Лев Котюков - Черная молния вечности (сборник)

За несколько месяцев до крушения третьего Рейха, в глубочайшей секретности от НКВД и СМЕРШа, Сталин приказал организовать несколько спецподразделений, задача которых была предельно «проста»: Гитлер! Вернее, его труп, ибо живой он был давно не нужен. Подразделения действовали независимо друг от друга, а порой и наперекор, до кровопролития и смертоубийства. Не теряли времени даром и стратегические службы союзников: мешали сталинским агентам и заодно самим себе мешали. Все перепуталось, переплелось, стянулось мертвыми узлами в этой нечеловеческой круговерти, но все нити упорно тянулись в Кремль. Не одну апрельскую ночь потратил Сталин, дабы из огромного потока противоречивой информации извлечь зерна мрачной, желанной истины. Клонил вконец поседевшую голову над тайными донесениями, отчеркивал самое важное синим карандашом – и привычно сжигал в пепельнице документы с пометой «В одном экземпляре».

Когда пришло сообщение о тибетских магах, доставленных в Берлин из Гималаев, он не счел сие полоумным бредом отчаявшегося соперника. Он-то прекрасно знал, еще с ранних лет, что двери в иной мир всегда открыты – и главный секрет: не перепутать их с окнами. Возможно, Гитлер также ведал об этом – и лихорадочно готовился к уходу. «Врешь – не уйдешь!..» – злорадно подумал Сталин. Он знал, что скоротечное ритуальное самоубийство не более чем бесовское внушение, ловушка для падших, за которой тьма вечная и скрежет зубовный. Эта глумливая игра потусторонних сил с темными человеческими сущностями вызывала в нем откровенное презрение. Но эта игра иногда позволяла вернуться иносущностям в свои бездны и сохраняться там до конца последних времен. И не только сохраняться… И когда он уже знал об исходе, когда он был почти стопроцентно уверен в неотвратимом, когда вслед за тайными людьми ему позвонил маршал Жуков и, по-военному четко, сообщил о смерти Гитлера, у него помимо воли вырвалось в ответ:

«Доигрался, подлец!»

На этом была завершена первая часть операции «Гитлер», но вторая ее часть, не менее ответственная – уничтожение посмертных останков, – оставалась открытой.

Он уважительно подумал о Жукове, он всегда думал о нем уважительно, даже когда откровенно на него злился. Сожалеюще вздохнул, что вынужден не посвящать самолюбивого полководца в свои тайные планы – и не оттого, что не доверял. Нет, доверял – и не сомневался. Но!.. Этот волевой, смелый человек, отмеченный Богом, в Бога, увы, не верил – и не собирался возвращаться под сень веры. И поделись он с маршалом кое-какими сокровенными мыслями, тот вполне мог подумать о нем как о сумасшедшем.

«Ведь он наверняка меня переживет… И воспоминания наверняка напишет о подвигах своих. Думается, и меня не забудет. Но брякнет из-за непосвященности: „К сожалению, в конце войны наш Верховный малость свихнулся от перенапряжения“. Или как – нибудь поделикатней выразится, пожалеет старика… Ведь ему грех на меня обижаться. Сильный, жестокий мужик этот Жуков. А волевые сами, в первую очередь, страдают от своей воли. И посему не считают жестокость пороком. Жаль!.. Да и я не считаю… Вдвойне жаль…» – угрюмо подумал он, ибо, в отличие от победоносного народного любимца, не отходил от Божьей веры никогда.

Тибетские мудрецы и маги славно сотворили свое тайное дело, но лишь первую его половину. Их трупы в эсэсовской форме были сразу обнаружены в темных, загаженных подвалах рейхсканцелярии после штурма. Они были расстреляны в упор высшими посвященными после Вальпургиевой ночи бракосочетания и самоубийства Гитлера. Но далее в сатанинскую игру вмешались тайные люди Сталина, ибо физические останки жертв ритуального самоубийства должны были быть подвергнуты другому магическому ритуалу, без которого они оставались обычным, бесхозным прахом и пеплом. И надо было любой ценой сорвать этот последний черный ритуал.

Но не все получилось гладко. Труп двойника, который подсунули сталинские агенты взамен настоящего, при обследовании оказался с дефектом. У двойника отсутствовало одно яйцо, в отличие от Гитлера, у коего по сей части все было в норме, судя по документам призывной комиссии в армию за 1914 год. Сказалась смертельная неразбериха – и трудно было винить верных исполнителей за столь неловкую промашку. Но потом и эта нелепая неувязка сыграла роль, оказалась весьма кстати – добавила неопределенности, позволила выиграть драгоценные часы, а может, даже минуты, – и судьба останков Гитлера была решена. Бесам оставалось только выть от зависти, злобы и бессилия. Черная магия была повержена – и остался только смрад, прах и пепел.

По ходу действа возникли десятки предположений о судьбе останков фюрера и его беззаветной подруги. С годами они множились и множились – дурное человеческое воображение не дремало. Но жизнь была богаче самой изощренной фантазии. Наиболее упорно вдалбливались в головы свидетельства дантистов и врачей Гитлера и Евы, а также другие несокрушимые доказательства. Но все это вызывало смутную усмешку старого человека в Кремле, ибо последнюю тайну Гитлера знал только он один. И в какой-то степени это был его метафизический реванш за то, что в Вене в 13-м году он не смог, не сумел, а может, просто-напросто не потрудился открыть самую первую тайну человека, обратившегося в иносущность по имени Адольф Гитлер.

Старая самодельная открытка, как последний опавший лист последних времен, сиротливо лежала на столе поверх плотного вороха свежих цифровых бумаг и донесений. И некому было отправлять ее по почте с поздравлениями, никто их не ждал от него, как когда-то в 13-м году в дни заграничного одиночества.

Впереди был Парад. Парад его Победы. Но никто не будет знать, что старик в военной фуражке в центре трибуны над гранитным склепом антихриста хмур не от плохой погоды, не от пасмурного, дождливого света. Иные горести владели его душой, угрюмо и устало томящейся в преддверии последнего, вечного одиночества.

Измученный победитель земного инобытия, он воочию видел прошлый крах Империи, когда свора избранных уничтожила горстку призванных, когда тысячелетняя церковь не спасла своих иерархов от унижения и гибели. Он сам был невольным участником этой жуткой планетарной мистерии. Но тайно восстал супротив мрака и безумия: огнем остановил огонь, сокрушил бесов, возродил Империю под другим именем, вернул церкви Христовой честь и пастырей. Он совершил невозможное!..

Но что грядет?! Неужели новое Божье испытание? Неужели он последний удерживающий?! Неужели уже распахнуты и ржаво скрипят на вселенском сквозняке врата ада?! Неужели Империя, подобно Вселенной, должна гибнуть, обращаться в клокочущее огнево праматерии, в пустоту без тьмы и света, – и вновь рождаться из небытия по Божьему Слову. Неужели и в падении вечен Промысел Божий. Неужели и Иуда – созданье Божье?!..

И мерзкие тени ничтожных, вороватых людей виделись ему. Эти тени нагло топтали священный кремлевский холм. И лживое эхо их лживых голосов чудилось ему в стенах собственного кабинета. Злорадное, безнаказанное, воронье эхо. И содрогнулась душа, и плоть содрогнулась.

Неужели все – пустота и ничто – пустота?.. Его не страшила грядущая клевета, не страшили нечеловеческие проклятия. Его томило, мучило, убивало до срока, что сотворенное им, ибо в сотворчестве – Господь, погибнет без следа. Из этого мира никто не может взять ничего. Этот мир вне мира иного. Но неужели оставленное им обратится небытием, как его уничтоженный навеки враг? О, Господи!.. И не было одинокой душе ответа. И последнее одиночество полнилось безмолвием.

Сталин решительно застегнул китель на все пуговицы, подцепил со стола открытку, брезгливо смял, скомкал ее в сухой ладони и положил в пепельницу. Чиркнул спичкой, поднес к бумаге – и, глядя на вялое пламя, с усмешкой сказал сам себе. «А все-таки правильно, что я тогда не купил у него эту открытку…» Вздрогнув от боли в пальцах, торопливо стряхнул огонек. Взял набитую табаком трубку и хотел было, ради экономии, прижечь погашенную спичку от ладного костерка в пепельнице, но, поморщившись, бросил огарок в пламя – и достал из коробки свежую спичку.

В канонической биографии И. В. Сталина, изданной институтом Маркса-Энгельса-Ленина при его жизни и, как утверждают, написанной и отредактированной им самим, нет и полслова о поэтическом творчестве вождя.

В юности многие мечтают стать поэтами, но, растеряв запал в стремлении опубликоваться и прославиться, смиряются с поражением и в зрелые годы с улыбкой вспоминают свои доморощенные вирши. Поэтому, наверное, вождь не счёл нужным упоминать о страсти к поэзии в своем монументальном жизнеописании.

Такой напрашивается ответ. Но он будет в корне неверен. Иосиф Джугашвили, в отличие от несостоявшегося художника Адольфа Гитлера, не был стихотворцем-неудачником, не мечтал о поэтическом признании, он был поэтом, был признан и отмечен как поэт на заре туманной юности. Ему охотно представляли свои страницы грузинские газеты и журналы, его стихи заучивались наизусть. Особенно красноречив тот факт, что не кто-нибудь, а живой классик грузинской литературы Илья Чавчавадзе выделил Иосифа Джугашвили из сонма юношей «со взором горящим» и включил его произведения в школьные хрестоматии. Кто из нынешних молодых и немолодых стихотворцев может похвастаться столь ранним феерическим признанием?..