Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6281 ( № 26 2010)

Боги хмеленных сердец –

Два калеки с половиной

Да с гармошкой оголец.

«Ох, война, война, война,

Как ты баб обидела:

Заставила полюбить,

Кого ненавидела».

У Аксиньи

Брови сини,

Словно галочье перо.

Входит боль в глаза Аксиньи,

Будто ножик под ребро.

Никого бы знать не знала,

В шалаше жила б лесном,

Только с рóдным,

Как бывало,

Хоть часок побыть вдвоём.

Только выплеснуть всю жаркость,

Чтоб от сердца отлегло...

Ох, жесткó плечо товарки,

Как ремённое седло.

***

  П.Е.

Над рекой,

Как будто скрип уключин,

Острый крик рассверливает мглу.

Дышат зори инеем колючим,

Журавли тоскуют по теплу.

Где-то, распластав хвосты удало,

Вьюги по равнинам гулко мчат.

Под сплошным холщовым одеялом

Леденеют стайки тополят.

Им, как журавлям,

Должно быть, снится

Россыпь зёрен солнечных в траве.

– Знать, у вожака, –

Роптали птицы, –

Помутнело с горя в голове...

Он их отведёт за синий полог,

В русло сытых дум и дремоты,

Но его назад,

Как вешний сполох,

Будут звать ольшаника кусты,

Где под ливнем,

Рухнувшим снопами

В утро, затлевавшее серó,

Он нашёл

Призывное, как память,

Спутницы подстреленной перо.

НЕУЮТНАЯ

Пахнут спелостью губы маркие,

Мы с тобой ещё не на «ты»,

А глаза твои – кошки мартовские –

Ищут свадебной темноты.

До чего ж ты рисковая женщина!

Ты угрюми моей не верь.

У меня самого сумасшедшина

Бьётся в сердце,

Как в клетке зверь.

Ну, как вырвется, необузданная,

И пойдёт ломить сгоряча!..

Неполюбленная и неузнанная,

У чужого трёшься плеча.

Неуютная ты, необструганная,

Иззанозишься – чуть коснись.

А тобою не раз обруганная,

Укрепляется в мире жизнь...

В полночь снова мне примерещится

В час рожденья сказок и снов –

Затухающий стук по лестнице

Надломившихся каблуков.

АЗИАТКА

Я не старался свой покой

От жгучих глаз твоих сберечь.

Тебя я вымечтал такой

За тыщу лет до наших встреч.

Тебя я вынянчил в крутой

Кровавой пахоте веков,

Тебя я выстрадал душой

В полынной мгле солончаков.

Качает марева волна

Холмов тяжёлые горба.

Поёт тягуче, как зурна,

Дорогу старая арба.

Верблюжьей чалою губой

От пыли виснут лопухи...

В твоих глазах сквозит разбой

Вихлястых улиц Шемахи.

В твоей крови густой обман

Купцов, ходивших за Ла-Манш,

В походке трезвой, как Коран,

Величье царственных султанш.

Сурьмлённой бровью поведя

У жарких взглядов на виду,

Идёшь ты улицей, ведя

Мужскую гордость в поводу!

БАКУ

Ночка, ночка,

Молодка в соку,

Вызрела звёздами

По кулаку.

Белогривый Каспий

Уронил на скаку

Золотую подкову –

Баку!

Золотая подкова,

Малиновый звон,

Золотая подкова

На весь Апшерон,

Заводскими дымами,

Как стерлядь, копчён,

Месяц с моря

На нерест

Заходит в затон.

Месяц выметал в бухту

Живые огни.

По ухабистой ряби

Раскатились они.

Золотая подкова

На звёздных путях,

Золотую подкову

В крутых берегах

От чужого,

От злого

Охраняя в ночах,

Катера у причалов

Рычат на цепях.

Город

Знойными летами

Насквозь прокалён.

Город,

Чёсанный ветрами

С разных сторон.

Золотая подкова

На весь Апшерон.

Золотая подкова,

Малиновый звон!

Это стихи 1958–1962 годов. Самое начало явления поэзии шестидесятников. Здесь есть всё: и ужас от гибели деревни, и против власти, и горькая материнская доля, и эротика. И все темы объемлющее звонкое, крутого замеса, своё собственное «духмяное» слово.

Обаяние поэта Поликарпова было неоспоримо. Держу в руках поэтический сборник «Мозаика». На титульном листе автограф автора:

«Серёже, милому, которого люблю больше, чем он меня. И не хочу быть за углом. Андрей Вознесенский. Москва. 1961 г.» (Упоминаемые здесь съёмки фильма происходили в 1962 году.) Много лет спустя, на вечер памяти Сергея Поликарпова в 1998 году, а умер он в 1988 году, в Малый зал ЦДЛ пришёл Вознесенский. Кто-то из присутствовавших удивился, кто-то многозначительно осознал появление знаменитости. Андрей замечательно тогда сказал про Сергея, «с которым не расстался после его физической смерти». Елена Михайловна, вдова Поликарпова, сохраняет много книг его современников с автографами. Все вместе они производят внушительное впечатление: коллеги понимали поэта как серьёзное явление литературы.

Не могу требовать ответа у режиссёра (да ещё такого тонкого, мудрого, как Марлен Хуциев), почему Сергей Поликарпов оказался для его фильма неформатным участником, тем более что фильм положили на полку и, казалось бы, какая разница, кого в нём показали, а кого из него вырезали, но потихоньку фильм смотрели, и шёл слух о тех, кто в нём был снят. Время жадно впитывало имена. Кого в фильме не было, того быть не могло в зале. Спустя годы мы искали в Белых Столбах со вдовой Сергея обрезки фильма, надеясь найти хоть что-то от его выступления. Поликарпова «вырезали» даже на сцене, в общей группе. Его, может, вообще заранее решили не снимать.

С того и началось. Он молча, но тяжело пережил непонятное ему «вырезание». Не был гоним и непечатаем, но в обойму не вошёл. Сегодня я могу непредвзято, потому что не почвенница, объяснить, за что «обидели Сергея». Определялась ненужность почвеннического характера для формирования нарастающей идеологии демократического начала. Это несколько позднее, оттолкнувшись от «Матрёнина двора» Александра Солженицына, стали знаменитостями критикующие действительность прозаики-деревенщики и прорвали плотину неприятия почвенничества. Ярких поэтов среди деревенщиков не было. Не считать же таковым Рубцова, он, скорее, надпочвенник.