Виктор Абкин - ВОСПОМИНАНИЯ

И вот пример беспечности или просто военного недомыслия, чтобы не сказать худшего. На утро следующего дня наш батальон посадили на автомашины и повезли в горы на учения в сторону Ялты. Выгрузились, размяли после дороги ноги, и тут появилась легковая машина с посыльным от штаба – срочно затребовали возвращения в Алушту. Снова погрузились и поехали. В Алушту прибыли часа в 3 дня. Пообедали, получили дополнительные боеприпасы и пешим порядком отправились в сторону перевала. Вечером дошли до Верхней Шумы (ныне Кутузовка), встречая по дороге машины с моряками. В дальнейшем оказалось, что это первый морской полк отходил от перевала. У Шумы нас остановили и повернули обратно в Алушту, куда пришли поздно ночью. И вновь повторилась карасубазарская история. Мою роту, «усиленную» комиссаром батальона, еще одним политруком и отсекром комсомола, оставили на окраине Алушты, а остальные подразделения батальона ушли. Мне приказали ожидать дальнейших указаний от командира 421 стрелковой дивизии, которого я никогда не видел, и где он находится, не указали.

Но что же? Расположились у дороги на травке, бойцам разрешили спать, а сам с командирами промаялся остаток ночи, ожидая приказа. Утром, замерзшие, а ночи уже были холодные, все-таки ноябрь месяц, голодные, мы молча наблюдали, как с перевала скатываются какие-то части на машинах, а мы, как нищие, просим их сбросить нам хотя бы пару мешков с сухарями. Нашлись добрые люди – сбросили. Оказались ржаные сухари каменной твердости. Ничего – погрызли. В это же время на площадке перед подъемом из Алушты начали устанавливать тяжелые орудия, и через час они повели огонь по перевалу. Вот тут-то приехал связной и передал приказ, чтобы мы явились в Шуму к командиру дивизии. И снова пошли туда, откуда пришли.

Вместе с комиссаром явились к комдиву и получили задание – перекрыть дорогу, ведущую из заповедника на Ялту. Точка была указана на карте. Дорога к ней не была указана, а я другой дороги, кроме Ялтинского шоссе, не знал. И мы вновь вернулись в Алушту, чтобы идти по верхней Ялтинской дороге к указанной нам точке и занимать там оборону.

Как это ни странно, но топографических карт у нас не было. Нам выдали только географический обрез карты южного берега Крыма, правда, довольно крупного масштаба. А на географической карте дороги не обозначены. При проходе Алушты мы в районе набережной попали под минометный обстрел. Значит, немцы были уже достаточно близко, хотя мы слышали взрывы. Очевидно, наши саперы подрывали мосты и выступающие скалы на дорогах. Практика показала, что немцы удивительно быстро расчищали завалы на дорогах и буквально сидели у нас на пятках.

На подъеме к Ялтинской дороге я встретил милиционера, спросил его, здешний ли он, и, получив подтверждение, справился, как идти к указанному месту. Он подтвердил, что идем мы правильно, нужно двигаться по верхней Ялтинской дороге. На этом подъеме под обстрелом творилась невообразимая каша. Еле выбрались из нее, и тут какой-то командир, звания под плащ-палаткой не видно было, остановил меня и спросил, кто я. «Командир роты», – ответил я. «Так вот, – говорит, – я офицер связи, и приказываю вам занять оборону вот здесь, на подъеме, и сдерживать противника до тех пор, пока наши части не отойдут на достаточное расстояние». Нужно сказать, что в начале войны командный состав не именовался офицерами, а только командирами или начальниками. Наименование «офицер» ассоциировалось с белогвардейцами. Я и шуганул его как следует. А когда он показал документы, тогда сказал, что я иду выполнять задание командира дивизии и он отменить его не может, и повел роту дальше. Забыл сказать, что с нами была автомашина с минами и минометный взвод. Мы для быстрого передвижения поступали так: на машину сажали часть людей, она отвозила их километров на 10-15, потом возвращалась, забирала еще часть и отвозила к первой группе и т. д. Двигалась не только машина, но и люди были в постоянном движении.

На дороге творилось нечто невообразимое. В кюветах лежали, стояли брошенные машины, орудия, ящики со снарядами, с бутылками КС, всевозможное имущество, т. е. хаос отступления, и не какого-нибудь, а панического. Мы и здесь оказались замыкающими. Поэтому я приказал ящики с бутылками КС (самовоспламеняющаяся жидкость против танков) ставить на дорогу, авось какой-нибудь фашистский танк не заметит и напорется. На душе все тревожней, чувствую, что если немцы не остановились в Алуште, то скоро нагонят нас. По дороге прихватили пару мешков с орехами фундук, почему-то стоящих у дороги. Это было хорошим подкреплением. Ведь мы уже более суток кроме сухарей ничего не ели.

Так прошли Кучук-Ламбат, Биюк-Ламбат и дошли до какого-то поворота дороги, а их, как известно, было до Ялты свыше трехсот, и здесь нас остановили.

И остановил не кто-нибудь, а сам начальник штаба дивизии, который давал задание занять рубеж обороны где-то в заповеднике. Узнав, куда мы направляемся, был разъярен до невозможности. Оказывается, под Алуштой была другая ближняя дорога в заповедник, о которой мы не знали, а пошли по существу кружным путем. Иди доказывай начальству, что он нам не сказал о ближнем пути при даче задания. Прочистил нас с комиссаром как следует, даже пригрозил расстрелять, приказал – выдвинуться с ротой и приданными средствами (минометный взвод) к Биюк-Ламбату и поступить в распоряжение командира сводного батальона с задачей задержать противника на 1,5-2 часа, дав тем самым возможность отойти нашим частям. По существу, повторилась карасубазарская история – прикрывать отход, а сам – как сумеешь. Ну что ж – приказ есть приказ. Собрав и построив роту, без всякого отдыха повернули на 180 градусов и пошли обратно к Биюк-Ламбату. Дошли туда часов в 5 дня.

Встретил нас ст. лейтенант и представился как командир сводного батальона. Оказывается, батальон был спешно, на ходу сформирован из отдельных отходящих групп и одиночек, и его техника заключалась в одном станковом пулемете. А вот мы были единственной организованной ротой с минометами, ручными пулеметами и даже с одной танкеткой, которая за нами ползла, именно ползла, а не ехала, так как к горным дорогам совсем не была приспособлена. Собрав командиров, комбат указал участки обороны каждому подразделению: пулемет расположил на левом фланге на высотке, прикрыв его одним отделением, у дороги расположен отряд милиции (человек 50), моей роте отвел участок вправо от дороги.

Сколько я ни убеждал его, что выгодней мою роту расположить слева от дороги, ничего не помогло. Настаивал я на этом из простого расчета – по местности это был наиболее уязвимый участок, да и в дальнейшем при отходе, а он был неизбежен, было куда уходить – в горы. Пришлось срочно развести взводы на их участки, минометчиков оставил на левом фланге у дороги – их мины были на машине, там же оставил и свою подводу с боеприпасами и своей шинелью, еще в Симферополе подбитую подкладкой на ватине. Выбрал командный пункт и только организовал связь, как появились немцы. Следует сказать, что никакого шанцевого инструмента у нас не было, окопаться было нечем, да и времени не было. Каждый боец приспосабливался на местности в ямках, ложбинках, за кустами и т. п.

И начался бой. Разведка противника, напоровшись на огонь боевого охранения, отошла, но скоро появились бронемашины, которые повели пулеметный огонь, а затем подтянулись минометы, и на нас обрушился шквал мин. Нужно отдать должное немцам – у них хорошо было организовано управление огнем всех средств, очень быстро нащупывали цели и не жалели боеприпасов. Огневой бой продолжался до темноты, но и темнота не остановила его, только огонь приходилось вести по вспышкам и трассам трассирующих пуль, а большею частью по площади, по звукам. В какой-то момент комбат пришел ко мне, я был в это время во втором взводе, и предложил организовать атаку на противника. На мой вопрос, что это даст даже в случае успешной атаки, ведь развить успех мы сами не сумеем, а надеяться на подход подкреплений не приходится, этот новоиспеченный комбат заявил, что лучший метод обороны – это наступление. Видя, что его не переубедишь, я поставил вопрос так: нужна разведка противника, нужно определить объект атаки, пути подхода, ведь мы на высотке, перед нами лощина, немцы где-то на дороге, и дорога на уровне наших позиций, а значит, атака должна идти снизу вверх, движение среди кустов да еще в темноте. Не думает ли он, что потеряем только людей и никакой атаки не получится? Но все это его не убедило, и, уходя, он сказал – через 20 минут жду атаки и поддержу ее станковым пулеметом.

Посоветовались мы с политруком и пришли к выводу о бессмысленности атаки и решили выждать. Кроме всего прочего обнаружили, что с нами нет комиссара батальона, отсекра партбюро батальона, комсорга и еще одного политрука, которые все время находились с нами. Начали выяснять, где они, разослали посыльных и минут через 20 установили, что комиссар и отсекр выпивают в тылу батальона у танкетки, комсорг и политрук куда-то исчезли. Кстати об этом политруке – он был политруком пулеметной роты. Еще в Симферополе, когда мы получали обмундирование и нам выдали пилотки и фуражки, он попросил у меня фуражку, так как его была ему мала. Я отдал ему свою, сказав при этом, что форсить сейчас не время. На фуражку каску не наденешь, а на пилотку в самый раз. Но это его мало трогало. Он, очевидно, не представлял себе, что такое война. В самом начале боя здесь, под Биюк-Ламбатом, этот политрук (забыл его фамилию), услышав стрельбу, начал лихорадочно какой-то палкой рыть ямку. «Что ты делаешь?» – спросил я. «Сейчас закопаю сюда партбилет», – ответил он. «Зачем?» – «А вдруг попаду в плен!» – «Вот так ты обеспечиваешь стойкость и боеспособность наших бойцов», – сказал я и, присовокупив несколько слов явно не для печати, сказал ему, чтобы он близко не подходил к моей роте.