Газета День Литературы - Газета День Литературы # 84 (2004 8)

Последнее, что запомнилось из прочитанного, — это замечательный путевой очерк Риталия Заславского "Париж глазами старого мечтателя", напечатанный в третьем номере киевского журнала "Радуга" за этот год. Живой, непосредственный, полный ярких впечатлений и тонких жизненных наблюдений — сегодня это пленяет едва ли не сильнее, чем вымысел. А вот расхваленный в СМИ роман Светланы Борминской "Охота на старушку" меня откровенно разочаровал — бессюжетно, скучно и, главное, абсолютно беспозиционно. Так — мелкие личные страстишки да любовь к кошке, которые заслонили героям практически всю реальную жизнь…

2. Что касается моего собственного творчества в эти миновавшие шесть месяцев, то в какой-то мере этот период можно назвать даже вполне удачным. За это время я завершил работу над романом "Стивен Кинг на русской почве" и очень надеюсь, что скоро смогу предъявить его читателям. Это мистическая история, показывающая, чем может обернуться перенесение чуждой нам культуры на отечественную почву. Кроме того, мне удалось опубликовать в нижегородском журнале "Кириллица" (гл. редактор В.А. Шамшурин) написанный два с лишним года назад роман-алфавит "Урок кириллицы" — нарочито постмодернистское произведение, несущее в себе несколько смысловых пластов: пародийный, реалистический, филологический, интертекстуальный, сатирический и так далее. Но под всеми формальными фокусами и филологическими зашифровками лежит идея о том, что созданная Кириллом и Мефодием азбука — это не просто упорядоченная система письменных знаков, но подлинная программа бытия русского народа в вечности, и отступление от нее чревато катастрофическими последствиями для всей русской нации.

Ну и еще я открыл для себя в этом полугодии существование русского Интернета и узнал, что там встречаются довольно интересные авторы. Будет жалко, если этот огромный литературный материк постепенно отдрейфует от нас в какие-то виртуальные широты. Среди его обитателей есть несомненно талантливые писатели...

3. Пока смотришь в зеркало, видишь перед собой все того же парня, которого видел и год назад, и пять, и десять, а потому как-то не замечаешь течения лет и дней. А тут я на днях заглянул не в зеркало, а в паспорт, и с удивлением (и тихим ужасом) увидел, что в следующем году мне исполняется уже целых 50 лет, а это хотя и маленький, но юбилей. Так что теперь вот ломаю голову, как бы мне к этой дате выпустить хотя бы что-нибудь из написанного — пусть уж не многотомник (хотя наберется и на него), а одну-две книги. Читатели ведь до сих пор не знают меня как поэта, да и все мои романы и повести публиковались пока только в периферийных журналах, а не в Москве. А есть ведь еще литературно-критические блокноты, дневники, не собранные в книги статьи. Кроме того, я продолжаю писать и новые вещи — сейчас, например, работаю над замыслами сразу нескольких романов. Много также начатых статей, рецензий, дневников и всякой другой работы. Так что скучать не придется.

Алексей СМОЛЕНЦЕВ — поэт, исследователь творчества Ивана Бунина, Гайто Газданова, Александра Грина и Николая Заболоцкого, автор книг "Гармония страдания", "Пересеченная местность", член правления Кировского отделения Союза писателей России, руководитель областного литературного клуба "Молодость", г. Киров.

1. Самым замечательным событием последнего времени, вобравшим и литературную, и личностную, и политическую составляющие, стало для меня отмечавшееся в мае этого года 100-летие Николая Алексеевича Заболоцкого. Соединение личного и литературного в судьбе — дело привычное, а вот политика — гостья в моих буднях и праздниках нечастая. Однако как еще оценить невнимание российских СМИ (именно российских, потому что журналисты русские, а не российские, мимо такого события бы не прошли) к 100-летию одного из самых значительных русских поэтов двадцатого века? Конечно же, это политика. Поэтому и участие в Днях Заболоцкого стало поступком гражданским, а, следовательно, и политическим. Что же до личного и литературного, то — как здесь разделить? На чтениях "Художественный мир Николая Заболоцкого", великолепно организованных и проведенных Литературным институтом им. А.М.Горького (председатель оргкомитета С.Н.Есин), Татьяна Бек зачитывала ответы на проведенную ею анкету "Какое влияние оказал на Вас Заболоцкий?". Я переадресовал этот вопрос себе. И тут же честно ответил — влияния совершенно никакого… Речь идет о качественно ином явлении. Какое влияние оказывает на меня наличие моей правой руки? — Это часть меня. Без этого я — другой. Так же и Заболоцкий, его поэзия. Кем бы я сегодня был, если бы с юности не выбрал как главный ориентир его чеканное: "Нет! Поэзия ставит преграды…". И участие в Днях Заболоцкого — как Московских, в Литературном институте, так и Вятских, всего 13 дней (с 13 по 25 мая 2003 г.) — обернулось для меня рядом чудесных (иначе не скажешь) происшествий. В мартовском номере "Дня литературы" отец Дмитрий Дудко говорит о необходимости и возможности (!) канонизации русских писателей-классиков Достоевского, Пушкина, Лермонтова… Дерзкое, по словам самого о. Дмитрия, намерение. Но… этот взгляд мне чрезвычайно близок. Более того, когда я исследовал православный подтекст произведений Александра Грина, со мной происходили самые обычные (то есть ТАКИЕ ЖЕ, как по молитвам к нашим святым) чудеса. То же — повторилось и при работе над Николаем Заболоцким. Судите сами.

Май 2003 года для меня — это еще и 10-летие окончания Литературного института. И вот благодаря Николаю Алексеевичу у меня появляется возможность не просто приехать в Москву, зайти в аудитории, постоять у памятника Герцену, пройтись по Тверскому бульвару, но — выступить в этих Стенах! Три дня вновь жить в общежитии на Добролюбова! Целая жизнь прошла, прошумела там! И всколыхнулась, возвратилась вновь, всей силой юности, молодого отчаянья и отваги… Разве это — не чудо?

И в эти же майские дни — 20-летие окончания Московского института стали и сплавов, первого моего вуза. И я попадаю на встречу с нашей учебной группой ОПР-78-2 — группой моей юности, моей первой настоящей любви. Двадцать лет и целая жизнь… мелькнули как день один. А вдруг да мне опять удастся встретить здесь мою несостоявшуюся Судьбу? — мелькнула мысль. Но Вера на встречу приехать не смогла, хотя все же позвонила и назначила мне встречу на мосту над железной дорогой… Но здесь ли произошло это наше позднее свидание или где-то НАД ЭТОЙ ЖИЗНЬЮ ВООБЩЕ — я уже не понимаю…

Потом московские Дни Заболоцкого продолжились в Вятке. Внушительной делегацией в составе около 20 человек (гости из Москвы, Самары, районов Кировской области — писатели, литературоведы) мы выезжаем в Уржум, где учился юный Коля Заболоцкий. Из Уржума путь лежит в Сернур — райцентр республики Марий Эл, где жила семья Заболоцких по возвращении из Казани. Из Уржума в Сернур едем напрямую — полевыми неготовыми дорогами, и останавливаемся на краткий отдых возле села Косолапово — это родные места и последний земной приют моего отца Ивана Смоленцева, поэта и изобретателя. И тоже — 10 лет: отец умер в феврале 93 года. И стоял я на косолаповской околице в нескольких сотнях метров от могилы отца с горьким поминальным стаканом в руке, и капали в стакан мои невидимые миру светлые слезы… И звучали отцовские стихи над его полем, над его лугом…

Сколько всего сошлось для меня в этих тринадцати днях Николая Заболоцкого — и Поэзия, и Любовь, и Смерть, — вся полнота человеческого бытия! Совпадение, случай — скажут мне. И я соглашусь: прав не канонизированный еще пока Пушкин — "И случай, Бог изобретатель"…

2. За полгода мною было написано достаточно много и стихов, и прозы, и критических статей, но самое значимое для меня среди них — это, конечно, стихотворение о встрече с моей Первой Любовью, которое я назвал "На мосту" и посвятил Ей — моей Вере, снабдив эпиграфом из Ибсена "Юность — это возмездие":

Майский день. И снова все возможно.

"Встретимся,— как скажешь ты о том,—

на мосту, на железнодорожном,

от Москвы по счету на втором".

Встретимся. Но мост — не на разъезде,

под которым поезда трубят.

Среди душу режущих созвездий

я его построил для тебя.

Я моста опоры врезал в вечность

ледяной космической крови,

чтобы ты прошла над солью Млечной,

солью нашей жизни и любви.

Двадцать лет немых. И безнадежность.