Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №5 (2003)

Алешка отца видел редко, а в основном все дни проводил с Василием, который раздобыл для него кой-какую одежду.

С Алешкой часто забавлялись разговорами солдаты, вырезали ему дере­вянные игрушки — мишку-кузнеца, кувыркающегося клоуна на ниточке, и даже соору­дили для него маленький зоопарк: в деревянных клетках сидели горлица, два кролика и лисенок. Алешке поручили их кормить и ухаживать за ними.

А однажды пришел пожилой грузный старшина из интендантов-снаб­женцев, матерчатым портняжным метром обмерил Алешку и сказал, уходя:

— Ты, сынок, на фронте, в действующей армии, и потому должен носить военную форму.

Через пару дней он пришел и на глазах улыбающихся солдат одел Алешку в галифе, гимнастерку, пилотку, обул его в маленькие хромовые сапожки, которые тоже сшили ему, как он сказал — “стачали”, солдаты. Потом подпоясал Алешку широким ремнем поверх гимнастерки и отдал ему честь:

— Ну вот, товарищ рядовой, приступай к несению службы.

Алешка очень гордился своей военной формой. Солдаты при встрече с ним печатали шаг и лихо — с отмашкой — отдавали ему честь, и Алешка тоже научился “козырять”.

Вскоре, через несколько дней, произошло еще одно взволновавшее Алешку событие. Папин ординарец Василий построил в шеренгу с десяток штабных сержантов и солдат, поставил Алешку перед строем, вручил ему маленькую — как раз впору — офицерскую фуражку и прикрепил к гимнастерке офицерские погоны с одной маленькой звездочкой на каждом.

— Поздравляю вас с присвоением звания младшего лейтенанта!

Шеренга дружно прокричала:

— Ура, ура, ура-а-а!

Василий шепнул Алешке на ухо:

— А ты должен сказать: “Служу Советскому Союзу!”

И Алешка торжественно и громко произнес:

— Служу Советскому Союзу!

Такая вот война

Штаб полка в очередной раз переехал на новое место — как говорили, произошла передислокация.

Штаб расположился в негустой березовой роще на опушке леса, недалеко от добротного финского хутора.

Алешка с дядей Васей пошли прогуляться — осмотреть брошенный хутор. Жилой кирпичный дом, двухэтажный, просторный, был совершенно пуст. Вся мебель была вывезена, дом залит солнечным светом, поэтому комнаты казались огромными и высокими.

Единственное, что Алешка нашел в доме — это куклу, без руки и без волос. Позднее дядя Вася сделал ей руку, сшил военную форму и пилотку, и она надолго стала любимой игрушкой Алешки.

В большом кирпичном сарае дядя Вася, сам колхозник, перебирая и рассматривая инвентарь, только вздыхал и приговаривал:

— Эх, вот живут люди, вот живут!

Алешке надоело быть в сарае, и он вышел на улицу. Хутор расположился на пригорке у леса, на краю поляны, которая расширялась с одного края, переходя в большое поспевающее хлебное поле.

Алешка вдруг увидел невдалеке, метрах в пятидесяти, какой-то округлый серый бугорок, торчащий из высокой травы, и решил сбегать туда, посмотреть, что это такое. А было это какое-то бетонное сооружение, углубленное в землю. Вниз, к полуоткрытой железной двери, вели ступеньки.

Алешка с большой опаской спустился по ступенькам, робко заглянул, а потом и вошел в небольшое, невысокое помещение с узкой длинной прорезью под потолком. В помещении, после солнечного дня, стоял полумрак, и когда Алешка огляделся, то увидел такое, что сразу остолбенел. Он даже не испугался, а просто был невероятно удивлен, поражен: на полу лежали, как ему показалось сначала — спали, двое мужчин в военных мундирах. Один, дальний, лежал лицом вниз, а другой, как рассмотрел Алешка, молодой русоголовый парень, лежал как-то странно на боку.

И тут Алешка увидел под его грудью небольшую красную лужицу.

“Мертвый!” — пронзило его. Алешку охватил дикий ужас, смешанный с чувством какой-то огромной щемящей жалости к этому молодому солдату. Кожу на голове у Алешки как будто стянуло, волосы встали дыбом, и он почти в беспамятстве метнулся вверх по ступенькам.

— Дядя Вася, дядя Вася! — захлебываясь слезами, кричал он, стремглав убегая от этого жуткого, страшного места.

Василий бежал от хутора навстречу Алешке. Он подхватил его на руки:

— Что с тобой, сынок?!

— Дядя Вася-а-а, там убитые лежа-а-ат! — рыдая, показывал он пальцем на серую шапку в траве.

Василий поставил мальчика на землю и быстро спустился вниз.

Через короткое время он выскочил оттуда, поднял Алешку на руки, прижал его к себе и, целуя его мокрое лицо, взволнованно запричитал:

— Ах я, дурак, дурак, недоглядел! Ты прости меня, сыночек, не сообразил я, оставил тебя одного по недомыслию. Ну, не убивайся ты так, успо-койся!

Он вытирал Алешкины обильные слезы ребром своей широкой ладони, качал его на руках, снова и снова крепко прижимая к своей груди, пытаясь унять неукротимую дрожь маленького тела.

— Ну, успокойся же, хороший мой, успокойся!

Потом Василий, глубоко вздохнув, тихо сказал:

— Финны там в доте убитые лежат, сынок. Страшно это, конечно, и жалко их, понятно. Такая вот война.

Помолчав, он добавил:

— И еще подумай, наших-то людей сколько фашисты побили — и гражданских, и военных. Всех жалко, так жалко, что просто сил не хватает. Лучше бы ее и не было, этой войны. Да не мы ее начали.

Алешка стал немного затихать на крепких руках Василия, и тот понес его к опушке леса — в штаб.

— Вот что, сынок, рано тебе еще об этом помнить, постарайся забыть все, как плохой сон. Понял?

— Понял, — тихо ответил Алешка.

Да разве такое забудешь?..

Товарищ мама

Наступление завершалось. Отец получил разрешение на короткий отпуск, и они с сыном поехали домой, в Парголово, к маме.

Алешка — в наглаженной гимнастерке с белоснежным подворотничком, в зеркально начищенных сапожках, в офицерской фуражке. Он очень хотел увидеть свою маму, потому что сильно соскучился по ней, но кроме того, ему так хотелось, чтобы она увидела и оценила его внешний вид — бывалого фронтовика, младшего лейтенанта пограничных войск!

Отец придирчиво осмотрел его и сказал:

— Порядок! Вот что, товарищ младший лейтенант, увидишь маму, не забывай, что ты — боевой офицер! Не торопись вешаться маме на шею, сначала подойди и доложи по форме, как положено...

Машина как-то очень быстро довезла их до Парголова, да Алешка и неплохо подремал на руках у отца по дороге.

И вот — родной дом с зеленой лужайкой перед крыльцом! Отец и сын вылезли из кабины, водитель протяжно посигналил несколько раз, и из дверей выбежала взволнованная мама.

Папа вдруг остановил ее:

— Маруся, постой! — И — Алешке: — Ну, докладывай!

Тот, как-то по-особенному волнуясь, чеканя шаг, направился к маме.

Подойдя к ней, он молодцевато, как учили, отдал ей честь и четко “доложил”:

— Товарищ мама, младший лейтенант Коломиец после прохождения службы в ваше распоряжение прибыл!

Он мгновенно оказался в теплых, нежных маминых руках и увидел ее влажные, но такие счастливые, смеющиеся глаза!

*   *   *

Дорогие товарищи! Надеемся, что вы прочитали в нашем журнале материалы, посвященные 60-летию Сталинградской битвы. Однако мы не собираемся, как говорится, закрывать тему, поскольку для всех нас — для людей, любящих Россию, — дата победы на Волге священна и вечна! Как и все даты и юбилеи, связанные с патриотическим движением, с многотрудной и славной историей родного Отечества!

Мы не впервые обращаемся к страницам московской районной газеты “Ветераны Фили-Давыдково”. На сей раз ее гость — герой Сталинграда Аркадий Мартынович Сычев (ноябрь 2002 года).

Жизнь каждого человека отмечена вехами испытаний. Только преодолев их, можно строить свою жизнь дальше. Великая Отечест­венная война стала суровым экзаменом для целого поколения нашего народа.

Аркашу Сычева война настигла семнадцатилетним курсантом Одесского артиллерийского училища. С учебной скамьи — сразу на фронт, под Харьков, в 38-ю армию Юго-Западного фронта. Жестоким боем встретила офицерская служба “зеленого” командира взвода. Немцы вели беспрерывный обстрел, не давая поднять голову. Сутки пролежав на морозной земле, обмороженный и контуженный, он свою задачу — выявить систему расположения вражеских огневых средств — выполнил. Лиха беда начало — в вихре сражений, в крови и лишениях понеслись боевые будни. Взрослеть приходилось не по дням, а по часам. С марта по 10 июня служил начальником разведки дивизиона в 300-й дивизии.

— Аркадий Мартынович, почему именно эта дата осталась в памяти?

— 10 июня 42-го... До сих пор не могу говорить об этом спокойно. Стоит вспомнить, и полыхнет в душе боль, словно все было вчера. В этот день немцы захватили Харьков и начали наступление на Сталинград. С боями приходилось отступать за Дон. Дивизию так потрепало, что ее остатки влили в 21-ю армию Сталинградского фронта. Наши части заняли оборону по восточному берегу. Задача стояла одна на всех — не дать врагу прорвать оборону. С Западного фронта немцы перебросили сюда 25 дивизий. Бились не на жизнь, а на смерть. Кругом стрельба, грохот. Меня ранило в ногу,  моего командира отделения разведки — в спину. Казалось, спасения нет. Где взять силы, чтобы остановить мощного, разъяренного врага? И тут девчонка, санитарка. Выскочила откуда-то из огня: чего разлеживаетесь? Перевязала, приказала ползти в медсанчасть. Куда там! Если девчата такие боевые, что уж о нас говорить. Раненые, покалеченные продолжали вести бой, точно зная, что это последний бой в нашей жизни. Немцы начали окружать с флангов, и тут откуда-то — раскаты громкого “ура”. Это подошли сибирские дивизии. Врага с плацдарма отбросили и продолжали удерживать позиции.