Александр Розов - Посткультура и высшая мера гуманитарной самозащиты

Оговоримся: «неонатуральное хозяйство», как и «глобальная деревня» (термин Тоффлера для постиндустриального общества) имеют мало отношения к доиндустриальной деревне с натуральным хозяйством и примитивной жизнью в изоляции от окружающего мира. Также и «номадология» (термин Делеза для постмодернистского мировоззрения) имеет мало отношения к древним номадам, кочевавшим по степям со своими стадами.

Ассоциация просюмеров похожа на деревню с натуральным хозяйством не больше, чем огонь — на красный цветок. У зверей из «Книги Джунглей» Киплинга не было адекватного представления об огне (огонь не был похож ни на что из того, с чем они обычно имели дело). У социологии по той же причине нет адекватного представления о посткультуре.

Посткультура — это образование без воспитания, общество без авторитетов, открытость без централизации, кооперация без иерархии, религия без вероучения, право без государства, искусство без идеалов, наука без титулов, изобилие без индустрии.

Перестав нуждаться в концентрации унифицированных людей и их выстраивании в иерархию, общество перестает нуждаться в институциональных приемах, которые все это обеспечивали. Для прогресса технологий нужны знания о свойствах природы (в т. ч. человека и общества), а универсальные идеалы и прочие глюки культуры — не нужны.

Человек в посткультуре рассматривается, как носитель некого комплекса объективных личных свойств и практических умений. Общих критериев социального положения нет. Человек может, благодаря своим личным качествам, занимать особое положение в каком-то микросоциуме, но это очень мало значит для участников другого микросоциума. Нет общепризнанных норм эстетики, морали, успеха, моды, авторитета. Никакую позицию нельзя обосновать общей традицией, идеалами, священными символами — это отменено.

Право понимается, как метод решения прагматичных споров людей и микросоциумов.

Тот пласт культуры, который определялся, как совокупность духовных ценностей, жизненных представлений, образцов поведения, идеалов и норм — демонтирован.

Посткультура — это отделение технологичных знаний от глючных «духовных» ценностей.

Для фантастической посткультуры нешгаев технологичным было знание о том, где взять семечки, как вырастить из них модули, как собрать из них утилитарную машину и как использовать ее в хозяйстве. Для просюмерской посткультуры технологичным является знание о том, как добыть информацию, как вырастить из нее технические приемы, как собрать из них технологию и как ее использовать для получения материальных благ.

Как видим, разница между двумя техногенными посткультурами только в источнике семечек. Для нешгаев это — контейнер. Для людей — это постнаука. Почему «пост»? А потому, что наука в ее культурном виде тоже заражена глюками. Выражения «храм науки» и «служение истине» содержат глючный духовный концепт, несовместимый с прагматикой. Инженер не служит машине, он создает ее проект. Как бы не завораживали инженера контуры будущего устройства, как бы не помогала эта мечтательность в его работе, он знает: эмоции — психологическое средство, а не цель. Цель инженерной деятельности — проект, по которому можно создать полезное в хозяйстве изделие.

Цель постнауки — создание нешгайских семечек, а не почитание метафизического Суперсемечка (Истины с большой буквы «И», вокруг которой экзальтированные ученые пляшут свои храмовые пляски уже лет 300). Плясали бы на здоровье — инженеры и программисты тоже порой ведут себя в ходе работы почище сибирских шаманов. Но инженер (как и шаман) определяет камлание, как средство для прагматичной цели.

Наука, заразившись общекультурным синдромом подмены целей средствами, пытается предлагать обществу метафизику вместо семечек (так «культурная» религия, в отличие от магии, направленной на хозяйственную цель, объявила целью камлание, как таковое).

Постнаука (наука без титулов) полностью равнодушна к суперсемечкам и определяет себя исключительно, как инженерию базовых знаний. Она свободна от глючных представлений о «высокой цели познания» и «моральном долге ученого». Она не скована мистическими табу, которые, в частности, не позволяют «культурной» науке разрабатывать инженерные методы преобразования человеческой расы для расширения материальных возможностей будущих поколений. Как велик потенциал целенаправленной хомоэволюции (или хомоселекции), можно увидеть на примере живых существ, преобразованных наукой и инженерией для тех или иных хозяйственных целей. Игнорирование наукой этого потенциала не просто утрата возможностей. Это — утрата будущего человеческой расы.

Последнее столетие техногенное окружение человека стремительно развивается. Наши устройства уже давно стали сильнее и быстрее нас, а сегодня они уже близки к тому, чтобы в практическом смысле стать умнее нас. В ходе политической и экономической конкуренции люди вынуждены все чаще поручать компьютерам планирование решений.

Проверять эти планы людям не хватает времени, а скоро не хватит и интеллекта.

По мере приближения технологической сингулярности придется передать компьютерам принципиальные решения в области развития экономики — от стратегии проектирования и производства до стратегии конкурентной борьбы за рынки сбыта. Динамика инноваций вынудит людей оптимизировать покупки, кредиты, управление личными инвестициями, переквалификацию, смену профессий и мест работы, создание и планирование семьи. Для этого им придется передать свои индивидуальные решения опять-таки компьютерам. К середине XXI века люди уже не будут решать практически ничего. Как выразился Ежи Лец «автоматизация зайдет так далеко, что люди станут не нужны сами себе».

При очередной оптимизации глобальная компьютерная сеть обнаружит, что на Земле есть несколько миллиардов устаревших единиц оборудования и ликвидирует их в порядке обычной процедуры оптимизации ресурсов. Человечество тихо перестанет существовать.

Этот сценарий возможен по одной единственной причине: люди, имея колоссальную фору, полученную в ходе биологической эволюции, сначала эту эволюцию остановили, затем обратили ее вспять. Культура стала уничтожать потенциал, создававшийся миллионами лет эволюции. Стимулируя размножение конформных «культурных» особей и отбраковывая склонных к инициативе и инновациям, цивилизация еще раз получила статистически низкокачественный человеческий материал. Из-за «этического» запрета на хомоселекцию, соперничество сообществ перешло в область селекции (искусственной эволюции) технических средств. Культура «простых неправильных решений» грозит уничтожить очередную человеческую цивилизацию, на этот раз, возможно, последнюю.

Конечно, есть вариант, предлагаемый деятелями традиционной культуры: остановить прогресс и вернуться в «старое доброе прошлое», к лаптям, избе и конной тяге. Это возможно. Правда, 90 процентов населения передохнет от голода и болезней, как это уже происходило при разрушении античной цивилизации. А далекие потомки оставшихся в живых лет этак через тысячу встанут перед тем же выбором. Эти циклы можно повторять до тех пор, пока очередная глобальная смена климата или шальной астероид не покончит с человечеством, как с одним из неудачных продуктов эволюции. Как с трилобитами, динозаврами и прочей фауной, ископаемые останки которой можно увидеть в музее.

Альтернатива проста: или человечество вместе с культурой свалится в эволюционную яму, или оно похоронит культуру и перейдет к посткультуре с вертикальным прогрессом. До подхода к технологической сингулярности еще есть немного времени. Современная цивилизация находится вблизи бифуркационной точки. Выбор пока еще за нами.

Поговорим о королях и капусте, идеальном и материальном, ценностях и нигилизме, в общем — о тех гуманитарных феноменах, которые относят к области политики и морали.

Все началось в конце XVIII века во французском парламенте. Справа сидели депутаты от аристократических сословий, консерваторы, сторонники сохранения монархии, слева — депутаты от простонародья, революционеры, сторонники республики. В 1789 г. «левые» депутаты провозгласили себя Национальным собранием, и началась Великая Французская Революция под лозунгами «Liberte, Egalite, Fraternite» (Свобода, Равенство, Братство).

Ненавистный феодальный режим был свергнут, и надо было решить: Свобода чего? Равенство в чем? Братство в каком смысле? Оказалось, что равенство имеет два аспекта, условно называемых «политическим» и «экономическим». В первом случае равенство относится к двум гражданам, во втором — к двум монетам в их карманах.