца писала, тогда мы могли бы это сделать. Сейчас, когда про меня плохо пишут Политковская, Латынина, Речкалов, для меня это хорошо. Значит, я веду правильную политику, политику России. Если бы они хвалили меня, тогда, значит, я – предатель, изменник Родины. Ко мне и Латынина приезжала. Я сказал ей: «Юля, ты очень хорошая женщина. Очень тебя прошу, про меня не пиши хорошо, пиши плохо. Тебя читают, как сказку, а то, что писала Политковская, это как мультфильмы».

Чем больше он говорил, тем сильнее мне приходилось себя сдерживать. Мне было стыдно, что я не могла остановить Кадырова. А хотелось крикнуть ему, что он лжет. Но поскольку Политковской нет в живых, то никто не может подтвердить ее правоту. Мне хотелось напомнить ему, сколько добра эта журналистка сделала для чеченцев. Как она пыталась остановить войну. Как помогала беженцам. Ездила в республику в самый разгар боевых действий, когда другие журналисты не решались туда соваться. Как писала о горе матерей и отцов, чьи дети исчезли. Всего этого я не могла сказать не потому, что боялась. Во-первых, я должна была бесстрастно переводить вопросы и ответы, а во-вторых, очень надеялась, что когда интервью закончится, я смогу передать Рамзану Кадырову дневник Фатимы Мухадиевой и попросить перевести ее отбывать наказание в Чечне. И вот наконец после традиционного вопроса о возвращении диаспоры, Жерар дал мне знак, что пора закругляться. Тогда я достала из своего рюкзака крафтовый конверт и протянула его премьер-министру.

– Рамзан Ахматович, это вам. Это дневник чеченской девушки, которая очень хочет вернуться домой. Она сидит сейчас в мордовской колонии. Только вы можете ей помочь. К президенту Чечни мы обращались, но он ничего не сделал. Он даже толком не может отличить одну арестованную чеченку от другой.

Я намеренно льстила Кадырову, «закладывая» президента Алу Алханова, но желание помочь Мухадиевой заставляло меня быть хитрой.

Кадыров открыл конверт, полистал тетрадь:

– Как я за народ, никто так не болеет, – наконец с пафосом произнес он. – Я посмотрю, что здесь можно сделать…

– У вас по улицам свободно ходят молодые красивые девушки. А невиновная Фатима сидит в мордовской колонии. Почему? Она могла бы также гулять по Грозному, – продолжала я. – В вашей же власти перевести ее в республику?

На пороге появился пресс-секретарь. Он жестом показал, что время интервью истекло. Проходя через гостиную, я увидела, что мужчины в костюмах от «Dolce & Gabbana» все так же смотрят телевизор. Шла программа «Время».

Вернувшись в гостиницу, я поняла, что больше всего мне сейчас хочется принять горячий душ: стоять под ним как можно дольше, чтобы смыть с себя чувство стыда, досады, смешанное с животным, парализующим страхом. Я не могла справиться с этим ощущением все два часа, что мы находились в Гудермесе. И теперь, когда мы приехали в Грозный и я закрыла дверь своего номера в гостинице, я прокручивала в уме вопросы, которые Жерар задавал Кадырову, и вспоминала его ответы. Я вспоминала его отсутствующий взгляд, глаза, не видящие собеседника, пронзительный голос, временами срывающийся на фальцет, портрет заместителя главы президентской администрации Владислава Суркова рядом с портретами погибших отца и брата Кадыровых. И мне становилось все противней и противней.

О горячем душе мечтать не приходилось. Теплой воды в гостиничном номере не было, батареи почти не грели. Я вытащила из рюкзака теплый свитер, который предусмотрительно взяла на случай холода, и села читать статьи Политковской, – они были частью «чеченского» досье, собранного для этого репортажа.

Одна статья как раз была о встрече Политковской с Гарсиевым. Он рассказывал, как его похитили и допрашивали люди Кадырова, а потом и сам Рамзан. Вот что писала Политковская в «Новой газете» в июле 2003 года – за три года до гибели.

– Вас допрашивал лично Рамзан?

– Да. Спрашивал, на какой машине ездит Сайдулаев. Сколько охраны? Я не отвечал. И меня били черенком лопаты по всему телу. И Рамзан лично бил. Подвешивали за руки на дерево и били. Руководил не только Рамзан, но и второй – потом он мне сказал, что был начальником штаба у Басаева, а теперь перешел к Рамзану начальником разведки. Рамзан сказал, что отдаст свои золотые часы тому, кто придумает мне самую жестокую смерть.

– Сколько их там было?

– Человек 60–70.

– Кто выиграл?

– Как раз начальник штаба Басаева. Он сказал, меня надо за руки повесить и сделать на моей коже тысячу разрезов. Я готовился, что убьют. Они отошли, стали совещаться. Я думал, решают, как убить. Потом они вернулись и стали бить с перерывами. Бьют, потом спрашивают: «Так сделаешь это?». На третий раз я сказал, что больше не могу, сделаю, что хотят.

– Так что же они хотели?

– Чтобы я пронес фугас в дом Рустама и взорвал Малика Сайдулаева, когда он туда приедет. Я согласился. Рамзан кричал: «Думаете, я вам президентский пост отдам! Если даже Малик пройдет, всех перестреляю».

– То есть речь была об организации убийства Малика Сайдулаева? Рамзан – как заказчик? Вы – исполнитель? Вам должны были передать фугас?

– Да.

– Похоже на кино. А если бы вы не согласились?

– Меня бы убили.

– Когда вы согласились, что произошло дальше?

– Бить перестали. Притащили других из камер – камеры для людей в том же дворе Рамзана. Двери камер открываются прямо во двор. Я лично видел трех заключенных. Я не знаю, за что их. Двум при мне прострелили ноги. А третьего, с уже простреленными ногами, положили в машину и увезли. Потом мне дали чай – я как бы «свой» у них стал – и покушать. Девчонок привели. Они пели, плясали. Отпустили меня на следующий день. Теперь я должен сообщить, когда Малик приедет к брату, и тогда получу фугас. Сейчас я скрываюсь, увез семью. Рамзан предупредил, что, если не сделаю того, что обещал, и меня, и семью вырежут. Я написал заявление генеральному прокурору. Если Кадыров станет президентом, мне только в банду идти против него воевать. А что делать? На выживание будем жить. Во второй раз я им уже не дамся. Живым.