Александр Никонов - Формула бессмертия. На пути к неизбежному

Но как идеальное, то есть не существующее в реальном мире как реальный объект, влияет на материальное сущее? Через что?

Через тело. Оно — посредник между нами и миром. Присмотримся к этому посреднику повнимательнее. Это тем более важно еще и потому, что физическое движение играет в функционировании тела ведущую роль. Без материального движения не будет движения духа.

В устах атеиста рассуждения о духе могут показаться странными, ибо приличный атеист обязан понимать: в мире есть только движущаяся материя и ничего больше в нем не существует. Это правильно.

А тень существует?

Она материальна?

Тень существует и она совершенно нематериальна. Тенью мы называем участок плоскости, загороженный материальным непрозрачным объектом от электромагнитного излучения. С этой точки зрения тень — такая же фикция, как и мысль.

Может быть, и все наше сознание — такая же фикция?

Это не я придумал. Сознание называли эпифеноменом такие великаны, как Ницше. Эпифеномен — нечто кажущееся, не существующее «в реальности». Как тень. Ведь «в действительности» тени не существует. Не существует как материального объекта.

Вот об этом мы и будем говорить в книге. О движении. О существовании. О человеческом теле. О бессмертии. О сознании. И о том, как сознание влияет на материю. На материю нашего тела и материю нашего мира. О стыках наук, где рождается новое. О стыке физики и медицины, например, хотя, казалось бы, что между ними общего?

Этой книгой мне чертовски хочется сыграть со смертью в шахматы и поставить ей мат, прорвавшись к вечности.

Но поскольку эта книга о нас с тобой, читатель, она и построена будет по-другому, не как мои прежние книги. Впрочем, ты уже знаешь об этом — здесь будет много людей. Интересных, думающих, удивительных, размышляющих как раз о тех вопросах, о которых мы взялись нынче поговорить. И моя, как автора, задача — этих людей найти и задать им правильные вопросы. А также познакомить с этими людьми читателя. Потому что нет в мире большего чуда, чем Человек. Короче говоря, книга эта о людях, которые мучаются, ищут, ошибаются и, тем не менее, идут вперед.

Все эти люди, которых вы лицом к лицу встретите в этой книге и которые будут рассуждать тут о бессмертии и великом чуде Человека, умрут. Умрете и вы, читатель. Умрет и автор.

Но останется текст…

Господь живет на 12-м этаже, на улице Молдагуловой. Один глаз у него не видит, а второй видит плохо, поэтому Создатель нашаривает на столе очки с толстыми линзами, отломанная дужка которых примотана изолентой, надевает их, берет карандаш и начинает проектировать Адама. Точнее, его сердечно-сосудистую систему. Ему это сделать несложно, поскольку образование у Создателя человека соответствующее — он инженер-гидравлик.

На свете существует небольшое число увлеченных граждан, на которых держится мир. Один конструирует в сарае самобеглую коляску; другой у себя дома в перерыве между приемом пациентов проводит опыты с электричеством; третий размышляет о вопросах бытия; четвертый — сумасшедший, одинокий, заросший бородой, живущий в убитой хрущовке, с нестриженными ногтями — всю жизнь бьется, чтобы доказать никому не нужную математическую теорему, к середине жизни доказывает ее и потом отказывается от призового миллиона долларов.

Все лучше, чем водку пить…

Когда я зашел в жилище к Ивану Голованову, на меня пахнуло душным теплом. Право, даже на лестничной площадке было прохладнее! Я сразу покрылся потом и затосковал о своей кондиционированной квартире. Небывалая жара стояла уже больше месяца, Москва изнывала от торфяной гари, и было невозможно спать ночью: нагретый за день бетон всю ночь отдавал в квартиры тепло, нарушая сон сердечников и мучая стариков.

В этой однокомнатной квартире пахло старостью. И пылью. Застекленный балкон завешан какими-то разнокалиберными разноцветными тряпками, закрывающими от солнца, окна открыты, а в комнате тарахтит старинный вентилятор 60-х годов XX века, развевая тюлевую занавеску. На кухне двухконфорочная плита, стол с клеенкой, немытая посуда в раковине. В доме царит неухоженность, присущая старым людям, когда на красоту и уборку уже не хватает сил и организм смиряется с пылью, с захламленностью — хватило бы сил только на себя.

В квартире живут двое стариков — Иван Иванович Голованов и его очень больная супруга. Она практически не видит. И плохо ходит. Но хорошо слышит. И когда я стреляю в Ивана Ивановича жесткими вопросами, она не выдерживает и выходит из-за небольшой перегородочки, которой старики разделили свою однокомнатную квартиру, чтобы выделить «спальню», и начинает помогать ему:

— Ты все не так объясняешь! Скажи про вот это…

И тогда Голованов пытается объяснить по-другому, открывая какие-то схемы и подсовывая мне новые графики. Он говорит, а я украдкой оглядываю тесное пространство вокруг, загроможденное книгами, стопками пожелтевших листов, десятками старинных сувенирчиков и пыльных безделушек, подаренных кем-то когда-то на протяжении долгой жизни. Они не нужны. Но их жалко выкинуть. Старики никогда ничего не выкидывают. Выкидывают потом наследники, вынося в огромных крафтовых пакетах к мусорным бакам то, что уже никогда никому не понадобится…

У них за плечами целая жизнь. О которой можно долго рассказывать.

— Вы не думайте, что он у меня дурачок, — пытается защитить своего мужа беззубая старушка. — Он был один из тех, кто остановил поворот северных рек в Азию!

— Было такое, я писал отрицательное заключение на этот проект, — кивает Голованов. — Добро бы, если б они сделали накопительное водохранилище многолетнего регулирования и паводковый сток сбрасывали в Азию. А то ведь они хотели Иртыш завернуть и противотоком погнать в Казахстан, а он — главный приток Оби, значит, и Обь обмелела бы.

— Да все равно эти реки на северах никому не нужны, — машу я рукой, вспоминая эту позднеперестроечную историю. — Бездарно сливаются в океан.

— Вот и нам так отвечали! Вы это бросьте — «не нужны»… Это наша вода! Мы ведь о будущем думали. Теперь вот Азия отделилась, а реки нам самим пригодятся, в XXI веке пресная вода станет самым дефицитным товаром, она будет дороже газа и нефти. Я-то уж не доживу, но мне спокойно, что ресурс сохранили. Будет, что продавать. Это же миллиарды стоит!

Я киваю и продолжаю оглядывать бедное стариковское жилье. На стенках висят бледно-коричневые фотографии с лицами пятидесятых годов. Оказывается, супруга Голованова была когда-то весьма симпатичной женщиной. Как меняет людей старость, как уродует, — вот бы ее отменить!.. Супруга, как и ее муж, по специальности инженер-гидравлик. И сейчас, поскольку то ли понимает его правоту в «сердечном вопросе», то ли просто жалеет, поддерживает мужа в его борьбе с официальной наукой и эмоционально переживает все его неудачи. Пока глаза видели, она переводила его работы на английский. Но все тщетно.

— Это никому не нужно! — порой, отчаянно махая рукой, восклицает Иван Иванович. — Они отвергают одну мою статью за другой просто потому, что не понимают физики процессов!.. Мне жена, у которой сердце за меня болит, говорит: да что ты все человечество спасаешь! Подумай лучше обо мне! И я понимаю, что она права. Нужно думать о своих близких, о семье. Брошу все…

Он так говорит, но я знаю, что не бросит, и когда я уйду, старик снова уставится в компьютер через толстые очки зрячим глазом и, стукая по клавиатуре одним пальцем, будет набирать в журнал «Кардиология» очередную ненужную статью, формул и посылов которой медики все равно не поймут. Это же не статья про корвалол, это — физическая теория сердца.