Дмитрий Губин - Русский рулет, или Книга малых форм. Игры в парадигмы (сборник)

Война 1939-40 годов, в результате которой Финляндия потеряла самую лакомую свою часть, Южную Карелию, была со стороны СССР чудовищно несправедливой: агрессор напал на маленькую страну, чтобы поживиться ее территорией. И даже люди, оспаривающие эту точку зрения, не станут спорить, что победители распорядились захваченной землей куда хуже, чем оставшейся землей распоряжаются финны. Для этого достаточно однажды пересечь границу. И, сдается мне, так произошло отчасти оттого, что украденная вещь грабителями всегда ценится меньше, чем хозяевами.

Сегодня вернуть захваченное невозможно: выселение финнов с финских земель было трагедией, то такой же трагедией стало бы выселение с этих земель русских. И даже если жители от Зеленогорска до Выборга, то есть от Териок до Виипури, вдруг решат принять гражданство Финляндии, то мгновенно обвалят ее экономику, – хрупкую, как экосистема. Но извиниться перед финнами необходимо, причем не словом, а делом. И для начала неплохо бы разрешить всем гражданам Суоми приезжать в Россию без виз – скажем, на срок до месяца. От этого была бы польза всем – и нам, и финнам, и нашим загаженным карельским лесам, которые приезжающие финны, глядишь, стали бы по привычке приводить в порядок.

Да и с точки зрения морали такая инициатива, исходи она от губернатора области или Петербурга, была бы абсолютно безупречна. В отличие от инициативы по объединению двух субъектов, которая чиновниками придумана и лишь чиновников интересует.

2008

Как-то приятель соблазнил меня уик-эндом в Баден-Бадене. Он обожал то, что называется Старой Европой, и обещал показать ее во всей красе.

Приятель был из Перми, однако давно жил в Голландии, – я же в то время работал в Лондоне. Идиллический немецкий городок на краю Шварцвальда был действительно удобен для встречи: туда летал дискаунтер Ryanair. А «вся краса» отсылала к не только к европейской, но и к русской истории: я был зван «на воды».

К водам в Баден-Бадене имело отношения два заведения: современное, содержащее в названии слово «spa», и старые термы Фридрихсбад, в которые мы и отправились. Войдя внутрь, я остолбенел. Кафелю там было полторы сотни лет. Толстенные трубы открывались при помощи рычагов. Потолок выглядел так, как выглядит потолок, веками впитывающий дух минеральных солей. «Зато ты сидишь голой задницей на той же мраморной скамье, на которой сидели Достоевский и Тургенев, – сказал приятель. – А в новом spa кто? Одни ваши воры».

Не могу сказать, что тактильные ощущения от филейных частей Достоевского меня восхитили, но разницу между старым и новым я прочувствовал хорошо. Мы продвигались по термам минута в минуту по заведенному с XIX века расписанию, то погружаясь в горячий бассейн после прохладной парной, то в холодный после горячей. Банщики хватали за ноги для разворота на каменной мыльне, и растирали какими-то пузырями, что мало походило на то, что я понимал под словом «массаж». Под конец же мы перешли в последний зал, построенный, на манер римского Пантеона, в виде купола без окон, где тусклый свет вперемежку с дождем падал внутрь через отверстие наверху. Капли били о мрамор пола. Еще один слуга беззвучно схватил меня, спеленал простыней по рукам и ногам – как младенца – и уложил на подогретое ложе, накрыв байковым, как в детстве, одеялом. Я уснул невиннейшим сном в своей жизни.

Камни Старой Европы усилили мою любовь к Петербургу – единственному старому европейскому городу в России, который вообще по своей сути есть город золотого сна, декорация вымышленной прекрасной империи. И это было одной из причин, почему я не остался жить в Англии. Должно быть, ту же любовь чувствуют питерские декораторы, трясущиеся над старыми кирпичами. Ведь эти кирпичи много чего видали и много кого знавали – от Достоевского до Мандельштама.

Тогда я еще не знал, что старый Петербург вскоре начнет уничтожаться с тем же азартом, с какой в 1990-х новые русские сбивали лепнину в протечках ради подвесных потолков. Многие объясняют уничтожение истории коммерческим интересом, но я порой думаю – а может, разрушители просто не видят, что Петербург – это Старая Европа? Не знают силы старых камней?

Я и сам, плескаясь в термах в бассейне, спросил приятеля: а где же знаменитая баден-баденская минеральная вода?

– Дурак! – был ответ. – Ты в ней сидишь.

2008

Русские, проведшие новогодний отпуск за границей, еще обмениваются впечатлениями о ценах. Понятно, почему: разница между «у них» и «у нас» впечатляет.

Во французских Трех Долинах недельная аренда стоящего прямо на склоне шале (спальня, гостиная с кухней, душ) мне обошлась в 340 евро. Ски-пасс на 6 дней – в 210 евро. Под Петербургом на Пухтоловой горе расходы были бы вдвое выше. Впрочем, на ноль делить нельзя: горки типа Пухтоловой считаются во Франции учебными, а на учебных склонах денег за подъемники не берут.

Несмотря на впечатляющую девальвацию рубля, Россия стоит дороже Европы. Попробуйте назвать отечественный продукт – за исключением Мариинского театра и проституток – который превосходил бы европейский по качеству, но был бы дешевле! Вывод, который из этого делает раздосадованный русский, таков: надо импортировать европейское, чтобы жизнь здесь сделать схожей с жизнью там. Именно это лежит в основе постсоветской мечты: об иномарке. Однако заведи ты в России хоть Bentley, тут же обнаружится, что в городах – пробки, за городом – ямы, в ГАИ – вымогатели, и всюду – грязь.

То есть европейское качество жизни, как выясняется, купить невозможно. Хотя бы потому, что европейцами это качество жизни не покупалось, а обреталось вследствие устройства общества на принципах равенства, свободы, неприкосновенности личности и собственности, рационализма, бережливости, справедливости, трудолюбия. И там, где пирог печется по этому рецепту, результат неизменен: пекарь гордится профессией и обожает покупателей, а чиновник (контролируемый пекарем) тратит собранные налоги на устройство дорог, школ и вывоз мусора. Эти принципы – основа, скелет цивилизации Запада, на который со временем нарастает потребительское мясо. Взять Финляндию – ведь не только в 1920-х, но и в 1960-х страна была беднее даже СССР, – а какой жирок нагуляли!

Пишу это к тому, что Россия последние 8 лет с размахом продолжала эксперимент, начатый Петром: копировала европейское потребление в надежде, что и жизнь будет как в Европах. Не вышло. Петр боролся с бородами, но не с рабством, в итоге мясо жизни оказывалось неизменно с душком.

Кризис, который сегодня мы наблюдаем, делает бессмысленность копирования формы без копирования содержания очевидной.

Но одновременно кризис расчищает пути для выбора нового, посткризисного общественного устройства.

Собственно, единственное, чего следует действительно сейчас бояться – так это того, что посткризисная страна будет возрождаться к жизни на принципах, приведших к краху.

2009

Мы с женой поехали погулять на выходные в Париж, и жена немедленно нашла себе работу.

Работа называется английским словом home staging – даже не знаю, как перевести. «Постановка дома» или «домашняя постановка» – как вам будет угодно. Суть в том, что продавцам жилья предлагают слегка это жилье изменить, дабы быстрее найти покупателя.

Это понятно каждому, кто пытался хоть раз продать недвижимость: достаточно сделать самый крохотный ремонтик, переклеить обои, покрасить дачку-развалюшку – как они не то чтобы сильно вырастут в цене, но ускорят продажу. Хоум стэйджинг – это услуга, смысл которой в том, чтобы, произведя минимум изменений, добиться максимального результата. Без помощи специалистов тут легко попасть впросак: не факт, что вкусы покупателя совпадают с нашими. А вот работник хоум стэйджинг знает, на что сегодня, как говорится, люди западают. Во Франции, например, покупателей пугают неорганизованные пространства, лишенные мебели. Француз, конечно, потом все переставит и поменяет, но сначала он должен иметь перед глазами то, что можно менять.

Хоум стэйджинг появился недавно – во время кризиса, когда рынок недвижимости замер и возникла потребность в буксире. Тем более, в таком специфическом городе, как Париж, где за 100 тысяч евро в минуте от Нотр-Дам можно запросто купить квартирку площадью 18 метров – только метры будут не квадратными, а кубическими, и объединять будут то, что называется la chambre de bonne, «комнатой бонны»: не факт, кстати, что там будут туалет и душ.

Хоум стэйджинг – очень приятный и, как мне кажется, очень человеческий вид бизнеса. Он позволяет преобразовывать жизненное пространство и, следовательно, жизнь. Потому моя жена, которая обожает art de vivre, французское искусство жизни, за идею так и ухватилась. Правда, реализовывать она ее намерена не в Париже, а в Петербурге. Да-да, в наших чемоданах, помимо открыток со старым Парижем и пары бутылок вина, будет и home staging.