Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6439 ( № 46 2013)

Отряд отступает на восток – в какие-то Шибиши у верховьев Ирохедзы. Тут Фадеев начинает выдумывать: следов Шибишей и Ирохедзы обнаружить не удалось. «Это названия… «зашифрованные», созданные по образцу и подобию реальных», – пишут Рублёва и Кулакова. Шибиши Фадеев ввёл по аналогии с деревнями Унаши или Сабаши, Ирохедзу мог синтезировать из Ирочхона и Хаунихедзы.

По следам отряда идут враги, и Левинсон, развернув карту, говорит: «Единственный путь – на север, в Тудо-Вакскую долину… Здесь можно пройти хребтами, а спустимся по Хаунихедзе. Далеко, но что ж поделаешь…» И отряд выступает «в долину Тудо-Ваки, богатую лошадьми и хлебом». Хаунихедза – это нынешняя речка Быстрая, берущая начало на Синем хребте у границы Кировского и Дальнереченского районов. Она течёт на северо-восток и впадает в Малиновку – ту самую Тудо-Ваку. Это сравнительно большая река. Она стартует из дебрей Сихотэ-Алиня в самом сердце Приморья, течёт через Ариадное, Савиновку, Любитовку, Малиново и Ракитное прямиком к Иману (ныне Дальнереченск), где сливается с Большой Уссуркой (ранее – Иман). Русла Быстрой и Малиновки чётко обозначают путь отряда.

Партизан Метелица отправляется в разведку в село Ханихеза, где стоят белые – казачий эскадрон, а дальше, в «волостном селе Ракитном», их ещё больше – «цельный полк». Ханихезой раньше назывался Крутой Яр Красноармейского района, но здесь мы на неверном пути: Красноармейщина гораздо севернее. А вот Ракитное, сохранившее своё имя, – реальный населённый пункт Дальнереченского района. Как раз на пути партизан, идущих долинами Быстрой и Малиновки на север.

Но до Ракитного ещё далеко. После неудачной разведки Метелицы и боя с казаками партизаны занимают село Ханихезу. Оно находится где-то между Малиновым и Ракитным, у впадения Быстрой в Малиновку, причём скорее на Быстрой, судя по фонетическому родству «Ханихезы» и «Хаунихедзы». Рублёва и Кулакова, впрочем, предполагают, что под Ханихезой писателем-подпольщиком могла быть зашифрована Любитовка, о чём говорит наличие церкви.

В Ханихезу приходят – видимо, из Ракитного – превосходящие силы белых. Люди Левинсона уходят в тайгу, прорываются через болото и выходят на «государственный тракт на Тудо-Ваку» – очевидно, дорога от Ариадного до Дальнереченска. Здесь отряд разбивают наголову, в живых остаются 19 человек во главе с Левинсоном, которые приходят в обетованную долину, чтобы «жить и исполнять свои обязанности».

Итак, вот путь отряда Левинсона, эти его зигзаги неудачи с точки зрения современной топонимики: из Кировского или Больших Ключей Кировского района – на северо-восток, по рекам Быстрой и Малиновке – на север, затем к Ракитному и на северо-запад, к Дальнереченску.

Четыре Мечика

Известно, что у героев «Разгрома» – реальные прототипы. Один из отрядов, в которых воевал Булыга-Фадеев, назывался Свиягинским (по станции Свиягино под Спасском), а впоследствии – Особым коммунистическим. Командир отряда Иосиф Певзнер стал, по признанию самого Фадеева, основным прообразом Левинсона («маленького роста рыжебородый и очень спокойный человек с маузером на бедре»). Его помощник Баранов превратился в Бакланова, Кононов – в Канунникова, были и реальные Метелица с Морозкой. Но куда интереснее случай Мечика.

Михаилом Мечиком звали однокашника Фадеева по Владивостокскому коммерческому училищу. Михаил – старший брат Доната Мечика, артиста и режиссёра, отца Сергея Довлатова (до и после революции Мечики жили во Владивостоке, о чём Довлатов писал в «Наших»). По одной версии, Фадеев дал персонажу фамилию своего знакомого – Михаила.

По другой, речь о партизане Тимофее Мечике, погибшем в Сучанской долине весной 1919 года, незадолго до прибытия туда Фадеева. Но советская критика видела Мечика исключительно отрицательным героем, поэтому, когда старые партизаны обвинили Фадеева в неуважении к памяти героя, писатель предложил третью версию. Оказывается, редкую фамилию носил некий московский спекулянт. У него Фадеев её и одолжил для «плохого» персонажа (может, потому, что Мечик, чужой среди своих, – мечется ), а про Тимофея Мечика будто бы забыл.

Перечитывая «Разгром» сейчас, я вынужден пересмотреть принятые в советское время оценки. Мечик – не подлец, а интеллигентный городской мальчик, попавший к суровым и даже «гоповатым» парням и не сумевший с ними ужиться. В отряде к нему относятся не очень: дают облезлую кобылу, не учат с ней обращаться (вообще работа с кадрами у Левинсона пущена на самотёк). Мечик – скорее жертва обстоятельств, его предательство очень относительно: уснул от переутомления и не смог быстро принять правильное решение. Хотя ранее в критической ситуации не растерялся и застрелил японца.

Советская критика, в своей чрезмерной схематичности отталкивающая читателя от Фадеева, видела всё чёрно-белым. Поэтому «своему» Морозке прощалось всё, «чужому» Мечику – ничего, хотя из текста Фадеева однозначных оценок вовсе не вытекает: и Морозка вовсе не так хорош, и тем более Мечик не так плох. Лучше не читать ни советских, ни антисоветских критиков Фадеева, а читать самого Фадеева. Пусть он сам потом говорил, что Мечик принадлежит к «худшей разновидности интеллигенции», но текст «Разгрома» опровергает эту позднейшую (и, возможно, не очень искреннюю) характеристику.

Можно понимать самого Фадеева как одного из прототипов Мечика. Легко представить, как поначалу ощущал себя в отряде Фадеев – городской начитанный паренёк. «Хрупкая фигурка не сложившегося ещё мальчика… Бледный, со светлыми льняными волосиками, этот мальчик трогательно нежен», – описывал в 1915 году облик будущего партизана и писателя его учитель по ВКУ Степан Пашковский. С другой стороны, к весне 1919 года у этого мальчика уже был опыт подпольной работы. На фотографиях Фадеева той поры появляется что-то хулиганское, вызывающее.

День сегодняшний

Из школьной программы Фадеева убрали. Под «Молодой гвардией» понимается прокремлёвское молодёжное движение. Фадеевской библиотеки, в которую я ходил студентом, во Владивостоке больше нет. Вместо неё в здании по Океанскому проспекту в 2010 году разместился Сбербанк, хотя поначалу всех уверяли: библиотека закрывается временно, «на ремонт». Фонды, говорят, попросту сожгли, потому что теперь из всех искусств важнейшим для нас является финансово-кредитное.

В 2011-м закрыли движение пассажирских поездов до станции Новочугуевка, и теперь до Чугуевки, где до революции жила семья Фадеевых, можно добраться только автотранспортом (от Владивостока – километров 300).

Словом, какой-то тотальный разгром.

Зато во Владивостоке остался дом революционеров Сибирцевых, у которых Фадеев (их родственник) одно время жил. Осталось здание коммерческого училища – теперь один из корпусов Дальневосточного федерального университета. Это здание по улице Суханова – само окаменевший сюжет: сначала в нём учился Фадеев, потом туда въехало управление НКВД, и в университете до сих пор рассказывают легенды о гильзах, найденных в подвале.

В Чугуевке с 1960-х действует Музей Фадеева. Сначала он работал на общественных началах и размещался в летнем домике семьи Фадеевых, где жил на каникулах Саша. Потом музей переехал в новое большое кирпичное здание на той же улице 50 лет Октября. «Мы теперь стараемся рассказывать о Фадееве как о человеке. Который, как и все мы, родом из детства. У которого были свои слабости, мечты…» – говорит научный сотрудник музея Светлана Рыбальченко.

Летний домик по улице 50 лет Октября, 124 (правда, новодел), сохранён. В марте я был там – подошёл к заборчику, проваливаясь по колено в снег, подёргал калитку, намертво примёрзшую к земле. Дом заперт и пуст, во дворе – белый бюст Фадеева. Где-то за домиком – Уссури (в текстах Фадеева – Улахе). На другой стороне улицы – Чугуевское городище: крепостной вал, когда-то возведённый чжурчжэнями. Дом по этой же улице, где жили сами Антонина Фадеева и Глеб Свитыч (отчим Саши, не вернувшийся с Первой мировой), не уцелел. Сейчас на его месте – стоянка техники сельхозучилища.

Ещё в Чугуевке есть школа имени Фадеева, а в ней – организация «Фадеевец» (вроде пионерской, только галстуки синие). Писатель шефствовал над селом с 30-х. Чугуевке повезло, что у неё был и есть Фадеев. У большинства посёлков и городков нет никого.

Фадееву, однако, требуется не только эта инерция региональной памяти, но – возвращение. Новое, непредвзятое прочтение. Советская литературная иерархия столь же ущербна, как и антисоветская. Фадеева надо читать, его книгам и жизни нужно переосмысление.

В первый раз Фадеева убили ещё в СССР, превратив живого, страстного человека в кусок бронзы. Во второй раз убили одновременно с СССР, объявив «функционером»-конъюнктурщиком и чуть ли не палачом. Потом убили в третий раз, сделав вид, что такого писателя вообще нет.