Дмитрий Губин - Русь, собака, RU

К сожалению, не я первым познакомил с этим замечательным выводом российскую общественность: честь принадлежит выпускнику INSEAD Леониду Бершидскому. Но мысль Эдлунд и Корн о зарплате как о компенсации за профессиональный риск с тех пор кажется мне довольно универсальной.

Вольно или невольно, но сегодняшние российские выпускники действительно закладывают в зарплаты целый ряд рисков. И главный риск — это риск быть молодым в стране, которая не уверена в собственном будущем. Это у их сверстников в Америке или Европе карьера зависит от образования, таланта и трудолюбия. В России — от других факторов: сегодня, например, от работы в спецслужбах, от близости к власти, от принадлежности к касте «лояльных своих». Но завтра сегодняшние «свои» вполне могут оказаться «чужими» и что делать тогда? Выпускник не может планировать карьеру на годы вперед. Как планировать, например, финансово свою жизнь — текущие кредиты, многолетнюю ипотеку, если в случае увольнения профсоюз не защитит тебя за отсутствием профсоюза, а суд — за отсутствием независимого суда? Как задумываться о дальней перспективе, если выплаты в общественные фонды (пенсионный и социальный налоги) к нашему молодому специалисту скорее всего не вернутся, потому что государство в России все меньше напоминает аппарат социального перераспределения и все больше смахивает на механизм, при помощи которого один клан отнимает собственность у другого. Жизнь в России — это бесконечный риск. Начиная от движения по дорогам, больше напоминающим кладбища. И заканчивая здравоохранением, которое если и существует, то только за спецзабором (Василий Аксенов, напомню, недавно 6 часов провалялся без помощи с тромбом, перекрывшим доступ крови к мозгу. Даже медсестры объяснят, что это значит).

Крик российского молодого специалиста: «Хочу 50 тысяч!» — это, конечно, вовсе не утверждение, что он таких денег стоит. Это, если хотите, крик о том, что молодой человек знает цену своей стране. Вслушайтесь, вслушайтесь. «Эй, вы там, которые постарше, вы успели приватизировать полученные на халяву квартиры, участки и дачки, вы успели выловить всю рыбку, прежде чем окончательно замутили в реке всю воду, а нам досталась только тина, в которой мало что растет и живет! Мы не будем отбирать у вас то, что вы нахапали, просто дайте нам денег, и мы сами позаботимся о своих жилье, здоровье и пенсии! Но мы хотим этих денег сейчас!» И попробуйте на это что-нибудь возразить.

По-моему, придется давать.

Новость, леденящая душу. В Петербурге резко пошли в рост цены на жилье. Обычные однокомнатные квартиры дорожают по 100 тысяч рублей в неделю, то есть примерно на 3 процента. Мне об этом сообщила совсем юная риелторша.

Девушка была настолько молода, что для нее древней историей был даже рост цен 2006 года, когда квартиры, заявленные в газетном объявлении по 40 тысяч долларов, при звонке начинали стоить 60 тысяч, а при повторном звонке — 90.

— То, что происходит сейчас, — вежливо сформулировала девушка, — это паника.

— С чего бы вдруг? — спросил я с интонацией, с какой Мюллер просил Штирлица остаться, не веря ни единому слову.

— Вы разве не знаете? В марте будет деноминация рубля, и обмен наличных наверняка ограничат.

Нет, Штирлица все же не следовало отпускать. Первой о мартовской деноминации меня месяц назад проинформировала теща, которой достовернейшую информацию передала кассирша из ночного магазинишки под окнами. С какого дуба деноминация должна произойти? Оттого, что много на руках наличных? Оттого, что обман своих граждан есть всегда некий побочный продукт жизнедеятельности российского государства? Но даже если в это верить, рубли куда проще поменять на валюту, чем связываться с покупкой жилья — долларам и евро деноминация точно не грозит, как не грозит басманное правосудие Страсбургскому суду.

— Клиенты так говорят, — застенчиво произнесла девушка. — Многие обеливают деньги через жилье. Хотя многие не напрямую. На родственников записывают, на знакомых бизнесменов. Но знаете, денег сегодня… Ну, в государственных структурах. Я думаю, они боятся потерять.

Я улыбнулся в ответ в 64 зуба, но после ее ухода перезвонил другой знакомой риелторше, которая на рынке недвижимости со времен Горбачева.

— Да, «однушки» дорожают на 3 — 4 процента в неделю, — отрубила она. — Даже быстрее, чем в 2006-м. Хочешь прикупить?

— Хочу понять, в чем дело.

— Говорят о деноминации… (Тут я вздохнул: Мюллеров на Штирлицев явно не хватало.)… и о выборах в марте. Говорят, будет перетряска команды. Кто-то из нее вылетит и заранее готовится.

— Слушай, сама подумай: на кой черт устраивать сейчас деноминацию?!

— Это ты умеешь думать, а у гаишника мозги устроены не думать, а отбирать у тебя деньги.

— И что, квартиры покупают исключительно гаишники?

— Всякие покупают. Но, поверь, бизнесменов среди реальных покупателей мало…

…Я не знаю, понятно ли из воспроизведенных выше диалогов, что описанное — не гипотетическая, а реальная ситуация. Что в конце января — начале февраля 2008 года в Петербурге действительно резко и неожиданно подпрыгнули цены на жилье — так резко и неожиданно, как резко и неожиданно возникают и распространяются только слухи. Но я хочу обратить внимание на пару моментов.

Первый — что в нашей стране по-прежнему существует теневая экономика, это экономика другого типа, чем была 10 лет назад. Тогда основную тень отбрасывал бизнес, не желавший платить налоги. Именно этот бизнес выдавал зарплаты в конвертах и регистрировал фирмы-однодневки. Но все же это был бизнес, производивший товары и услуги. Кто не ремонтировал при помощи леваков квартиру или не строил баньку? То есть теневики-1998 были частными производителями, получавшими заведомо больше государственных распределителей. И, с моей точки зрения, именно создаваемый ими продукт во многом самортизировал — как буфер — падение экономики во время тогдашнего кризиса. Точно так же, как, по мнению некоторых экономистов, теневая экономика Италии во многом вытянула из руин послевоенную страну.

Только нынешняя теневая экономика больше не экономика бизнесменов. Это экономика следователей и судей, сотрудников лицензионных отделов и прокуроров, работников паспортных служб и ОВИРов, отделов закупок госкорпораций, госнарко-, санитарных, пожарных и прочих контролеров, распределителей, силовиков, работников ГУИН, ГИБДД и разнообразных администраций. Это персональная экономика государевых слуг, которые, грозя уничтожить частный (неважно: честный, нечестный) бизнес, зарабатывают уже больше тех, кто этот бизнес делает. А значит, создаваемый ими продукт — это угроза, а угрозами не спасешься если что. И, похоже, представители нового сословия это чувствуют, если так суетятся.

А второе замечание сводится к тому, что недвижимость — это товар, цена которого почти не связана с себестоимостью. Это автомобили одной модели стоят всюду одинаково, а квартиры равных параметров, находись они в Нью-Йорке, Петербурге или в Шуе, различаются по цене в сотни раз. 99 процентов цены жилья-это цена страхов, надежд, тревог, кинутых понтов, инстинкта бежать вместе с толпой, это плата за суеверия, за моду и за выбор страны проживания, это плата за представления о жизни в целом.

Сегодня доминирующее российское представление о жизни в целом таково: завтра может что угодно случиться и надо хватать спасательный круг в виде квадратных метров, который всегда сдашь или продашь. Потому что другие варианты страховки от неприятностей в будущем (вложения в сбалансированную корзину валют, в акции и паи, в фондовые и прочие индексы) не выглядят либо достаточно надежными, либо достаточно понятными.

И кажется, сходное чувство разделяется все большим числом чиновного люда, подталкивая цены вверх.

Кстати, когда я вернулся из Петербурга в Москву, то решил на всякий случай перезвонить знакомой даме, сообщившей месяц назад, что намерена продать свою лилипутскую 42-метровую «двушку» с низкими потолками и крохотной кухней, выходящую на шумную улицу, правда, в центре. Она тогда хотела за нее 250 тысяч долларов.

— Что вы, Димочка, — сняла трубку дама. — Теперь цена 300. Мне начальница ДЕЗа сразу предлагала 240 тысяч, но я отказалась. Я лучше еще подожду.

Похоже, ждать мы теперь будем все вместе.

Все замечательные государственные призывы — касайся они любви к Отчизне, увеличения народонаселения или приобретения доступного достойного жилья — можно теперь проверить на on-line-калькуляторе: технологии позволяют. Я попробовал: ах, как интересно!

В минувшие выходные мне в Петербурге позвонила родственница, девушка трудной судьбы. Во время перестройки она, вместо получения образования, забеременела и родила дочку, непоседливое кареглазое существо, а потом, с дочкой на руках (к тому времени у родственницы муж объелся груш и затерялся вместе с грушами на просторах СНГ), переехала из своей Пырловки в Питер, поступила в институт, окончила, нашла работу, снимала комнату и вот теперь сообщала о наиподлейшем поведении 9-летней дочки: та заболела.