Дмитрий Губин - Русский рулет, или Книга малых форм. Игры в парадигмы (сборник)

У художественной литературы несколько функций. Первая – создание иной реальности. То есть книга – лучший наркотик. Эффективный, недорогой и почти без вредных последствий. Вторая функция – создание культурных кодов, системы распознавания «свой – чужой», позволяющая людям, которые в восторге от романов типа «Как я влюбилась в начальника», чувствовать родство душ.

Хотите научиться жизни? Читайте глянцевые журналы. Хотите научиться профессии? Читайте профессиональную литературу. Хотите узнать, как устроен мир? Читайте научно-популярную литературу.

2011

Октябрьский переворот, больше известный как Октябрьская революция, надолго пропитал нас революционными страхами.

У меня много работы.

В восемь утра я сажусь за компьютер.

С десяти идут звонки от знакомых, которым я пытаюсь поделикатнее объяснить, что заканчиваю книгу, дописываю последнюю главку.

«Про что главка?» – интересуются знакомые.

«Она называется «Интеллигенция и революция»», – обреченно вздыхаю я.

«Обреченно» – не потому, что мне начнут напоминать о текстах с таким названием, написанных сто лет назад Александром Блоком или Петром Струве, но потому что скажут примерно следующее.

«О, ты тоже думаешь, что в России революция возможна?»

«А когда, ты думаешь, в России революция возможна?»

«А ты думаешь, из России нужно валить прямо щас?»

Я не то чтобы не понимаю этих вопросов. Я их как раз отличнейше понимаю. В России всегда ждут трагических перемен, а современные революции в арабском мире доказали, что эти перемены возможны, причем там и тогда, где и когда их не ждали. Но я дописываю текст совсем о другом.

Во-первых, о том, что интеллигенция – это очень российский класс, который, ненавидя и издеваясь над российской властью, все же именно эту власть обслуживает, поскольку является ее порождением.

Во-вторых, о том, что революция является для российской интеллигенции неким фетишем, ибо она либо все потрясающе изменит, либо ужасающе изменит.

В-третьих, о том, что для интеллектуала – в отличие от интеллигента – вопрос о желательности революции в России вообще не стоит. Для интеллектуала стоит вопрос о том, что может изменить российскую матрицу, являющуюся, говоря научно, матрицей патримониальной автократии, а говоря по-простому, матрицей самодержавия, вертикали власти, или чего еще, когда страной правит единственный человек, называйся он царь, генсек или президент.

И революция, восстание – здесь только один из возможных теоретических инструментов.

«Но ты хочешь революции?» – спрашивают, выслушав меня друзья.

Я усмехаюсь.

Я не хочу бунта.

2011

Среди главных страшилок, бытующих в современном русском сознании, две главных таковы: нельзя допустить развала страны и нельзя допустить, чтобы случилась революция.

Это весьма иррациональные страхи. Начнешь расспрашивать: а чем так пугает революция, – получишь в ответ: это жертвы, насилие, кровь. Вам что, снова хочется большевиков, ЧК и гражданской войны?

Позвольте-позвольте, если вам со школы вдалбливали про октябрьскую революцию, это не значит, что революция действительно имела место! Вот в феврале 1917-го – тогда да, именно революция, коренное социальное переустройство при участии, что называется, широких масс. И жертвы у февральской революции, верно, были, они покоятся на Марсовом поле в Петербурге. А в октябре – это не революция, а устроенный большевиками переворот, арест правительства, разгон Учредительного собрания, террор, концлагеря, заложники, расстрелы… Вот большевистский переворот был действительно кровав – в отличие от буржуазной революции. И революция 1991-го в России не была кровавой. И европейские революции тех же лет – за исключением румынской и югославской – не были кровавы. В общем, с революциями имеются варианты, это при контрреволюциях вариантов нет, там насилие и трупы всегда.

Примерно то же с целостностью территорий. Чехословакия на наших глазах распалась на Чехию и Словакию – что, кому-то стало хуже жить? Советский Союз развалился – да, кому-то стало жить и хуже, но что-то никто не рвется обратно.

Отчего же тогда эти два жупела так яростно внедряются в наше мышление?

Оттого, что гигантская территория вкупе с централизацией действительно являются залогом счастья тех, кто сидит в Кремле. Это залог существования вечно отстающей сырьевой державы. Гигантская территория является залогом того, что где-то да обнаружится то, что потребно развитым странам мира. Не пшеница и лес, так пенька и апатиты, не уран и молибден, так нефть и газ. Главное, чтобы это принадлежало Москве, а не тому региону, где это добро добывают. Представляете, что станет с Кремлем, если Сургут и Нижневартовск станут торговать нефтью напрямую?! Чем станет торговать тогда Москва?!

Собственно, все прочее – риторика, призванная сохранить этот порядок вещей. И про особый путь страны, как деликатно именуются русский грабеж и рабство, и про кошмар смуты, и про великие потрясения и великую Россию.

Стоит за этим одно: централизация, царь, который отберет все, что другой произведет или на чем другой сидит, а если у кого чего-то не будет, то этот царь, будучи в хорошем настроении, ему купит.

2012

Я обожаю в разных аудиториях задавать вопрос «Что является главным богатством России?» Ответьте на него и вы – только быстро, не раздумывая!

И пропутинские молодогвардейцы, и антипутинские либералы, и бабушки у подъезда, и публика из книжного магазина «Фаланстер», – почти все и всегда отвечают одинаково: «Нефть! Газ! Земля»! Как будто речь идет не о стране, в которой мы живем, а о необитаемой местности, которую предстоит колонизовать.

Даже мои студенты на факультете журналистики МГУ недавно закричали: «Нефть!» Но затем две студентки – Настя Дорофеева и Наташа Кузнецова – решили провести собственное исследование и опросили 100 сверстников и сверстниц в общежитии МГУ на улице Шверника. Итог таков: 3 % считают, что богатств у России нет, 15 % главными богатствами полагают историю и культуру – и лишь 35 % считают главным богатством нас самих, то есть людей. На фоне 41 % уверенных, что главное богатство России содержится в полезных ископаемых.

И это, повторяю, в главном учебном заведении страны.

Я довольно часто, хотя и невольно, обижаю своих соотечественников, сокрушаясь о том, что несмотря на впечатляющий рост бюджета, благосостояния и прочего, мы все больше отстаем по отношению к странам европейским. И дело не в отсутствии дорог, аэропортов, независимой судебной системы или свободных федеральных телеканалов, хотя и в этом тоже. Просто голландцы никогда не назовут своим главным богатством тюльпаны, французы – вино, финны – природу, немцы – автомашины, а норвежцы – ту же нефть, хотя все перечисленное, безусловно, является сильным подспорьем национальных бюджетов.

Если бездушные предметы важнее людей, производящих или добывающих эти предметы – значит, в стране происходит не прогресс, а регресс, возврат в варварство, в темные времена.

Попробуйте задать вопрос о главном богатстве России своим друзьям и знакомым.

2012

Меня на днях эвакуировали из Норвегии. В буквальном смысле, на снегоходе, по горному склону. Коттедж на курорте Хемседал занесло за ночь по крышу, дорогу тоже.

Снегом, а также нефтью, а также чудовищными (догадайтесь, вследствие, чего) ценами Норвегия схожа с Россией. Стакан колы в богом забытом баре – 180 рублей, пиво – 300. И совсем уж бешеных денег стоит спортивное снаряжение. Хороший горнолыжный костюм (да что там: термобелье!) – по цене костюма Etro в России. Все правильно: если наш национальный спорт – кидание понтов (выше, дальше, быстрее), то у норвежцев – выяснение отношений с миром в прямом, физическом варианте. А прочее товарищам с севера по барабану: от какого John Lobb ты в ботинках, на каком Porsche приехал. У них в витрине пятизвездочного отеля вместо бриллиантов Chopard выставлены валенки Millet (по цене бриллиантов Chopard). Потому что они выдерживают температуру -60: привет Нансену и Амудсену.

В результате сотрудничество двух народов, когда народы сходятся вместе, выглядит забавно. Меня, например, чтобы выказать расположение, норвежцы потащили кататься off-piste, вне склона, по крутяку и целине, не слушая возражений, что я не Бьорн и не Килли и даже «красных» горнолыжных трасс остерегаюсь. Какое там! Устроили покатушки чуть не на выживание – и я, к удивлению, выжил. И только когда ноги уже ехали от меня отдельно, хозяева проявили, как мне показалось, неуважение: давай, сказали, дуй по расчищенной «черной» трассе вниз, а мы попрыгаем дальше по скалам. Но это лишь показалось: «черная», то есть высшей сложности, трасса, оказалась вдобавок могулом, спуском по кочкам, что было совсем уж мама не горюй.