Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6273 ( № 18 2010)

Это не просто крик, не хрипатость как отметина тембра. В голосе Высоцкого есть мучительная трещина, надрыв, звук лопнувшей струны, свидетельство непрочности, расколотости мира. Это голос обнажённой души, которому веришь сразу и безусловно. Голос любви и печали, трагического сознания нашей культуры, где пылают пожары революций и войн, где «горящий Смоленск и горящий рейхстаг, горящее сердце солдата».

Он всегда пел «вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю». Страшно сказать, но голос Высоцкого – это предсмертный хрип, жизненная энергия его – в последнем напряжении, энергия короткой жизни, где время стиснуто и устремлено в высоту. Жизнь перед лицом смерти.

Кто-то скупо и чётко

Отсчитал нам часы

Нашей жизни короткой,

Как бетон полосы.

Высоцкий всегда немного стеснялся мелодической стороны своих песен и считал мелодику вынужденной необходимостью для того, чтобы петь стихи. А не петь – не жить. «Кто сказал, что земля не поёт? Нет, она затаилась на время». Он полагал, что его песни – это стихи, положенные на ритмическую основу, что они начинаются не с музыки и не со стихов, а с ритма.

И действительно, при том что у Высоцкого много запоминающихся, пластичных мелодий, главное в его песнях – вот этот рваный, переменчивый ритм, как древняя праоснова мелодии, выстукивающая магические звуки подсознания – военный клич, предупреждение об опасности, собранность воли, биение влюблённого сердца.

Я поняла, что песни для Высоцкого – живые. Они – часть жизни, суверенная часть. Они живут своей собственной жизнью. Что-то позволяют, а что-то запрещают. Песни, где он «всё делал сам», как ему и хотелось всегда, – был и Поэтом, и Композитором, и Актёром, – находились в сложных отношениях с автором – держали на высоте.

У Высоцкого много песен о войне 41-го. Он говорил на концертах, что фронтовики часто принимают его за своего, солдата, и спрашивают, не выходил ли он из окружения под Оршей, не воевал ли на таком-то фронте. Но ему было три года в начале войны. Однако он её помнит: «И плевал я, здоровый трёхлетка, на воздушную эту тревогу». Помнит и тесный коммунальный военный быт, и то, что вся мужская половина семьи была на фронте, и то, что «про войну были детские игры с названьями старыми».

Война для Высоцкого – и быт, заложивший этическую программу: «и людей будем долго делить на своих и врагов», и символ:

Ведь Земля – это наша душа, –

Сапогами не вытоптать душу!

«Песня о Земле» – пожалуй, главная метафора войны. Земля – как израненное, изнасилованное материнское тело и сапог – как грубая сила, пытающаяся её растоптать. Растоптать душу: «Ведь Земля – это наша душа».

Начинаясь плавно, тихо, раздумчиво, вынося в начала строк, в анафору, риторические вопросы, которые сперва звучат мирно, вопрошающе («Кто сказал?» «Кто поверил?»), мелодия вдруг понеслась, спотыкаясь и дрожа от гнева, и зазвучала, как трубный глас, возвещающий о страдании и возмездии:

Как разрезы, траншеи легли,

И воронки – как раны, зияют,

Обнажённые нервы Земли

Неземное страдание знают.

Заходила ходуном, задышала тяжело и грозно вся фонетическая, звуковая картина певческой речи. Напряглись все гласные и согласные, словно и они, звуки, тоже воюют за свою Землю, за Душу свою. Зарычало, раскатилось, прогневилось знаменитое «р-р-р» Высоцкого, зазвенело несвойственной твёрдостью «н-н-н» – «обнажённые нервы», вся звуковая картина, как развёрстая завеса жизни и смерти, напряглась в нечеловеческом усилии отстоять свою Землю как свою Душу. Страшная энергетика песни, словно сила Земли, которую победить невозможно:

Она вынесет всё, переждёт, –

Не записывай Землю в калеки,

Кто сказал, что Земля не поёт?

Что она замолчала навеки?

Нет! Звенит она, стоны глуша,

Изо всех своих ран, из отдушин...

Поёт, звенит – значит, жива. Земля, как Душа, – бессмертна. И только теперь песня успокаивается и тихо, как вначале, заканчивается кольцевыми строками: «Кто поверил, что Землю сожгли? Нет, она затаилась на время».

Песни Высоцкого – это всегда песни свободной души, не терпящей сапога насилия. И песни о войне – это защита Земли и Души как Свободы, ибо война – за Отечество. Патриотизм певца – как Закон Вселенной, жизни, природы: «Нынче по небу солнце нормально идёт, потому что мы рвёмся на запад»; «Ось земную мы сдвинули без рычага»; «Но обратно её раскрутил наш комбат, оттолкнувшись ногой от Урала»; «Шар земной мы вращаем локтями – от себя».

Всё живое связано с воином самой жгучей, самой смертной связью. Сквозная система метафор, как в поэтическом мышлении, – от древних преданий «Слова о полку Игореве», где природа плачет о князе, до современного городского фольклора с его печалью «тонкой рябины» и слезой просящих подаяние в пригородных электричках.

Каждое деревце – наше. Чужого не возьму, а нашего – не отдам. Природа и воин поддерживают, защищают, сострадают друг другу. Всё в природе – часть души человеческой, живое, тоже болит и сопротивляется. «Наконец-то нам дали приказ наступать, отбирать наши пяди и крохи»; «Ведь это наши горы, они помогут нам»; «Мы ползём, к ромашкам припадая»; «А потом возвращайтесь скорей, ивы плачут по вас, и без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины».

Все стихии, как в сагах, задействованы в песнях о войне. Страшная сила – огонь. «Кто сказал, всё сгорело дотла?»; «И ещё будем долго огни принимать за пожары мы»; «Земля, как горелая каша»; «Кто поверил, что Землю сожгли? Нет, она почернела от горя»; «Что ж там, цветом в янтарь, светится? Это в поле пожар мечется»... Вода как умиротворение огня, и воздух, и небо – всегда голубые, сейчас больны. «Земля и вода – стонами»; «Воздух звуки хранит разные, но теперь в нём горит, лязгает»...

Есть песни, целиком построенные на развёрнутой метафоре. Силы природы, как Силы Жизни, жажды её, восторг перед Божьим мирозданием. Так, например, в монологе-метафоре «Чёрные бушлаты», где герой выполняет опасное задание смертника, «чтоб увидеть восход». Восход – это сквозное слово, не просто новый день, продолжение собственной жизни, а Закон Жизни. Все это чувствуют, даже маленький подсолнух: «И тут я заметил, когда прокусили проход, Ещё несмышлёный, зелёный, но чуткий подсолнух Уже повернулся верхушкой своей на восход».

Восход нужно видеть, что называется, «позарез»: «Я и с перерезанным горлом сегодня увижу восход до развязки своей». Ну хотя бы понять, что он есть, существует, никуда не делся: «Восхода не видел, но понял: вот-вот – и взойдёт», – что восход настанет для других.

...Уходит обратно на нас поредевшая рота,

Что было – неважно, а важен лишь

   взорванный форт,

Мне хочется верить, что грубая наша работа

Вам дарит возможность беспошлинно видеть

восход.

Даже в мирное время человек в песнях Высоцкого проверяется по законам военного времени: «Ты бы пошёл с ним в разведку, нет или да?» Человек надёжен, «если шёл он с тобой, как в бой». Герой военных песен – это типологический, песенно-фольклорный народный герой, в котором есть только самое простое и самое заветное: Мужество и Верность, Совесть и Долг.

Высоцкий говорит: «я», «мы», «парнишка», «мой старшина». И все эти внеименные обозначения имеют личностно-обобщённую окраску, ибо «я» на войне себе не принадлежит. Я – это мы. Я – это Другой. «Только кажется мне, это я не вернулся из боя». Я – это все. Я – это народ. Перед смертью все равны. В этом сила народная. В этом знаменитое, гордое чувство Высоцкого:

...Ведь у нас такой народ,

Если Родина в опасности,

Значит, все ушли на фронт.

Одна из самых известных и сильных песен Высоцкого – «Штрафные батальоны», о которой можно сказать: «и последние станут первыми». Песня о тех, у которых особая гордость: «Ведь мы не просто так, мы штрафники, нам не писать «считайте коммунистом». Она начинается со знаменитого трёхразового зачина, как заклинание, с чётким контрастом в последней строке:

Всего лишь час дают на артобстрел.

Всего лишь час пехоте передышки.

Всего лишь час до самых главных дел:

Кому – до ордена, ну, а кому –

   до «вышки».