Дмитрий Быков - Статьи из газеты «Вечерняя Москва»

Я не знаю, доберутся ли когда-нибудь люди до золота Пайтити. Или до золота партии. Я не убежден, что у коммунистов в их предперестроечном виде получилось бы что-нибудь вроде Мачу Пикчу. Я даже думаю, что коммунисты знали и умели меньше инков — как в смысле астрономии, так и в смысле прикладных ремесел. Но у них был проект — наивный, жестокий, утопический, разный. И этот проект придавал жизни коренного населения тот смысл, без которого никакая свобода и никакая колбаса не принесут особенной радости. Бродский в свое время сравнил конкистадоров и ацтеков — и пришел к выводу, что лучше Кортес, чем жрецы-фанатики. Оно и понятно — ворюга был ему всегда милей, чем кровопийца. Мне же было бы одинаково паршиво при инках и испанцах, но инков я, кажется, уважал бы больше…

Сегодняшняя Перу — страна попрежнему бедная. Нефти там мало (у нас лет через сто тоже будет мало). Население за пределами городов сплошь одинаковое, в плоских шляпах, полосатых юбках или пончо, черных сандалиях, приросших к грязным ногам…

В столице Лиме сконцентрирована треть населения, и Лима, конечно, — отдельная страна. Разрыв между провинцией и столицей огромен. Богатства в стране полно. Но население уже привыкло, что их всегда обирают, и трудится без особого энтузиазма. Один из существеннейших источников дохода — туризм. Люди ездят смотреть на инкские памятники — так ведь уже и нам сегодня приходится демонстрировать туристам, в основном, памятники советской эпохи: сталинские высотки, возрожденный классический балет, фильмы Эйзенштейна…

В общем, съездите в Перу. После этого вы с полным правом сможете отвечать всем апологетам свободы и ненавистникам цивилизации простой фразой, состоящей из названий двух перуанских городов. Первый — таинственный и недоступный город Paititi.

Второй — крошечный, затерянный в горах поселок Nahui.

9 февраля 2006 года,

№ 23(24314)

Писатель Дмитрий Быков: Я обнародую сейчас взгляды, которые буквально обречены поссорить меня с той частью либеральной общественности, которая еще не совсем от меня отвернулась с понятным и заслуженным презрением

Государственная дума никогда не вызывала у вашего покорного слуги, как и у большей части населения, особенных восторгов, однако в одном она совершенно права. Не знаю, надо ли ограничивать количество рекламы на телевидении (я смотрю его крайне редко), не уверен, что надо законодательно защищать чувства верующих (чувства истинно верующих оскорбить не так-то просто), но вот с игорным бизнесом в России надо покончить навсегда, решительнее и бесповоротней, чем с наркоманией.

У наркомании есть по крайней мере право на «жалкий лепет оправданья»: не все, что у нас считается наркотиком, подпадает под это определение в настоящей строгой классификации. Ужасен кокаин, но нет ничего опасного в листьях коки, которые жует вся Латинская Америка — и ничего, не подсаживается. Отвратителен героин, но марихуана в умеренных дозах ничего особенного собой не представляет — и Голландия, легализовавшая ее, не проваливается в тартарары. О наркотиках, о границах этого понятия и мерах по исправлению заблудших еще можно спорить, хотя сам я принципиальный противник любых стимуляторов, кроме энергетических напитков.

Мне свою бы энергию куда-нибудь деть, а не то что дополнительную изыскивать. Однако игра — дело совсем другое, ни в какой строгой дефиниции не нуждающееся. Это порок в чистом виде, и если наркотик иногда потребен поэту или художнику, чтобы вызвать драгоценные видения (чаще всего, кстати, очень скучные), то игра и на это не годится. Некрасов, правда, любил поиграть перед большой работой, чтобы «размотать нервы», ну, так преферанса никто и не запрещает — собирайтесь себе по домам да расписывайте пулю по рублю вист…

Лично я был в казино два раза в жизни и до сих пор не могу забыть испытанного там омерзения. Говорят, парижские бордели поражали роскошью, и чем грязнее был бордель, чем более широкий спектр услуг там оказывался, чем беспардоннее мадам грабила клиентов и девушек — тем эта роскошь была развесистей. Казино показалось мне роскошным ровно в той же степени, количество позолоты там превышало все допустимые нормы, а главное — там было страшно много молодой и очень нервной обслуги. Эта обслуга была бледненькая, вышколенная и оборачивающаяся на каждый шорох.

Вероятно, она привыкла к скандалам. Ей часто приходилось иметь дело с больными людьми — поскольку здоровые в казино не очень-то ходят. И при этом на всем был налет такой невыносимой респектабельности, такого шика и лощеного достоинства, какое встречается только у очень надутых швейцаров в очень дорогих ресторанах. Оба казино, которые я посетил в жизни, располагались в центре и считались ужасно престижными. Оба раза я брал там интервью у игроков. Оба раза игроки оказались довольно скучными людьми — как, впрочем, и наркоманы.

Мне возразят, что запойно играли и Пушкин, и Достоевский. Скажу вам больше: и Пушкин, и Достоевский иногда испражнялись, но не это сделало их классиками. Вообще литераторы — люди не самые безупречные по части тайных пороков: один живет с двумя, другой с тремя, третий опиум курит, четвертый повесился в запое. Нормально. Просто про литераторов это хорошо известно, а про других людей — тайна за семью печатями. Замечу, кстати, что ни Пушкину, ни Достоевскому игра не принесла счастья. И если бы они не играли — обоим, право, было бы только лучше. Люди, игравшие всерьез и успешно, редко оставляли серьезный след в русской литературе: одним из лучших и азартнейших игроков был Ходасевич — посредственный, на мой вкус, поэт и крайне субъективный мемуарист. Брюсов играл, так он и морфием баловался — и от того, и от другого сумел вовремя отказаться (с морфием, правда, до конца не получилось). О Некрасове я уже говорил — не сказать чтобы жизнь этого страстного и мрачного человека сложилась гладко и продлилась долго; в оправдание его могу сказать, что играл он по большей части с цензорами, проигрывал нарочно, и все его игры были завуалированными взятками для спасения «Современника». Впрочем, не стану настаивать на запрещении обычной картежной игры: это личное дело каждого. Но разрешать это дело, простите, в высшей степени безнравственно, поскольку картежничество — порок в чистом виде, а для кого-то и болезнь, и ни единого положительного момента в этом нет. Мне возразят, что для государства это существенный источник денежных поступлений, но аргумент этот можно было принять лишьво времена, когда у государства не было такого непомерного стабфонда. Сейчас он огромен, стране больше нравится его копить, чем вкладывать во что-то серьезное, и пусть себе он лежит золотым непереваренным грузом в нашем желудке, в заокеанской его секции, поскольку у нас, чего доброго, расхитят; наращивать его сегодня — значит наращивать жир, а не мышцы. Да и потом, имело бы смысл перекачивать деньги из карманов олигархов (если олигархи где-то еще сохранились и при этом не делятся с властью официально). Но олигархи в наших казино, как правило, не играют. Они вообще не очень любят азартные игры — иначе никогда не стали бы олигархами.

Я знал людей, для которых игра стала манией. Один такой юноша работал в бухгалтерии хорошего московского издания и проиграл однажды всю нашу зарплату, а потом скрывался. Это было в благословенные девяностые годы. Честно говоря, я не стал бы особо расспрашивать этого юношу, чем он там болен, а просто разбил бы ему всю рожу, если бы он мне встретился.

Я не ахти какой качок и даже не такая уж страшная жадина, но проигрывать в казино чужие деньги, особенно в кризисные времена, — не лучшее вложение, даже если таким образом обогащается государство. Государство и так играет со мной на каждом шагу в свой бесконечный лохотрон, и я всегда проигрываю. Общеизвестно, что сумма чисел на колесе рулетки — от 1 до 37 — как раз 666, но это мало кого останавливает. Я другого не пойму: все мы знаем, где кончается развлечение и начинается порок. Нечего скрывать или размывать эти границы — они достаточно отчетливы. Зачем поощрять болезнь и выставлять на всеобщее обозрение откровенную пагубу? Есть аргументы в пользу тысячи запрещаемых вещей: оружие хорошо для самообороны, порнография может оказаться фактом высокого искусства, курение способствует концентрации внимания. Но об игре даже спорить не приходится: это занятие не приводит к созданию новых ценностей. Это занятие чревато безумием. Это занятие дает множеству молодых людей работу, но при этом отбирает будущее. У меня есть друзья, пошедшие на должность крупье. Перемены, происходящие в их психике, необратимы. Только один из них сохранил нечто похожее на себя прежнего, на талант и доброжелательность к людям, и то при встречах нам почти не о чем говорить. Оно, может, и естественно для старых друзей, редко встречающихся по причине занятости; но с другими темы находятся, а этот — словно из другого мира.